Рассказываем истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, эмигрировавших в другие страны
Команда “Парни ПЛЮС” начинает публиковать серию интервью русскоговорящих ЛГБТК-людей, которые приняли решение эмигрировать в другие страны из-за войны и гомофобии. Интервью были взяты в рамках проекта «ИСХОДники».
Начать мы хотим с интервью лесбийской пары Вероники и Александры. В настоящее время они проживают в Париже. Вероника родом из Санкт-Петербурга. Она является художницей, работающей в игровой индустрии. Александра в свою очередь политологиня и феминистка, которая жила раньше в Киеве.
Сейчас Вероника является просителем убежища во Франции, а Александра получила там временную защиту. Во Франции девушки смогли зарегистрировать брак. В интервью они поделились историей своего знакомства, а также рассказали о жизни в военном Киеве и о собственном переезде во Францию.
Представьтесь, расскажите о себе?
Вероника. Меня зовут Вероника, вообще я из Санкт-Петербурга, жила там последние годы с мамой. Оттуда сложным путем приехала сюда (в Париж). Я художница, работаю в игровой индустрии, делаю концепты для игр, разрабатываю, как они будут выглядеть. Для себя занимаюсь какими-то феминистскими штуками, читаю книжки по истории.
Александра. Меня зовут Александра и я из Украины. Вообще я из маленького города, долго жила в Киеве, потом снова переехала в маленький город, когда началась пандемия. Занимаюсь различной деятельностью в интернете, феминизмом — причём достаточно активно, у меня есть несколько разных групп в соцсетях. Еще мы начали делать вместе с Вероникой журналы — женские феминистические журналы. Кроме этого мне очень интересна еда, кулинария, здоровье и всё то, что связано с телом.
Как вы познакомились, как давно вы вместе?
Вероника. Познакомились, можно сказать, по моей инициативе. Я смотрела канал Александры на ютубе. Было очень интересно слушать, что она рассказывает да и голос у неё приятный. Потом она сделала конференцию для людей — ну типа, фанатов канала. Я просто туда вступила и постепенно мы начали общаться уже там. Где-то, наверное, год или даже два мы просто общались в сети — даже не в личных сообщениях.
Потом мы как-то все равно начали общаться и в личных сообщениях. Отягощалось это все тем, что я встречалась с парнем на тот момент, и мы с Александрой были из разных стран. Было очень тяжело приехать, но спустя время мы начали встречаться. Получается, что это было позапрошлым летом. Тогда я приехала, и мы начали встречаться.
Осознание чувств у нас произошло, условно, в марте. Приехала я только в июне. Это был ужасный период, потому что было ничего не понятно и очень плохо из-за этого всего. Я тогда расставалась со своим парнем, с которым я встречалась девять лет. Несмотря на то, что какого-то сексуального влечения у меня не было, все равно я была к нему привязана. Тогда я просто поняла, что больше нельзя встречаться в ситуации, когда мне нравятся девушки.
В итоге я ему рассказала об этом и он сразу меня бросил. Мне было плохо из-за этого. С Александрой мы встретились в середине июля. Вообще встречаться, прям встречаться, мы начали вроде бы в октябре. Хотя вообще считать можно с июля.
Александра. С моей стороны это выглядело так: я сделала чат, туда пришла Вероника. Я сразу же начала её замечать, она как-то выделялась среди других людей. Она была очень умной и говорила часто какие-то мудрые вещи. С ней было очень приятно общаться, было легко налаживать контакт. Первое время я не общалась с ней в личных сообщениях, поскольку у меня социофобия — я просто боюсь общаться один на один с малознакомыми людьми.
Получается, что только где-то через год мы перешли на личные сообщения. Поначалу просто перекидывались какими-то отдельными сообщениями. Она еще постоянно говорила, что если мы общаемся, то это не значит, что нужно теперь постоянно писать мне. А я все время боюсь, что если начнешь писать в ЛС, то от тебя все время будут этого ждать. Мы начали обсуждать одежду: она мне кидала свою одежду и спрашивала, подходит ли ей она по типажу.
