Виктория Дини — художница, лесбиянка, аутистка. В 2022 году узнала о визе таланта и смогла её получить. Сейчас она живёт в Лондоне и консультирует тех, кто, как и она, работает в арт-сфере и хочет уехать из России.
Телеграм-блог Виктории называется inkerbell, там она рассказывает о свободе быть собой — любой. Переехав по визе таланта в Великобританию, Виктория помогает сделать это и другим. Мы поговорили об идентичности, о желании уехать, о самой визе и об отличиях России и Англии. Вот, что она рассказала.
Если вы фотограф, поэт, художник, куратор, музыкант, писатель, танцовщик и даже артист цирка (и много кто ещё) — скорее всего, вы можете переехать в Британию по арт-визе таланта.
Начать можно с бесплатных материалов в открытом чате «Философский пароход».
За понятными разъяснениями приходите на платные консультации, я поделюсь всем, что знаю. А знаю я за почти полтора года непрерывного копания этой сферы для себя и других людей уже дофига! Можно писать мне в телеграме: @tavistok
Меня зовут Виктория Дини, коротко Тави, местоимения она/её. Возраст я забыла — 81-й год рождения, надо посчитать. По роду занятий я художница — не в смысле painter, а в смысле artist. Медиумы у меня разные: чаще всего фотография, иногда поэзия, иногда тексты, иногда перформансы. Это было со мной всегда, сколько я себя помню.
Я переехала в Британию в Лондон по визе талантов. Сейчас я как арт-менеджерка профессионально помогаю людям, которые тоже хотят переехать: как оценить, что у вас есть, как и где добрать недостающее, как собрать свой пакет. Это то, что приносит мне доход.
Художественная практика особого дохода пока не приносит, но приносит радость, именно в ней я пытаюсь строить карьеру. Для портфолио у меня есть сайт: vidini.art. И у меня этим летом было уже две выставки в Великобритании — в Лондоне и Сассексе!
Про идентичность
Я осознала себя как лесбиянку довольно поздно, хотя в юности встречалась с девушками, к тому же я из поколения, у которого играла группа «Тату». Но у меня большая история абьюза в семье, в том числе сексуализированного насилия со стороны отца, поэтому у меня много проблем, с которыми мне приходилось разбираться.
Я хорошо помню свои мысли: «Было бы классно, если бы я была лесбиянкой. Но нет, конечно, я же просто травмированная».
К сожалению, обилие поп-психологии в годы моей юности говорило именно об этом. «Это просто комплекс, просто травма, это надо изжить, ты просто боишься мужчин».
На это накладывались нейроотличия. Я воспринимаю всё очень прямо, буквально как прочитала: бывает «настоящая» гомосексуальность, бисексуальность и так далее, а бывает наследие травмы, которое надо проработать. Я была уверена, что именно этим мне и надо заниматься — и большую часть уже прожитой жизни занималась именно этим.
Осознала я себя, когда моя приёмная дочка сделала каминаут. Сначала я отреагировала так же: будто я недоработала как приёмная мама. «Это ненастоящая ориентация, у неё травмированность, надо разбираться». Я и ей пыталась это говорить, несла натуральную херню — естественно, потом извинялась.
Я вдруг поняла, что это то же самое, что я говорила сама себе. Я поняла, что дурила себе голову всю жизнь. Это было в 38 лет.
Как будто комната была загорожена каким-то платком в цвет стены, и я так жила — нормально. А потом платок спадает, и уже невозможно вспомнить, как всё ощущалось раньше. Ты видишь эту комнату совсем другой, она огромная, там много всего, и пути назад уже нет. Вот и я: рассказываю факты, но уже с трудом помню, как это ощущалось тогда.
Свою аутичность я осознала ещё позже. Тоже думала, что это просто травмированность, — и действительно, аутизм и КПТСР очень схожи в проявлениях. Я много лет провела в терапии, а проявления всё не уходили. И я думала: кажется, я сломана, я обречена, всё понятно.
Помогло одновременное назначение хороших антидепрессантов и поиск информации, которой со временем становилось всё больше. Моё чтение вместе с улучшившимся состоянием позволили сложить два и два: мною быть окей, это не травма. Да, КПТСР у меня есть, но он проявляется куда меньше, чем мне казалось. А «проявления» — это просто мои нейроотличия.
