Павел Дягилев и его муж Владимир познакомились и начали встречаться осенью 2003 года в Кемерово. Спустя почти 20 лет они остаются в моногамных отношениях, хотя во всём остальном их жизнь сильно изменилась. Например, Павел из «шкафного» гея превратился в известного блогера, не стесняющегося своей феминной части и собирающего круглые суммы на помощь Украине. Мы поговорили с Павлом Дягилевым о его браке и хотим, чтобы история этой пары вдохновила наших читателей, сомневающихся, бывают ли в гей-мире любовь и верность.
— Вы с Вовой, уже мужем, вместе без малого 20 лет…
— Это очень страшно звучит! Когда это было хотя бы 18, 19 лет, ещё куда ни шло. А когда я первый раз губами, ртом произнёс: «двадцать лет», я такой: «я помню себя в 20 лет, да неужели, ужас!»
— Прежде чем расспросить о подробностях, самый первый вопрос: а как вам это удалось? В чём секрет таких долгих отношений?
— Мы всегда говорим, что нужно просто разговаривать. Ну, мне кажется, это логично. Если вы друг другу доверяете, если вы сформируете безопасное пространство, в котором вам вдвоём комфортно и хорошо, то вы там будете разговаривать.
Ну и я всегда ещё добавляю, что спать под разными одеялами.
— Вы и знакомились для отношений, или это случайно получилось? Могли себе представить, что это и есть тот самый «…и жили долго и счастливо»?
— Я вообще ни на что не надеялся: этом мои первые и единственные отношения. Тогда для меня всё было новое и непонятное. А Вова уже с серьёзными намерениями заходил — ну, может, не навсегда, но на какой-то долгий период. У нас даже секса первое время не было, он случился через полтора месяца после того, как мы начали встречаться, потому что Вова боялся, что я потрахаюсь и убегу, и выдерживал паузу.
Мы в этом году поженились, кстати, в годовщину нашего первого секса, 18 января. Случайно так получилось, нам просто ратуша Копенгагена эту дату выдала, поэтому очень смешно.
— Типа, «19 лет трахаемся легально!»?
— Да-да, в одну и ту же дату, раз в год!
Я понял, что это надолго, в 2005 году. Я ездил тогда по программе Work and Travel в Америку и оттуда привёз два серебряных кольца и сказал Вове: «Я не знаю, в каком статусе и в каких отношениях мы с тобой будем, я просто хочу, чтобы ты был рядом со мной всегда». О свадьбе тогда речи не шло, но можно сказать, что это было предложением, потому что перед свадьбой у нас никто предложения не делал — это было чисто практичное уже решение.
— Моногамные отношения — это какой-то специальный выбор?
— Когда мы познакомились, репрезентации гей-пар не было никакой — ни закрытых, ни открытых. Все гей-фильмы заканчивались плохо, всегда все умирали в конце. Так что была только аналогия с гетеро. И в отношения мы входили с тем же багажом, что наши подруги: с желанием «одного и навсегда». Я видел только такой вариант, и Вова тогда тоже сказал, что его устраивает такая модель, а если я захочу «погулять», то нам придётся расстаться.
Когда стала появляться репрезентация, то ещё не говорили про немоногамию или открытые отношения. Тогда это называлось «нахрена ограничиваться, когда можно наслаждаться». Но нам не подходило.
История отношений
— Если начать с начала: как вы познакомились?
— Мы познакомились в 2003 году в городе Кемерово, Кузбасс. Тогда ещё не было дейтингов, соцсетей, Хорнета — ничего. Даже пейджеры ещё не отошли! Сотовые телефоны только начали появляться. Были уже GAY.RU, были доски BBS и газеты. Но нам это не пригодилось.
Я танцевал со школы, и после первого курса в универе пошёл в студенческий танцевальный коллектив. Меня там заприметили и быстро поставили закрывать «дырку» в номере для очередного губернаторского приёма.
Когда я пришёл на первую репетицию в филармонию, то увидел посреди пустого зрительного зала человека, который сидел и контролировал, как на сцене развешивают декорации. Ещё ставили свет и мне даже показалось, что его прямо лучом высветило посреди этого зала. Он аж запечатлился, застрял в голове.