Плюс ко всему этому, она мне понравилась еще в чате. Правда, она говорила, что гетеросексуальна тогда. В итоге мы обсуждали всякие бытовые штуки — например, как она не любит доедать еду и постоянно её выбрасывает. Я думала о том, что мы бы хорошо жили вместе. Такие вот были у меня мысли.
Помню, как я писала ей: “грустно, что ты гетеро”. Она тогда подумала, что это шутка какая-то.
Потом наступил момент, когда мы начали просто вместе ходить в голосовой чат и пели там песни. Я вообще играю на гитаре — мне это нравится, но я очень стесняюсь это показывать, тем более играть какие-то свои песни. Она в свою очередь стала меня поддерживать, участвовать в пении. У нас как будто бы стало ближе общение.
Мы начали записывать друг другу романтичные песни, делать намеки. После этого в какой-то момент просто начало чувствоваться напряжение между нами. Я и не думала, что это может быть. Ведь она говорила, что у нее есть парень, и что ей нравятся парни. Но в какой-то момент она сказала: “а вдруг, если мы встретимся – у меня появится сексуальное влечение, что тогда делать?“.
Тогда у меня начались сильные эмоции — я поняла, что между нами что-то возможно. У нас обоих был тяжелый период, нам хотелось много общаться и потому началась такая аддикция.
Вероника. При этом было невозможно общаться полноценно.
Александра. Все время общаешься по дискорду. Мы тогда всё время созванивались, могли висеть в дискорде по восемь часов.
Вероника. Как-то даже несколько суток висели.
Александра. Мы даже не выключали его, когда шли спать. Смотрели фильмы, читали книжки.
Вероника. А я даже перестала работать.
Александра. Она все время страдала из-за того, что ничего не делает. При этом было чёткое понимание, что нужно встречаться уже реально. Мы обе очень сильно хотели встретиться в реале. Но это постоянно откладывалось — нужно было делать приглашение, отправлять его…
Вероника. Невозможно было проехать напрямую из Россию в Украину, потому что из-за ковида не выпускали из России без уважительной причины. Пришлось искать способ выехать мне из страны. В итоге нашли способ через Беларусь. Люди тогда говорили: “ой, это невозможно”, а потом все сами начали так делать. Так что это был такой читерский ход. Из Беларуси выпускали довольно просто.
Александра. Только через Беларусь потом мы и ездили. Ну, точнее, Вероника ездила. Потому что я не могла выехать в Россию.
Вероника. Мы, конечно, пытались. Но это было невозможно сложно.
Александра. С момента, как мы встретились, до момента, когда началась война, прошло полгода. За эти полгода мы прожили вместе три месяца, которые можно было прожить по безвизу. Очень много думали о том, как же Веронике переехать ко мне. Она уже искала работу в Киеве.
Вероника. В Украину сложно переехать, там какие-то нереальные условия даже в плане рабочей визы — потому что на то время там нужна была зарплата около 180 тысяч рублей. Это много не только для России, но и для Европы. Да и в Украине это тоже много. Было очень сложно найти работу. Я в итоге так ничего и не нашла.
В тот момент мы поняли, почему важны браки. Раньше не понимали. Всё же по браку можно очень легко переехать. Там дают ВНЖ практически сразу. Ну и не выгонят тебя из страны потом. А когда я только приехала — было очень страшно. Было чувство, что нас разделят и меня упекут в тюрячку или вышлют обратно в Россию. Это был какой-то ужас. Да и потом началась война. А я всё же россиянка…
Как и когда вы приняли решение о переезде?