Что с лебийством, что с аутизмом — это было чувство бьющего фонтана радости, когда я поняла, что «я просто такая».
Про жизнь в России
Гомофобию в России я видела и до каминаута, в том числе среди творческой, креативной среды. Там очень много, я бы так назвала, «пансексуальных» женщин, которые про «вообще не нужны никакие лейблы, лишь бы человек был хороший». На мой взгляд, это тоже гомофобия, потому что отказ от наименований — это такая игра, как будто мы живём вне гендеров. Но мы не живём вне гендеров. Что значит «зачем говорить о себе»? Ну просто потому, что я есть. Почему бы и не говорить?
Россия полна гомофобии, в том числе внутренней, интернализированной, усвоенной, тотальной.
«В России всё хорошо, просто законы дурацкие» — нет, это не так. В России чудовищная гомофобия была и есть, но сейчас она поддержана на государственном уровне, как узаконенный буллинг. Привести к этому всегда проще и быстрее, чем вернуться к прежнему уровню. Откат займёт гораздо больше времени.
Я искала способы уехать. Я абсолютно не патриотка, я искренне не люблю Россию. Есть много черт, которые мне противны. Меня бесит нарушенность границ, тюремные диалоги, какое-то паханство — всегда претило. Но я всю жизнь работала в креативной сфере, там крутится не особо много денег, поэтому финансово отъезд казался нереальным.
Страны, куда уехать легко, точно так же пропитаны гомофобией. Мне хотелось переехать в цивилизованное общество, в котором с гомофобией начали бороться пораньше, чтобы я пришла не к разгару борьбы, а хотя бы к каким-то результатам.
Когда я ещё была одна, я рассматривала и Сербию, но понимала, что это компромисс. Когда у меня появилась партнёрка, мы стали планировать конкретней и думали про Канаду, но это оказалось очень долго и трудоёмко. После начала войны мы случайно узнали о визах таланта — и всё сложилось.
Про собственный кейс
Было сильное отвращение к себе, которое очень мешало. Война — чудовищный удар по психике. Я наполовину украинка, у меня было много друзей в Украине, я кучу времени там проводила когда-то, работала в детских лагерях.
У меня не было ощущений, что мы в России чего-то не сделали, не было иллюзий про наше правительство и возможности управления им со стороны общества. Понятно, что сделать мы ничего не могли. Но я поддалась ощущению, что недостойна жить, как представительница российского общества. Всё наложилось на мой КПТСР, я себя очень плохо чувствовала.
Это суммировалось со специфическим российским дискурсом: «ты художник? да какой же ты художник, ты говно полное». Противостоять этому и собирать кейс, где в том числе нужны рекомендательные письма, — очень тяжело. Меня накрывало абсолютным комплексом самозванца, ненавистью к себе, ощущением «ты вообще ничего недостойна, ты врёшь».
Это был мощный кризис идентичности, потому что до этого я с большим трудом называла себя художницей в полный голос. То, что мы сейчас делаем человеку за несколько месяцев, сама себе я делала очень-очень долго.
Портфолио Виктории находится на сайте: Victoria Dini Art
Когда я смогла собрать кейс на выезд, стала помогать другим. Для подачи кейса есть довольно чёткие инструкции, приправленные фразой «на наше усмотрение». Конечно, человек может сделать всё сам, если он достаточно дотошный, чтобы разобраться во всех бюрократических правилах. Если не очень дотошный — то вот тут мы и есть.
Помогающий проект основала художница Катя Гранова, которая сама когда-то уехала по визе таланта. Наша команда девочек называется «Философский пароход».
Про затраты на визу
Получение визы требует денег и кажется, что больших. Есть визовый сбор — не очень дорого, 716 фунтов. Из них 524 платишь сразу, когда отправляешь кейс на рассмотрение. В случае одобрения платишь остаток и медицинский сбор.
Разрешение на временное проживание по визе таланта могут дать на три года или на пять, после этого срока появляется право подать заявление на постоянное место жительства. Миграционный взнос за доступ к медицинской помощи нужно оплатить на весь этот срок. Когда я уезжала, это было 624 фунта за год, сейчас уже 1032. Когда-то это было ноль.
