Рассказ был написан в знак уважения к тем из нас, кто стремится достойно прожить неизмеримо более сложные судьбы. Один из героев здоров, другой- живет с ВИЧ. Он страстно мечтает о счастье, но ему предстоит сообщить о диагнозе дорогому человеку, зная, что тот может уйти. Любви предстоит вступить в сражение с предрассудками и страхом, а героям понять, как велика может быть сила чувств.
Стоял знойный июнь. По выходным дням парк оживал ни свет, ни заря. Проносились велосипедисты, за ними мчались очутившиеся на свободе домашние питомцы, гоняли любители роликовых коньков, словом, жизнь кипела, и бегать было невозможно.
Артем скрепя сердце стал ставить будильник на семь. В половину восьмого он уже бывал в парке, разминался и начинал пробежку. По тенистым дорожкам, мимо пруда, по тропинке в таинственную тишину и свежесть, в густой запах листвы. Там, на спрятавшейся за старыми деревьями полянке, он в первый раз и увидел Ника.
Обнаженный по пояс гибкий парень плавно, не торопясь, двигался под слышимую одному ему мелодию. Он вел сложный, загадочный танец, связанный, казалось, с самим утренним небом; каждый выверенный, сосредоточенный взмах руки оставлял медленно тающий след во все еще прохладном утреннем воздухе; каждый поворот чуть тронутого легким загаром тела заставлял вибрировать невидимые струны; каждый наклон прекрасно посаженной темноволосой головы рождал легкий ветерок.
Это была восточная гимнастика, бесспорно, но какая именно, Артем тогда не знал. Он остановился. На его глазах из одного движения тут же рождалось другое, и еще одно; зрелище завораживало, не отпускало, не давало уйти, казалось, еще немного, и зазвучит нежная музыка. Незнакомец был полностью, абсолютно поглощен собой.
Но не настолько, как оказалось, чтобы не почувствовать, что на него смотрят. Он завершил упражнение, почтительно поклонившись невидимому божеству, и с любопытством посмотрел на Артема. Тот вспыхнул. Засматриваться на парней в парке было не очень-то благоразумно. Глупо, очень глупо. Сейчас из тени деревьев с мелодичным смехом выбежит девушка, грациозная и свежая, поцелует загадочного танцора, и утренний мираж рассеется. А ты помечтай, ласково сказал себе Артем, минутка-другая еще есть.
-Это тайцзы, – приветливо сказал парень. – Вернее, лет через десять практики станет похоже на тайцзы, а не на зарядку.
– Да это прекрасно, – откликнулся Артем. – давно занимаетесь?
-Второй год.
Они подошли друг к другу. На Артема взглянули грустные карие глаза.
-Ник, – представился незнакомец.
Он стоял так близко, что Артем чувствовал запах его тела, очень приятный, терпкий, но легкий, невесомый, как и сам Ник. Его кожа чуть блестела от испарины, над верхней губой и на висках выступили капельки пота, волосы на груди и на плоском животе над широкой резинкой легких спортивных брюк, сидевших на бедрах, казались влажными, на шее заметно пульсировала жилка.
Артема накрыла волна желания. О, это будет замечательно, дать Нику воочию убедиться, насколько он хорош собой – у бегунов на него так и встает, никакого спортивного самообладания, ну что ты будешь делать.
Артем назвал свое имя. Полного конфуза, к счастью, не произошло.
Ник поднял с травы светлый рюкзачок, закинул его за плечо и улыбнулся.
– Бежишь дальше?
-Да нет, жарко, – Артем вдруг понял, что и сам весь мокрый от начинавшегося все раньше зноя. – Ты куда?
-Можно пройтись, – спокойно предложил Ник.
Артем решительно стянул футболку. Всю зиму и весну он усердно занимался в спортзале. Уж не этой ли ради минуты – эффектно продемонстрировать рельефный торс адепту восточных практик?!
Они прогуляли с полчаса, может быть, чуть дольше, легко подладившись под шаг друг друга. Ни тот, ни другой никуда не торопились; было все еще рано, хотя первые бодрые пенсионеры усаживались на лавочки в тени и доставали газеты и журналы.