Вероника. Сразу. Я давно хотела уехать из России из-за политического климата. Я сама по себе не политически активная. Я очень запуганная и боюсь полицейского насилия, поэтому я особо ничего не делала. Но мне все равно было очень страшно. К тому же я чувствовала, что все катится куда-то…
Я все хотела переехать, но у меня не получалось просто. Сначала я хотела переехать в Европу. Не отказывалась ни от каких предложений, где существовала возможность переехать. Но все равно как-то не получилось. Для этого я учила английский, причем училась ему довольно долго. После школы я вообще его не очень хорошо знала. У меня был уровень А-2, учила я его до уровня B-1.
Тот момент, что Александра живет в Украине, с какой-то точки зрения являлось для меня плюсом, была большая мотивация к переезду. Но ещё у меня была депрессия. Было очень тяжело делать что угодно, даже работать было тяжело.
Мне кажется, что из-за всей этой ситуации было постоянное психологическое напряжение. Даже приехав к Александре, мы не могли спокойно пожить — из-за этого я была очень выгоревшая и уставшая. Сейчас, конечно, всё намного лучше.
Александра. Там ведь ещё надо было постоянно работать. Помню, что когда Вероника приезжала и мы ездили вместе на море — даже там приходилось работать. Понятное дело, что в конечном итоге начнётся выгорание.
Как и когда вы переехали?
Вероника. Я успела прорваться в Украину ещё до начала войны. 21-ого февраля мне сказали, что созывают какую-то фигню в России (первоначально на это число анонсировали послание Владимира Путина к Федеральному собранию – прим. ред.). Причём делают это внепланово. Такое обычно делают, когда происходит что-то нехорошее. Мы сразу же поняли, что произойдет какая-то фигня. Думали, что будет война, но не знали точно.
Александра. Причём говорили про войну ещё задолго до этого.
Вероника. Мы боялись, что в России введут военное положение и я просто не смогу уехать из России. Я тогда очень сильно испугалась. Сразу же сделала тест на ковид, причём успела кое-как прямо в тот же день — и уже на следующий день поехала в Беларусь. Чувствовала себя немного сумасшедшей.
Да и мама очень волновалась. Я же вообще в Украину собиралась ехать, а там будет война. Мама была очень обеспокоена этим — что меня убьют на этой войне. Но было нельзя поступить по-другому в тот момент. Когда я поехала в Беларусь, то было страшно, что я просто туда не проеду. Но я выехала.
Когда я уже была в Беларуси, то начали активно говорить о том, что в Украину никого не пускают. Только если ты муж или жена. Но я все равно решила поехать на автобусе. Подумала, что в случае чего попробую там доказать, что у меня в Украине находится девушка и что это срочно. Может, они пропустят, ведь не было ещё указа не пропускать никого. Хотя, честно говоря, я на тот момент начиталась самых разных отзывов в интернете. Думала уже, что не стоит садиться на автобус, но в итоге Александра меня как-то уговорила сесть.
Александра. Я сказала, что нужно просто попробовать.
Вероника. В итоге я поехала на автобусе. 22-ого числа я выехала в Беларусь и 23-го уже была там. В Украину я ехала как раз тогда, когда началась война.
Александра. Буквально за час до войны пересекла границу.
Вероника. Когда я почти приехала в Киев, то его сразу же начали бомбить. Помню, что на границе всех просто пропустили, даже мужчин. Когда я раньше ездила, то там обычно как-то докапывались до людей. Мне, например, говорили: “что это за подруга такая, что ты постоянно к ней ездишь?”. Кого-то не пропускали.
Но тогда всех просто пропустили. Думаю, это потому, что уже началась война и было некогда отправлять людей назад. Мы ехали туда автобусом и все люди в нём были такие… загруженные, очень перепуганные. Мне Александра тогда написала, что Путин сказал гитлеровскую речь.
На самом деле мне было в тот момент спокойно, потому что то, чего я боялась — оно было позади. Да и я не ожидала, что будут на Киев сразу идти и как-то жестко его бомбить. Уже потом, когда я приехала, начали прям серьезно бомбить и это все было уже очень страшно.