Спросил осторожно, сказали — это Вова, работает в компании по организации этих губернаторских приёмов, отвечает за технические штуки. Я тогда знакомиться не полез, хотя о своей ориентации мне было уже давно всё понятно. И всё-таки мы столкнулись ещё раз. Я сидел за кулисами и ждал своего выхода, он — вышел на сцену что-то проверять и повернулся в мою сторону. Мы встретились глазами, наверное, на секунду, но по ощущениям было как в фильме: как будто мы минут пять друг на друга смотрели, а люди проносились мимо.
И всё, репетиции прошли, приём прошёл. Вскоре после в студенческом клубе при университете была вечеринка, я там встретил двух знакомых с одинаковыми именами. Встал между ними загадывать желание, ничего в голову не пришло — и тут я увидел того самого Вову в клубе. Сказал себе: «Хочу его».
А в понедельник мне пришла СМС с незнакомого номера: «Пойдём пить кофе». Я офигел: неужели он? Откуда у него мой номер? Оказалось — правда он. Как потом узнал, он тоже заприметил меня ещё с той репетиции, а потом под надуманным предлогом добыл мой номер у девушки, которая была в него тогда влюблена.
Мы встретились, это было наше первое свидание. И с того дня мы вместе, никогда не расставались — вот уже почти двадцать лет.
— И вы прожили это время без сомнений, измен и скандалов?
— Был один момент. Через 10 лет отношений в Кемерово мы переехали в Питер. Рыбка из маленькой речки прыгнула в большое море, появилось больше людей, больше репрезентации.
В Кемерово было три гей-клуба, но мы туда не ходили — там же фу, геи! А тут стали ходить, видеть эту свободу, сосаться за барной стойкой. Упоённый этой свободой, я подумал — а не хочется ли мне поэкспериментировать? И у меня случился странный опыт: я напился и стал приставать к парню, с которым танцевал в клубе. В процессе он понял, что происходит что-то неправильное, и я понял, что творю какую-то дичь и что мне не хочется секса.
Мы с Вовой обсудили это — была не то чтобы ссора, но был поставлен некий ультиматум. Я тогда ещё думал, что я шлюха, ужасный человек, раз меня понесло на другого парня. А сейчас понимаю, что мне хотелось близости, но не сексуальной, просто разделять их я не умел.
Кринж-моменты
— В «Дни нашей жизни» у Микиты Франко был эпизод, за который автора ругали: там с родителями протагониста познакомилась другая гей-пара и стала подкатывать. Микита говорит, что писал это, потому что все знакомые геи с таким сталкивались. А вы?
— Мы долго скрывались, не делали камин-аут и про наши отношения никто не знал. И про формат отношений тоже. Поэтому бывали случаи, когда люди понимали, что мы пара, делали какие-то намёки. Мы давали понять, что нет, не хотим.
Одна подруга даже «подкладывала» свою подругу под нас. Она ей сказала что-то типа: «Пацаны экспериментируют». И та начала к нам приставать. Но мы легко отказались.
Вообще я приставаний от женщин в своей жизни помню намного больше, чем от мужчин. Не знаю, как так получилось. Но один раз, уже в Питере, в «Устрице» к нам подкатили два здоровых мужика и такие: «го ебаться!». И мы такие: «Ой, ну что вы такое говорите, ах-ах-ах!». Странный был эпизод, но больше такого не было.
— А сами вы не хотели какого-то разнообразия, позвать кого-то?
— Нет. Я шучу, что если мы пригласим в наш секс третьего, то ему станет скучно и он уйдёт.
— Какие ещё вопросы, кроме как про третьего в постели, бесят?
— «Кто у нас за мужчину, кто за женщину?». Это не редкий вопрос, потому что многие убеждены, что эти роли обязательно должны быть.
Ну и так как я младше, более феминный, больше занимаюсь бытом, а Вова постоянно работает, некоторые даже не задавали этот вопрос, потому что «всё и так понятно». Я вот отвечаю за быт и красоту, а Вова — добытчик.
Ответ на этот вопрос стандартный. У нас нет разделения на «мужскую» и «женскую» роль, у нас семья из двух мужиков.
Ещё есть вопрос: «Кто у вас кого?». Ну, про секс. Очень злит. Вас это не должно ебать, это наше дело! Но я не скрываю, что я гордый Power Bottom. Хотя недавно понял прелесть активной позиции. Но опять же, только потому, что у меня есть Вова. Я не уверен, что я бы пошёл кого-то другого ебать.