Величина суммы пугающая, потому что нужно внести её за один раз. Но в перерасчёте за месяц получаются доступные медицинские услуги.
Оплата, которую берём мы за помощь в подготовке кейса, зависит от того, с чем приходит человек. Бывает, что своего есть мало, но есть желание доработать. Тогда мы выступаем как арт-менеджеры: помогаем человеку найти и податься на подходящие для его направления искусства выставки, опен-коллы, помогаем составить письма. А если у человека уже и так большое количество сделанного, наша работа только в помощи с правильным сбором доказательств — это и по времени быстрее, и по деньгам меньше требуется.
Ориентировочная стоимость наших услуг от 2,5 до 4,9 тысяч фунтов. Ориентировочные сроки — от трех месяцев до полугода.
Сначала это было чистым волонтёрством, но быстро стало понятно, что… бесплатное люди не очень ценят. Многомесячные усилия могут уйти в трубу, потому что в любой момент человек может исчезнуть. Но и сейчас остался бесплатный чатик. Есть люди, которым мы помогаем бесплатно: каждый сезон есть конкурсный набор «на бюджет», а также мы берём людей без конкурса — украинцев, например.
Про Лондон
Мы обе никогда раньше не были в Англии, и у нас было много сомнений. Я знала, что хочу только в англоязычную и благополучную страну, но нельзя сказать, что мы мечтали именно туда.
Мы хотели жить в Лондоне (не в деревне), но обе очень боялись, что для нас он слишком большой и шумный. Оказалось, Лондон — самый зелёный город из всех мегаполисов.
Почему-то я этого не гуглила. Он весь как будто в лесу, он весь из деревьев. Здесь малоэтажная застройка. У всех сады, у всех цветы. Мы приехали 14 февраля и вышли из машины прямо под зелёные деревья в окружении цветов.
Лондон везде подаётся серым, мрачным, холодным — а он цветёт круглый год. Здесь растут огромные бамбуки, пальмы, здесь попугаи живут круглый год, лисы. Мы сняли квартиру, и семейство лис вырастило лисят у нас под окнами.
Кстати, так выглядит местная зима
Я не могла представить себе этого никогда, в самых идеальных мечтах. А мне всегда этого хотелось: чтобы жить в природе, но при этом в городе.
Про поиск работы
Виза таланта не даёт доступа к социальным пособиям. Это не беженство, ты просто приезжаешь, ищешь квартиру, работу и всё делаешь самостоятельно.
У меня и членов моей семьи есть право работать в любой области, кроме профессионального спорта: нельзя выступать за страну. Что ж, конечно, это повредит моей олимпийской карьере.
Я оформлена как самозанятая художница, провожу арт-консультации. Бывают гонорары за помощь с выставками, также бывают гонорары за съёмки, но это не источник постоянного дохода. Помогаю людям с визами — эта работа после переезда не изменилась. Ещё волонтёрю в местной благотворительной галерее, нахожусь в зале и общаюсь с посетителями: могут прийти люди, которые раньше вообще не видели предметов искусства.
Моя партнёрка искала работу, и это заняло много времени. У неё не очень хороший язык, и сначала она пошла учиться: Великобритания даёт возможность бесплатного обучения языку. Она отучилась почти год, и эту нагрузку было невозможно совмещать с работой.
Была подработка на простых работах: продавец в «Декатлоне», в арт-магазине… Зарплата низкая, работа тяжёлая, и при этом сложно найти даже такую. У нас было более идеалистичное ожидание.
Сейчас партнёрка работает на российской работе: удалённо, но по своей специальности. Планирует работать по специальности и здесь, но поиск отнимает много времени.
Про ЛГБТ-видимость
Я чувствую много радости, что мы здесь наравне со всеми, — это очень круто и это то, что должно быть везде, в каждой стране. Удивительно, ещё 30–40 лет назад здесь действовала пятая поправка, которая звучала точно как наш запрет «пропаганды». Результат дала последовательная работа, которую проводили сверху. Сейчас мы с партнёркой везде открытые, мы пара.
Мы везде записаны вдвоём: договор на квартиру, все счета, членство в спортивном клубе — везде мы «миссис» и «миссис». Это ощущается настолько «так и должно быть», что я потеряла запал. Мы просто живём.