Легкость разговора с совершенно незнакомым человеком поразила Артема. Можно было болтать обо всем, что в голову взбредет, от политики до музыки; Ник, казалось, мог поддержать беседу на любую тему – не было затянувшихся пауз, мучительного поиска верных слов, недоуменных взглядов – о чем это ты, приятель?! Я исстрадался по общению, подумал Артем, по такому вот разговору, не по душам, конечно, мы же только что познакомились, а по общению в подлинном смысле этого слова, наверное; забыл, что меня могут слушать и понимать. Он исподволь рассматривал своего спутника.
Интересное лицо; сильная лепка, высокие скулы, глубокие глаза, крупный решительный рот, веснушки на носу. Резкая, грубоватая красота, так странно гармонирующая с гибким, легким, воздушным телом. И… хрупкость, волнующая неявная нежность, проступающая во взгляде, изящных жестах, чуть застенчивой улыбке. Отстраненность. Невозможно было угадать, понимал ли новый знакомый Артема, что будил в нем совсем не дружеские чувства, или, во всяком случае, не только дружеские.
– Ты женат?- поинтересовался Ник.
– Нет, – выдохнул Артем.
Сказать? А что остается? Я же до исступления хочу до тебя дотронуться, славный Ник, нельзя быть таким желанным и так запросто разгуливать без футболки, нельзя так хорошо пахнуть, и уж совершенно недопустимо идти совсем рядом – только руку протяни, и можно притянуть тебя к груди и поцеловать. Отвести домой, смотреть, как ты раздеваешься , любоваться каждым твоим движением, а потом сплестись с тобой в один горячий клубок, начать гонку к финалу, чтобы наши заключительные стоны прозвучали одновременно.
Мне нужен постоянный парень, то, что называют «отношения», общность, близость, назови как хочешь, а не истерики вперемешку с сексом, невесело признался себе Артем. С Владом взаимопонимание невозможно. Ночные звонки, скандалы, то неделя тишины, а за ней – шквал сообщений, то признания в любви, а потом : «Мне нужна свобода, полная свобода, я ничего тебе не обещал».
– Я тоже холостяк, – весело откликнулся Ник. – Хозяйничаю сам понемножку. Ну что, пора расходиться, наверное?
Он улыбнулся.
-Завтра бегаешь?
В воскресенье Артем собирался отоспаться, но решительно выдохнул:
– Бегаю. Можно погулять, если ты не против, пройтись, как сегодня.
– Давай созвонимся, – Ник достал из рюкзачка телефон. – Так жарко, что можно уже чуть ли не в шесть в парк приходить. Кто первый просыпается, тот и звонит.
Они обменялись номерами и разошлись. Артем еле удержался, чтобы не повернуться и не проводить глазами нового знакомого. Еще только не хватало – в зрелом, в общем-то возрасте, за тридцать, влюбиться в первого встречного!
Впереди простиралась бесконечная суббота. Звонить Владу раньше полудня не имело смысла, тот или не ответил бы, или рассердился, решив, что звонок «ни свет, ни заря» в выходной день – попытка его контролировать. Томный, взбалмошный, тот мог свести с ума капризами и переменами настроения; Артем ни на миг не сомневался, что он сам – лишь один из вереницы уже далеко не юных мужчин, очарованных вечно ускользающим, никак не дающимся в руки опасным и желанным созданием.
Наваждение. Неизвестно, что выкинет этот мальчишка в следующий момент.
Так и вышло; ближе к обеду от Влада пришло сообщение из трех слов : «Занят, перезвоню позже».
Артем застонал от бессильной злобы. Позже! Отлично, позже я и сам буду занят. Пусть в игру вступит случай; возможно, когда-нибудь, по прихоти судьбы, он так и встретит настоящую любовь – неожиданно?! Но почему он вдруг вообще стал задумываться о чувствах?! Когда она появилась, жажда близости, глубокой дружбы, уверенности в том, что его поймут и примут таким, каков он есть, со всеми недостатками? Возраст, угрюмо, сказал себе Артем, усталость, а возможно, всего лишь жара, долгие летние дни, короткие душные ночи.