Вот ещё бесячий вопрос: «Не надоело один хуй сосать?», из этой серии. Нет, не надоело!
Моногамошейминг
— Мы в «Парни ПЛЮС» много пишем про немоногамию. И некоторые читатели говорят, что в гей-среде моногамы — в меньшинстве. Вы чувствуете такое давление?
— В основном когда люди узнают, сколько мы вместе, это вызывает удивление и восторг. Так было и раньше. Я уже говорил, что мы долго жили закрыто и общались в основном с гетеро-друзьями. Когда они узнавали, что мы вместе уже, например, 7 лет, очень удивлялись. У многих было желание тоже найти «одного и навсегда», под сомнение наш формат отношений не ставили.
Сейчас у меня появилось больше квир-социализации. И я, и Вова знакомы со многими парами и поликулами в самых разных форматах отношений. Это было и в Питере, в Осси-баре, и сейчас в нашей тусовке в Батуми. И там тоже наши отношения, факт, что мы вместе почти двадцать лет, вызывают почти всегда одну реакцию: «Вау, ничего себе!». Так что оффлайн никакого «немоногамного давления» мы не замечали.
А вот когда я вернулся в Твиттер в 2020 году — вот тогда я поначитался говнины, конечно. Очень много вижу там взаимного шейминга. Что моногамы — закомплексованные люди, не уверены в себе, боятся потерять партнёра, подстилки патриархата, гетеронормативность и так далее. И одновременно полиамория, открытые отношения — это блядство, грязь, никакой ответственности.
— А ты сам как думал?
— Когда-то я тоже плохо ко всему относился. Году на пятом наших отношений с Вовой один друг уехал в Москву и вступил там в отношения, в которых он до сих пор, сразу в открытые. И он говорит: «Ну нахера закрывать отношения, если столько членов и жоп».
Но вместо интереса к другим формам отношений во мне тогда нарастала внутренняя гомофобия. Конечно, из-за внешней. Плюс сказался неудачный каминг-аут перед мамой и последующее многолетнее насилие с её стороны.
Я долго не подпускал к себе геев вообще, потому что думал, что единственная точка пересечения — это поебаться. Соответственно, если люди будут со мной знакомиться, то только ради секса. А я секса не хочу, я в закрытый отношениях, всё, отойдите от меня, не трогайте! Плюс ещё эти стереотипы, что у геев главное развлечение — собраться в подвале, переодеться в мамины шмотки и заниматься сексом, чтобы потом умереть от СПИДа.
— И потом, в Твиттере, ты снова столкнулся с этим противопоставлением?
— Эта вся ситуация в Твиттере меня сильно задевала. Я правда чувствовал некий такой «моногамошейминг» в свою сторону. Хотя знаю, что это наоборот всё работает, потому что в патриархальном мире моногамия — это «по умолчанию», и поэтому полиаморы защищают себя.
Я понимаю, за что топит, например, Залина Маршенкулова. Она говорит, что вменённая моногамия не работает. Зачем называть «моногамией» ситуацию, когда все ебутся тайком на стороне, если можно делать это открыто в этичных отношениях. Я её прекрасно понимаю! Вся наша поп-культура построена на том, что кто-то кому-то изменил.
Никому не интересно, что происходит в долгих моногамных отношениях, если там ничего не происходит. В сказках всё заканчивается свадьбой и коротким «жили долго и счастливо». А как они там жили? Если там не начинается «Пусть говорят», то об этом и не расскажут.
— Но хотелось бы, чтобы рассказывали?
— Да! Видимо, люди в долгих моногамных отношениях — тихони. А я не могу так. Я хочу внимания! Я атеншен-хор, и только разбираюсь в себе. Мне нужно везде всё знать, иметь своё мнение, со всеми поспорить.
До сих пор я не вижу примеры гей-моногамии, потому что чаще всего это ограничивается фразой: «Вот мы с моим партнёром 15 лет вместе», — и всё. И никто не рассказывает: как они вместе, через какие этапы прошли? Проходили ли они те же проблемы, что и мы? Или совсем другой был путь? Может, у них правда настолько всё гладко, как по маслу, и скучно, и никакой драмы. А мне хочется это знать, я этого не вижу нигде.
Единственная репрезентация моногамных отношений у геев — это мы с Вовой в зеркало посмотрим вместе — вот, репрезентация. Получается, то, что у нас происходит — это норма, потому что больше и сравнить не с чем. Нет другого варианта.