В общем, приехала я тогда сначала до друга Александры. Мы просто купили еды, сели у него дома, я приняла успокоительное и легла спать. А потом сестра Александры собралась уезжать и забрала меня к ней. Вот так я и переехала в Украину. Собралась на месяц — и переехала.
Александра. Сначала мы просто на запад поехали — в западную Украину. Думали, какое-то время там пересидеть, подождать и посмотреть, что будет. Нас пустила пожить на какое-то время какая-то знакомая знакомой. При этом мы боялись говорить, что Вероника из России. Потом сказали и она вроде нормально на это отреагировала. Ну и сидели там три месяца, волонтерством занимались. Были воздушные тревоги, но из-за того, что у Вероники был российский паспорт — мы не могли войти в бомбоубежище, там просто проверяют паспорт. Если бы увидели — забрали бы.
В итоге сидели в ванной во время воздушных тревог. Спали там с котом. Девушка, которая поселила нас, постоянно каких-то беженцев других тоже селила. В какой-то момент она сказала нам, что не сможет нас больше у себя держать.
Пришлось искать жилье — а это вообще невозможно было. Мы находились во Львове, куда переехало очень много людей. Несколько дней снимали какую-то квартиру за огромные деньги. Потом поняли, что не получается снимать и решили уже ехать в Европу.
Нам говорили, что все могут пересечь границу с Польшей, даже иностранцы — но мы не знали, как это будет на самом деле. И действительно, когда мы приехали туда, то нас очень сильно проверяли.
Вероника. Хотя как я поняла, это ещё не было “сильно”. К нам не применяли насилия, не кричали. А другая девочка рассказывала, — они пара, как и мы, причём у одной из девушек также не было ВНЖ, — на нее прямо кричали. С нами просто скорее кринжово вели себя. Одна девушка начала кричать, что мы лесбиянки. Делала это очень громко.
Александра. Они так удивлялись: “а что это вам парни не нравятся?“. Очень долго проверяли телефоны и расспрашивали, как мы познакомились. Несколько часов мы там сидели, потом перешли границу с Польшей — и там тоже долго проверяли.
Мы там на улице сидели, было холодно. Спросили, чем мы собираемся заниматься в Европе, взяли отпечатки пальцев у Вероники. Как-то нас всё же пропустили и в итоге мы попали в Польшу. Мы не знали, куда ехать дальше. Вообще у меня в Польше живёт брат, но мы не хотели там долго оставаться, поскольку у него был маленький ребенок.
Вероника. Собирались в Нидерланды.
Александра. Да, думали об этом, но у нас было мало времени. Более того, у Вероники нет визы. Нам сказали, что у нас есть две недели, чтобы успеть выехать за пределы Евросоюза. Мы хотели за это время найти место, где можно будет попробовать разобраться с нашим статусом и подтвердить, что мы пара.
Тогда мы поехали в Нидерланды, потому что прочитали, что там, даже если отношения не зарегистрированы, всё равно считается, что вы семья. Я надеялась, что Вероника сможет получить вместе со мной временную защиту. И вот когда мы приехали, то нам подтвердили, что да, это можно будет это сделать — и поселили нас вместе с украинскими беженцами.
Мы там жили где-то месяц, пока делались документы. А потом нам вдруг сказали, что нужно в любом случае запрашивать беженство. А мы тогда вообще ничего не знали про беженство. Думали, что беженство можно получить только в том случае, если на тебя нападали или дело какое-то открыли. Да и подумали, что Веронику могут разлучить со мной и она будет жить одна в лагере.
Поэтому мы решили не просить беженство, а попробовать сделать временную защиту в другой стране. Сначала думали сделать это в Германии — те две девушки рассказали, что у них это получилось. Но потом передумали и узнали чуть больше про Францию. Более того, во Франции есть организации, которые занимаются помощью художникам.
