Последнее свидание с парнем в тбилисском «Ir**sa Hotel», где мы оставили измятую постель со следами свободной любви, заставило задуматься об этике геевского поведения в номере, снятом для секса.
Мы с парнем немного пообсуждали эту тему, когда пришло время собираться, я натягивал боксёры, а измятая кровать (простите за подробность) со следами спермы выглядела слишком вызывающе, особенно в стране, которая имеет репутацию религиозной.
Что подумает уборщик, наводя порядок в гнезде содомского разврата? Или девушка на рецепшене, которая получает ключи через несколько часов после заселения двух парней? Какова в этом случае этика поведения? Нужно ли щадить чувства персонала и соблюдать минимальные приличия? Или сервис – это чистый бизнес, где достаточно того, что услуга оплачена?
Надо ли, как минимум, заправить смятую постель, забрать с собой презервативы и хотя бы сделать вид, что парочка странных парней зашла в номер почитать Бараташвили, а не посидеть верхом на члене одного из них?
Мы даже немного поспорили. Но мой партнёр был убедительней, потому что на него и был оформлен номер. «Не парься, уборка входит в оплату, – сказал Алексей, и иронично протянул мне бутылку воды и пакетики с кофе, – можешь захватить, это тоже наше».
Взбитая сексом постель выглядела так живописно при свете из окна, что я её сфотографировал. Этот оттиск страсти требовал художественной фиксации. Но презерватив я всё-таки забрал. Чтобы, по примеру престарелого вождя, не оставлять врагу биологических следов.
При этом я подумал, как по-разному воспринимают гей-секс разные поколения. Мои ровесники привыкли к тайным встречам и инстинктивно не хотят оставлять следов «запретной любви» в публичных местах. Это навыки на уровне инстинкта.
Почему? Возможно, чтобы «не подумали плохого», поскольку именно социум (с его моральными стандартами) остаётся вашим главным судьёй. Его мысли, мнения, оценки – и составляют вашу личность (репутацию). Так было воспитано моё поколение. Мысли общества о вашем моральном облике – значимы для вас, даже если после секса «вас не догонят».
Кавафис прекрасно передаёт чувство социальной вины в стихах своего времени: «Вкусили от запретного плода, / Опустошенные, встают. Не смотрят друг на друга. / Поспешно одеваются. Молчат. / Выходят крадучись – и не вдвоем, а порознь. / На улице тревожно озираются: / боятся, как бы чем себя не выдать, / не показать, что было между ними». («Начало»).
Конечно, мы не озирались, а бодро завернули в пирожковую (рекомендую после секса вкуснейшую выпечку в «Perogico», если будете в Тбилиси). Но перед девушкой на выходе всё-таки было неловко, хотя партнёр и уверял, что ему «глубоко по хую, что они подумают», если «услуга оплачена». «Это сервис, он и существует для удобства клиентов, и не их забота, чем мы заняты в номере». Но в этом была и доля бравады. Отдавая девушке ключи, все чувствовали некоторую неловкость.
Я охотно соглашался с Алексеем. Это был голос европейца (каким и должен быть молодой айтишник, даже если он приехал из России).
Но всё же мне, с моим советским бэкграундом, было тяжелее «положить» на персонал, ощущая себя полноправным клиентом. Не только из-за чувства вины («ебаться с парнем лучше тайно» – первая заповедь советского школьника). Но, возможно, потому, что проблема гей-секса и сервиса до сих пор не решена в ряде западных («набожных») стран и продолжает обсуждаться, – в том числе в судах.
Американские процессы, где выясняется право частного отельера отказывать гей-парам в обслуживании по причине религиозных убеждений, у всех на памяти. Что поделать? – не хотят они подбирать кондомы в номерах после чтения Библии. То же самое касается и другого частного бизнеса, например, обслуживания свадеб и выпечки тортов для гей-пар, – если хозяева сочтут, что однополый секс – это «мерзость перед лицом господа».
Наше отношение к такому поражению в правах совершенно очевидно. Дело не в этом. Речь не о том, что трахаться с парнем в отеле – нечто постыдное. А о том, каковы правила открытости геев в рамках стандартного сервиса? Речь не о правах, а об этике бытового поведения.
Я до сих пор чувствую укоры совести за секс в кинотеатре (это было в 90-х), где мы «уединились» с симпатичным мальчиком на ряду для поцелуев (как тогда говорили) и умудрились зашвырнуть кондом за спинки кресел. Своего рода месть гомофобному обществу за принуждение к сексуальному подполью. Ряды для поцелуев превратились в 90-е в ряды для случайного секса…
Сейчас другие времена. Но оставаясь «в своём праве», должны ли мы по-человечески считаться с чувствами сотрудников, «демонстрируя» следы анального секса и бросая в номере мокрые кондомы? Или стоит соблюсти минимальные «приличия», потому что уборщик вашего номера – это тоже человек, которому противно подбирать за геями «резинки» с вашей спермой? Где граница ваших прав – и простой человеческой этики, говорящей о внимании друг к другу, даже в рамках сервиса?
Говорю об этом, потому что я из тех, кто в «Макдональдсе» относит подносы сам, а не оставляет на столе (особенно если заказ вам принёс симпатичный грузинский парень).
Всё-таки, я думаю, что в моих советских комплексах и сегодня есть разумное зерно, потому что, разумеется, геи «в своём праве» трахаться в отелях, но и взаимного уважения никто не отменял.
Так что, перед тем, как вернуть ключи у стойки, лично мне комфортнее поправить мятую постель, скромно сложить полотенце со следами нашей страсти и забрать с собой мокрые «резинки», чтобы выкинуть их на улице. Хотя, возможно, я не прав.
– Alexander Hotz