— Чувствуешь на себе и Вове ответственность быть этой недостающей репрезентацией и показывать образцовую гей-пару?
— Я уже говорил, что атеншен-хор, постоянно рвусь на амбразуру. Я не то чтобы чувствую ответственность за репрезентацию моногамных пар — я просто хочу сам быть той репрезентацией, которой не было у меня. Мы очень гордимся нашими отношениями. Между собой шутим, конечно, что уж мы-то тут звёзды, до нас всем далеко. Это в шутку!
Мне всегда было важным рассказывать, сколько мы лет в паре. Вот сейчас девятнадцать с половиной. Чтобы показать: «Раз я гей — это не обязательно значит то, что вы себе уже придумали. Посмотрите, как ещё бывает». Так что это не ответственность и миссия, а желание проявиться.
А насчёт образцовости… Я недавно наткнулся на каких-то блогеров, у них семейный Инстаграм и в описании написано, что они образцовая гей-пара. Я прочитал и такой: «Гёёёрл! Сколько-сколько лет? А, 3 года! Давай поговорим лет через 15!».
Я понимаю, что очень немногие люди вообще открыто об этом говорят. Очень много закрытых геев, которые боятся. И как сказать-то? Может, у них отношения держатся только из-за того, что оба «шкафу». Вот и чувствуют себя пары через три года образцовыми.
В Америке да, вот Майкл Корс 30 с лишним лет со своим партнёром. Недавно натыкался на пару блогеров в Инстаграме, которые 41 год вместе и блог свой строят вокруг этого, воспроизводят старые фотографии через много лет. Да, это клёво, это меня восхищает, но опять же, это США, и я совершенно не знаю, что у них происходило. Может, у них открытые отношения все эти сорок лет.
Меня очень радует, когда я слышу истории, что люди вместе 8, 12 лет. Какое-то время я очень много подкастов стал поглощать, и там были такие пары. Но они и то говорят: «у нас был период, когда мы открывали отношения».
Про отношения
— Часто открытые отношения объясняют тем, что у партнёров разное либидо. Вам больше повезло в этом плане?
— Думаю, у нас есть разница в либидо. Даже не столько в уровне либидо, сколько в циклах какие-то расхождения. Иногда у нас желание совпадает, и тогда вообще всё хорошо. Часто идёт вразнобой.
Раньше я думал, что это проблема. Сейчас я вижу, что всё совсем не так. Я сейчас себя идентифицирую как демисексуального мужчину. Секс для меня — проявление максимальной близости и интимности, эмоционального накала. Это такой самый эмоциональный уровень коммуникации.
А физическая часть секса — ну я лучше подрочу, чем буду приставать к Вове, когда он не хочет. Если секс, то он должен быть обоюдным, мы вместе должны в нём быть. Но что для меня именно это важно — я не сразу понял. Для этого потребовалось начать говорить о сексе, рефлексировать. Мы делаем это последние два года, а раньше для меня это была табуированная тема.
Сейчас, когда я про себя больше понимаю, более открыт, качество секса выросло в разы. В десятки раз увеличилось качество секса! И сейчас наши несовпадения — не проблема никакая, потому что я понимаю, что со мной происходит.
— Что вызывало самые большие сложности в отношениях?
— Алкоголь. Большинство кризисов были связаны с алкоголем, потому что я много выпивал. И делал это, чтобы отключить контроль. Было такое ощущение, будто когда я пьяный, меня никто не видит и всё можно. Я расслаблялся, мне было классно: этим глазки строю, этих за жопу щипаю. Иногда возникали конфликты на этой почве: Вове не нравилось, как я себя веду, я агрессировал, он агрессировал в ответ.
Ещё бывали проблемы, которые мы извне несли в отношения. У Вовы это в основном проблемы на работе, а у меня — с мамой. Мы друг для друга самые близкие люди, вот и попадаемся первыми под руку, когда надо спустить раздражение. И когда мы не знали, как экологично выразить накопившуюся агрессию — она выливалась в скандалы.
— Ты сказал про маму. Как у вас отношения с родителями друг друга?
— Вовины родители всё знают, мы с его мамой поздравляем друг друга с праздниками. Когда они общаются по видеосвязи, я машу ручкой. Но такого прямого общения, чтобы мы сели вдвоём и рассказали, как живём, нет.