Вероника. Мы тогда еще узнали про художников в изгнании.
Александра. В итоге решили поехать во Францию и просить защиты уже там.
В каком вы сейчас статусе?
Александра. Получается, у меня временная защита, а Вероника — просительница убежища. То есть она подала все необходимые документы и прошла почти все процедуры. Сейчас она ждет, когда ее пригласят на интервью.
Вы планируете оставаться в ближайшее время во Франции?
Вероника. В ближайшее время да, пока это возможно. Хотя тут как получится. Если позволят остаться, то мы пока останемся, конечно. Если получится получить гражданство — вообще великолепно. Можно сказать, у нас есть и место, где остаться, и свобода передвижения, как у всех нормальных людей в общем-то.
Александра. С гражданством мы хотя бы не будем бояться, что нас разлучат. Из-за этого, кстати, мы очень сильно хотели пожениться, потому что мы куда не приезжаем — нас никто нормально не воспринимает как пару. Если мы говорим, что мы в отношениях, то нас вообще не слушают. Так что не только у нас гомофобное общество.
Вероника. В Нидерландах ещё говорили, что вот Вероника может поехать в Россию, а Александра остаться тут. Мол, что в этом такого?
Александра. Мы очень хотели, чтобы у нас был хоть какой-то статус отношений. Чтобы мы могли показывать, что у нас серьезные отношения.
Вероника. Брак на бумаге имеет хотя бы какую-то юридическую силу.
Как у вас с языком?
Вероника. Ну пока не очень хорошо. Мы обе знаем английский, но во Франции это не всегда котируется, люди могут реагировать довольно негативно на английский язык. Я пока вообще не смогла пойти на курсы. Пробовала онлайн-курсы, но потом у нас испортился интернет дома.
Немного французский я знаю, конечно. Допустим, сказать какие-то цифры, попросить что-то в магазине. Думаю, что я пойду на курсы, когда мне дадут статус беженки, потому что тогда государство будет предоставлять такую возможность. Сейчас же мне надо за них платить.
Александра. Я учила французский по курсам на ютубе. До этого учила итальянский по онлайн-курсам — и доучила его до нормального, среднего уровня. Французский мне проще понимать, потому что письменно он очень похож на итальянский, но на слух я его всё равно плохо понимаю пока что. Но стараюсь смотреть какие-то видео.
Сейчас столько всего приходится делать, что нет возможности сидеть и учить язык. Но если нам ответят положительно по вопросу беженства, то тогда по-любому там надо будет учить язык, чтобы интегрироваться. А если, например, мы получим отказ, то можно будет и подумать, будем ли мы во Франции или нам всё же придется переехать.
Есть какие-то ЛГБТ-организации, которые вам помогают?
Вероника. Да, есть. Нам помогали аж две организации — это “Urgence Homophobie“ и “Ardhis“. Ardhis мы сами нашли в интернете, а с “Urgence Homophobie” нас связали. Получается, что мы обратились в «Квiр Свiт», где описали всю нашу ситуацию, после чего нас связали с волонтером во Франции. Он уже рассказал нам, что можно убежище запрашивать и передал нам контакты “Urgence Homophobie”.
Там нам уже помогал человек со многими вещами: с жильём и беженством. Помогал нам подавать документы, ходил с нами. А вот в “Ardhis” нам уже помогали с женитьбой. Причём нас долго не хотели женить. Видимо нам попалась какая-то гомофобная мэрия, которая требовала у нас всё больше и больше документов. Они даже требовали документы, которые мы в прицнипе не можем предоставить. Тогда эти две ЛГБТ-организации начали с ними связываться — и в итоге нас поженили. Это была долгая борьба длиной в полгода.
Если удобно, расскажите, знают ли ваши родители, близкие о ваших отношениях, и что они об этом думают?