Я не вижу гомофобии в своей жизни. Гомофобия, разумеется, есть в любом обществе, но в своей повседневности я везде вижу принятие. Месяц Гордости, Месяц трансгендерных людей — в магазинах, в библиотеках выставляют книги поближе, в детском отделе куча тинейджерской литературы на все виды идентичностей, и это прекрасно.
Не возьмусь комментировать трансфобию Британии: я её не замечаю, но я-то и не могу. Есть обсуждения законов, но в повседневной жизни не могу заметить ненависть — и мне не хватает ресурсов погружаться подробно.
С переездом я не чувствую потребности в ЛГБТ-сообществе. Я обязательно пойду на прайд, я лесбиянка, я говорю об этом открыто, — но это больше не определяет мою идентичность, нет потребности специально объединяться по этому признаку.
Партнёрка сделала мне предложение, и мы планируем свадьбу. Мы проводили обряд ещё в России, но за время переезда очень изменились, отношения стали теплее и ближе. Это будет в церкви. Мы не принадлежим ни к какой религиозной конфессии, но по-своему верим, а здесь есть прекрасная церковь «для всего духовного»: в ней даже отмечаются праздники колеса года.
На наш статус это не повлияет, и это приятное чувство: жениться не ради галочки и штампа, а как обычные люди. Мы неторопливо и мягонько строим эти планы, и постепенно что-то вырисовывается.
Про отличия России и Англии
Небо и земля. Меня можно называть хейтеркой России, но…
В России всё пропитано ненавистью и агрессией. Как нейроотличный человек, я от этого постоянно перегружалась. Я тоже могу быть агрессивной, но кажется неправильной необходимость это делать и всегда как-то себя отстаивать.
В Англии просто нормально. Здесь все улыбаются. Не «американской» улыбкой во все зубы, но с большим количеством дружелюбия и смолтока, который идёт по понятным канонам. Здесь соблюдают границы, не лезут в твою личную жизнь с расспросами и одновременно не грузят своей.
Даже когда люди пьяные, нет такого бесшабашного «гори всё огнём, всё плохо, жизнь говно, сожгу сарай, завтра проснусь, прощения буду просить, каяться» — этого нет вообще. Есть какое-то ровное достоинство в людях, независимо от страны происхождения. Во всех есть спокойствие.
Я говорю и понимаю, что не могу передать словами, но это ощущается — на уровне тела, на уровне кожи, — здесь нет агрессии.
Нет агрессии в сторону детей. У нас прямо под окнами детская площадка, куда приходят родители из разных культур, но агрессии не слышно, даже если это не английский язык. Иногда бывает русская речь — я не говорю, что именно Россия, бывших советских республик много, — просто русская речь: «Ты что вообще себе позволяешь, я тебе устрою», — как кнутом. Я вздрагиваю.
В России и бывших союзных республиках невозможно быть расслабленными: нет предсказуемости жизни, нет возможности делать накопления. Это понятно. Но я не хочу жить в обществе, которое пропитано ненавистью и агрессией, желанием сорваться на слабом.
Про возвращение в Россию
Ни в коем случае. В России я легко подлежу суду. Пока что никакого дела против меня нет, но рисковать я не буду.
Даже если война закончилась, Путин умер, законы отменили — люди остались. Люди, которым на протяжении долгих лет последовательно разрешали ненависть — задолго до войны. Как я уже говорила, это сложно откатить назад, и я не хочу быть там, где это происходит. Уровень насилия и агрессии и раньше был для меня неприемлем, а сейчас всё стало хуже.
Я уважаю тех, кто остаётся в России и что-то делает, но я как-то совсем утратила это спасательство, и мне совсем не хочется класть свою жизнь на то, чтобы идти к переменам. Я вижу это каким-то издевательством.
Я против неуважения к любым людям. Если я вижу, что человек говорит «запретил бы всех геев», — я не хочу думать, что он просто необразованный. Это была бы гордыня. Я за то, чтобы его уважать — и не иметь с ним дела больше никогда. И это то, что я испытываю сейчас по отношению к российскому обществу.
Записала Итиль Тёмная