Мои ничего не знают. У меня резко всё: я жив-здоров — работаю — погода — пока. Сейчас это уже не задевает, проработанная история, храни господи психотерапевтов.
— Вопрос, который задают всем парам: вы планируете детей?
— Вова хочет детей. Я не хочу. Он даже говорит, что ради наших отношений жертвует детьми, как бы это ни звучало. У меня нет никакого отцовского инстинкта, ничего. Я класический гей-анкл из Тик-тока, который с детьми фотографируется, а потом выкидывает в окно.
Вове говорю, что он может спокойно завести себе ребёнка со знакомой парой лесбиянок. У нас есть друг, который так двух детей уже воспитывает вместе с их мамами. Но Вова хочет, чтобы это были именно наши совместные дети.
Мне кошек хватает. К большему я не готов. Может, я инфантильный, но я всё время сам себя считал ребёнком. Не знаю, как дальше будет развиваться, может быть, у меня всё поменяется.
— Были ещё какие-то точки преткновения кроме детей?
— Когда мы съехались, были бытовые проблемы. Его во мне бесила моя неаккуратность и разбросанные повсюду вещи. Но это прошло — я понял, в чём прикол порядка. Потому что я думал, что творческий беспорядок — это то, что мне нужно; я знаю, что где у меня лежит, даже если это в куче. А сейчас такого нет. Мне наоборот нравится, когда всё убрано, поверхности свободные. Как-то и в голове порядка больше становится.
Меня бесило, что хотя он постоянно придирался к беспорядку и немытой посуде, сам мог скомкать бумажку и выкинуть в раковину, не донеся до мусорного ведра. Тут ничего не поменялось кроме моего отношения. Мне теперь проще выкинуть эту бумажку, чем размандеться.
Ещё меня задевало, что Вова сдержанный, мало проявляет эмоций. Он эмпатичный, но всё держит в себе. Это со временем мы всё обсудили. Плюс это сильнее задевало, когда у меня было много времени и я требовал внимания, а он погружался в работу. А потом у меня появилась такая же нагруженная работа, как у него.
— Разница в темпераменте, в проявлении эмоций. А есть ещё какие-то серьёзные отличия, которые влияли на ваши отношения?
— Я больше эмоциональный и творческий, Вова — больше рациональный. Этим, наверное, всё сказано. Плюс, как я недавно узнал, у меня биполярное расстройство. То, что я принимал всегда либо за лень, и впадал в вину, что не могу работать, либо за какой-то наоборот взрыв вдохновения. А Вова постоянно работает. Так что я очень зависим от этих эмоциональных циклов, а он стабильный. Мы на самом деле друг друга дополняем в этом отношении.
— А что-то наоборот общее?
— О, нас даже братьями называют! Многие в последнее время говорят, что мы очень похожи. Хотя мы вообще не выглядим похоже. Это больше мимика, жесты. У нас этого очень много, каких-то собственных шуток, прикольчиков. Мы почти 20 лет вместе, для нас норма так общаться, а люди это считывают и им кажется, что мы как-то очень сильно похожи.
Мы кошатники оба. Что ещё? Чувство юмора… Поначалу в юморе мы притирались, всё-таки из разных сред, разный багаж, но находили общие моменты.
У нас похожий достаточно вкус в музыке. Ну, конечно, есть отличия, но слава богу с этим проблем нет. Любой мой или его плейлист включим — обоим заходит. Это очень хорошо, потому что я по части музыки задрот. Ну, сноб. А с Вовой мы вместе ездим на концерты одних и тех же исполнителей.
— Есть «ваша» песня?
— Конечно! Dusty Springfield – The Look of Love. Я даже специально, когда занимался вокалом, выучил вариацию этой песни и подарил Вове на годовщину.
— А какие-то традиции семейные?
— Годовщины мы всегда отмечаем. Раньше ездили куда-то — в другую страну, в другой город. Последнюю встречали только порознь, потому что ему нужно было вернуться в Питер продавать нашу квартиру, а я оставался в Батуми.
Были какие-то традиции, но сейчас как-то за полгода очень всё подстёрлось. Я прямо чувствую, что от прошлой реальности отлетел. Может, есть какие-то традиции, которые настолько втёрлись в рутину, что я не замечаю… Например, завтраки. Обязательно дома завтракаем. Вова за время наших отношений сделал мне много гастрономических открытий. Хотя и говнину пожрать мы тоже оба горазды.