Вероника. В моем случае все сложно. С одной стороны, у нас с мамой хорошие отношения и я могу ей что-то рассказать. А с другой стороны, она ужасная гомофобка, причем именно лесбофобка. Она с детства рассказывала мне какие-то мерзкие истории про лесбиянок и как это все ужасно и противно.
Поэтому она ничего не знает. Она думает, что Александра — моя подруга и женюсь я с подругой просто ради документов. Она ни о чём не догадывается и думает, что наша свадьба — это большая комедия. Она видела цветочки, которые мне Александра дарила. Видела колечко от Александры. Но думает, что это всё от подруги.
Я не собираюсь ничего рассказывать матери. По крайней мере сейчас. Мне просто неприятно из-за того, что она говорила мне раньше. Я считаю, что она должна сама обо всём догадаться и извиниться передо мной — тогда я с ней поговорю. Сейчас же у меня сильная обида.
Александра. У меня, в принципе, мама знает, что я бисексуалка. Мама знает об этом ещё с подросткового возраста. Намеренно об отношениях с Вероникой я ей не говорила, но вроде это и само по себе понятно, поскольку я приглашала её на свадьбу.
Думаю, что мои близкие нормально к этому относятся. Я в этом не вижу какой-то проблемы, чтобы это специально обсуждать. Просто я считаю это чем-то таким проблемным, что нужно разговаривать об этом и делать какие-то объявления. У меня, наверное, не такая гомофобная семья, чтобы как-то неадекватно к этому относится.
Последний вопрос: по чему вы больше всего скучаете после отъезда?
Вероника. Я, блин, очень скучаю по маме. Я плакала из-за того, что у меня нет возможности с ней пожить. Ведь если с тобой что-то случится, то ты знаешь, что тебе всегда есть куда пойти. Сейчас же я лишена этой опоры. Мы с мамой были очень близки, многое делали вместе. Снимали какие-то тупые тиктоки, было весело.
По бабушке тоже скучаю. Она сильно болеет и я переживаю, что она может умереть через несколько лет. А я не могу с ней увидеться. Конечно, я надеюсь, что ещё увижусь с ней. Я бы очень этого хотела.
Ещё я, наверное, скучаю по спокойствию. Когда ты просто берешь и едешь в город. Где тебе все понятно и где ты можешь спокойно гулять. А тут всё не так.
В Украине я скучаю по городу Александры и тому, как мы жили там вместе. По ее квартире и кафешке, куда мы ходили. У нас была приятная и спокойная повседневная жизнь.
Александра. Я скучаю по своей кошке, наверное, больше всего. Она у моей мамы — из-за того, что нам пришлось уехать, я ее там и оставила. Ей уже 10 лет где-то. Все время думаю о том, что она умрет и я не смогу с ней пожить.
Когда она у меня только появилась, то я постоянно где-то училась, куда-то уезжала. Получается, что я мало проводила с ней времени. И вот сейчас опять… Вообще я как-то очень сильно привязываюсь к вещам. Я все время вспоминаю какую-то посуду: какая у меня была тарелочка, чайник. Вспоминала об этом всём — и так грустно было, просто ужас.
Еще я скучаю очень сильно по Киеву, тут я не могу что-то конкретное выделить, просто вот атмосфера, такая, как в Киеве — она очень безопасная. Ты себя безопасно чувствуешь, чувствуешь вдохновение. У тебя возникает ощущение, что ты можешь развиваться, какая-то уникальная атмосфера города.
Был период, когда очень сильно хотелось вернуться. Сейчас меньше уже это чувствую. Но вообще очень сильно скучала. Большинство людей, которых я видела, очень плохо себя чувствуют, когда им нужно переезжать из дома. Они грустят, что у них нет дома. У меня такого, в принципе, особо нет. Но отдельные моменты, конечно, присутствуют.
Выражаем благодарность за предоставленный материал
журналисту Валерию Клепкину и фотографу Никите Эрфену.