Выход из шкафа
— Сейчас ты открытый гей, который не боится быть феминным, а раньше был закрытым и даже довольно гомофобным. Как это поменялось?
— Всё довольно банально: я начал психотерапию и разобрался со внутренней гомофобией. Вначале был депрессивный эпизод. Во время него я сидел в баре и ко мне подсела девушка. Совершенно незнакомая девушка, которая видела меня в первый раз в жизни, и она сказала: «Блин, ты такой классный!». Это был первый случай, когда человек, с которым я общаюсь, принял меня безусловно, таким, какой я есть. Не нужно было ничего строить. Я подумал: а как это, что, так можно, что ли?
И меня порвало. У меня случился эмоциональный срыв. В баре, при всех, я просто рыдал, как сучка. Пришёл домой после этой вечеринки и плакал на балконе. Перепугал всех: соседей, Вову, кошек — всех вообще. Вова испугался, что я белку схватил, но нет, было совсем всё по-другому.
Я подумывал уже о терапии, но это был сложный шаг. А после этого сразу написал в «Выход», что мне нужна консультация. Буквально после второй сессии я сообразил, что делать. Мне дали брошюрку «Что такое внутренняя гомофобия». Я её прочитал, всё понял. И сделал камин-аут. Прямо во всех соцсетях.
Только тогда я стал говорить открыто: «я гей». Для меня это тогда было страшно. Я никогда не говорил ртом «я гей». Мог сказать как-то в шутливой форме, мол, «ну да, я педик». Или «я люблю не пол, а человека», типа, таких вот открытых взглядов.
— И тогда же ты стал экспериментировать со своим образом?
— Это всё было в ковид, в двадцатом году. Тогда многих перекрыло. А у меня максимально обострилось неприятие своего тела. Я очень долго не узнавал себя в зеркале: классическая дисморфофобия. А тут начался карантин, и я сидел три месяца в квартире и смотрел в зеркало. У нас маленькая квартира, хотелось больше света и пространства и мы повесили повсюду зеркала. И вот я три месяца видел себя в зеркалах постоянно.
В какой-то момент я подумал, что мне нужно сфотографироваться голым в прозрачном платье. Это был для меня прямо стейтмент. Я видел своё тело, знал, что оно моё, но никогда не признавал. И мне дико захотелось его сфотографировать, и обязательно в платье, как проявление моей феминной части.
Я написал своей подруге Маше Круговой. Она снимает ню, в основном девушек, редко парней. Ещё она фотографировала нас с Вовой на 15 лет — это была наша первая совместная фотосессия, мы подарили её себе на годовщину. Я понимал, что не могу ни к кому обратиться с этой идеей, кроме неё. Это был очень освобождающий опыт. Я полностью разделся перед малознакомым человеком, ещё стесняясь абсолютно всех частей своего тела, кроме разве что рук — ведь они всё время перед глазами. Она пофотографировала меня и голым, и в платье, и в колготках, и с цветами. Очень большая фотосессия получилась.
Из инстаграма Павла Дягилева;
Фотограф: Мария Круговая
Когда Маша прислала мне фотки, я их листал и в какой-то момент начал рыдать — прямо как тогда, в баре. Это случилось на фотографии, которая… Ну, я помню, что я чувствовал в тот момент, в каком смятении был, и Маша поймала ровно этот миг.
Когда я долистал до конца все фотографии, а их вышло штук 300, я в первый раз в жизни честно посмотрел на себя, узнал и понял: я красивый. И после этой фотосессии я начал принимать потихоньку своё тело.
Это было примерно в то же время, что я пошёл на терапию, и получается, одновременно я стал принимать и своё тело, и свою сексуальность. Перестал бояться себя. Перестал гомофобить внутри себя. И я понял, что я не могу так больше жить, я хочу жить свободно.
— Вы много лет прожили с Вовой в совсем другой парадигме. Как ваши отношения выдержали эту перемену в тебе?
— Эти все изменения я не проживал только внутри себя. Все почти двадцать лет отношений мы с Вовой много разговариваем.
Когда это всё происходило со мной, Вова не комментировал особо. А когда я об этом заговорил, решил объяснить и про депрессивный эпизод, и про психотерапию, и про неприятие тела, он сказал: «Не нужно ничего объяснять. Я вижу, как ты меняешься. Мне это очень нравится. Пусть так и будет дальше и всё».
Отношения постоянно развиваются, это динамика, которую нужно поддерживать. Я думаю, они бы разрушились, если бы в какой-то момент кто-то из нас изменился, а другой не стал. Но у нас постоянно кто-то вырывается вперёд, а другой присоединяется. То есть я или подгоняю, или догоняю — но мы всегда вместе и в одном направлении меняемся.
Я чувствую, что благодаря моим изменениям меняются и какие-то взгляды у Вовы, например. Каждый раз, когда у кого-то из нас что-то в жизни серьёзно менялось, происходил новый виток отношений — и мы всё время оставались вместе.
Сейчас темп жизни такой, что изменений много, и витки, как на моих кудрях, частые.
Идеальная пара?
— Ты считаешь, что у вас идеальные гармоничные отношения?
— Не знаю. Нам говорят: «вот, у вас идеальные отношения». А что такое идеальные отношения? Это идиллическая картика, что мы такие проснулись, солнышко светит, птички прилетают нам петь, мы вместе завариваем кофе, жарим яичницу и воркуем? Это, что ли? Ну, наши отношения не так выглядят. Мы обычные живые люди, живём вместе, иногда не соглашаемся, иногда ссоримся.
Ссоры у нас никогда не выплёскиваются в гигантские скандалы, ну и на людях мы этого не показываем. Вова вообще очень сдержанный человек, если мы ссоримся, он может сказать два-три обидных очень слова, и всё. Бывали моменты, когда мы онлайн друг другу что-то высказывали, много лет назад, когда не жили ещё вместе. Но жёсткие переписки — это максимум. Страстного скандала с битьём посуды у нас никогда не было. И примирительного секса — тоже.
Мы наблюдали долгие отношения наших гетеро-друзей, и нам казалось, что там всё идеально. Что они нашли прекрасный баланс, золотую середину. А они восхищались нами. Потому что им казалось, что это у нас всё идеально, пока у них были проблемы.
— Вам бывает скучно друг с другом?
— Нет. Если мы не знаем, чем заняться, то смотрим какой-нибудь сериал и нам классно. Если хочется побыть наедине — расходимся и проводим время раздельно.
Нас ещё спрашивают, не устаём ли мы друг от друга. Особенно когда мы купили в Питере студию, где не было отдельных комнат. Но мы научились как будто отгораживаться. Например, Вова работает — он надел наушники и уже в своём мирке. Я открыл ноутбук — и тоже отгородился, условно говоря.
— Вы заставали разрывы у ваших друзей? Как это на вас сказалось?
— Заставали. Как сказалось… Во-первых, мы ещё на заре наших отношений договорились, что если кому-то что-то не понравится и кто-то решит выйти из этих отношений, мы выйдем полюбовно. То есть мы желаем друг другу только хорошего. Во-вторых, мы, кажется, наоборот с каждым разрывом наших друзей ещё больше ценили то, что у нас есть.
Я примерял на нас те ситуации, которые были у друзей. Такой реалити-чек: где мы находимся, что с нашими отношениями. И я понимал, что у нас вообще всё не так, как у других людей в отношениях, что я этим очень дорожу.
В основном отношения наших друзей заканчивались односторонне: кто-то один выходил из них, уходил к другому человеку и так далее. Разумеется, если бы кто-то из нас ушёл к другому, это бы всё порушило.
— Тебя просят о советах в отношениях?
— Это моё любимое! Когда три года назад, в 35, я официально начал жить жизнь счастливого открытого гея, и люди узнавали, сколько лет мы с Вовой вместе, сначала все охуевали, а потом через некоторое время, кто-то через неделю, кто-то через месяц, просили не то чтобы советы… Главный вопрос был: «А как так? Как удаётся сохранить?». Спрашивают, как не разрушить отношения, когда кризис и кажется, что всё само разваливается.
Кажется, в наших отношениях таких кризисов было… типа, три? И то все из-за алкоголя. И всегда можно договориться. Если вы отношениями дорожите — вы будете говорить. Если понимаете, что договориться не получается, то нахер такие отношения? Они не должны тяготить. Отношения — это же в радость, удовольствие! Иначе зачем?
Беседовал Ярослав Распутин