Зимой он расстался с парнем, с которым прожил почти полгода. Они разошлись без ссор и скандалов; их союз изжил себя, и осталось только собрать вещи и уйти. Свобода вначале не тяготила Артема, став в конце концов невыносимой и обернувшись одиночеством.
Одиночество и ждало Артема, когда во втором часу ночи он вернулся домой, в пустую квартирку; никому не было до него никакого дела, никто за него не волновался, никто не желал ему счастья. Парень, разделивший с ним ласки, вот уж действительно знойные в душный, горячечный вечер, был занят сам собой; он, казалось, не мог дождаться, когда же Артем наконец-то сообразит уйти, а тот словно нарочно медлил, надеясь… На что? На иллюзию близости?
Я жалок, невесело признался себе Артем. Мне нужно человеческое тепло, а как раз его-то я и не могу найти; да и кто готов вот так, запросто, ничего не ожидая в ответ, принять участие в другом человеке?! Не те времена, друг мой, каждый занят сам собой, для всех идут неумолимые часы, отсчитывая минуту за минутой перед тем мигом, когда ты вдруг поймешь, что настала пора убавлять себе годы и прибавлять сантиметры, расписывая в анкетах собственные достоинства, а то останешься один-одинешенек, наедине с призраками ушедшей юности.
Ник. Его образ всплыл перед глазами Артема. Умный, необычный парень. В самой глубине медленно тлеющей ночи, в ожидании утра, Артем сквозь дрему размышлял о новом знакомом – на прогулке они вели общий разговор, почти не касаясь личных тем, и можно было придумать что угодно, дав волю воображению. Перед тем, как провалиться в сон, Артем почти сумел убедить себя, что Ник непременно встречается с какой-нибудь милой барышней, а живет один, чтобы не терять свободу и независимость. Именно так и нужно было решить, с самого начала, чтобы не было больно, когда так и окажется, и Ник придет на утреннюю встречу не один.
– Не разбудил?
У Ника был приятный, веселый голос, и Артем мигом проснулся.
– Извини, если рано звоню, но уже под тридцать. Или сейчас, или никогда, я сам готов выходить.
– Я собираюсь! – Артем вскочил.- На той же полянке!
Он чувствовал себя юным и полным сил, жизнь впервые за долгое время показалась ему захватывающим приключением – пусть Ник и знать не знает, что в него влюбился случайный знакомый из парка, все равно Артем его увидит, они снова будут брести плечом к плечу по дорожкам, снова можно будет вдохнуть пряный, терпкий, дурманящий запах нового знакомого.
– Бурная ночь? – искренне расхохотался Ник, едва завидев Артема. – Может, тебе лучше не бегать, а подремать в тенечке? Что-то выглядишь ты… усталым.
– Ну, не то чтобы бурная, – Артем тоже рассмеялся. – Хотя бы круг пробегу, чтобы стыдно не было. За бесцельно прожитое утро.
Сам Ник излучал свежесть и легкость; Артему не хотелось оставлять его хоть на миг. Что за чертовщина! Хоть садись и любуйся на него, на игру мышц под гладкой кожей, плавные движения грациозного тела.
Кое-как одолев один круг, Артем так и сделал – устроился в тени, наслаждаясь прохладой, еще сохранившейся под ветвями деревьев, и как зачарованный следил за новым другом. И в конце концов уснул – Ник разбудил его, потрепав по плечу. Артем едва удержался, чтобы не дотронуться до сильных, ласковых пальцев. Впрочем, Ник сам присел на горячую траву.
-Что потом делаешь?
Артем замялся. Ему не хотелось признаваться, что никаких планов у него как раз и не было – разве что ждать, уставившись в одну точку, не позвонит ли Влад.
– Выставка есть интересная, фотографии. Не хочешь пойти, если не занят?
Я забыл, что можно жить вот так – гулять в парке, отправляться в музей, быть обычным, обыкновенным, пронеслось в голове у Артема. Да это же всегда было возможно – так вот запросто провести утро и день с симпатичным, интересным парнем, в какой же день и час я решил, что дружба для меня под запретом, что любой от меня шарахнется, если поймет, кто я на самом деле?!
Непривычное ощущение – что они знакомы давным- давно, чуть ли не с детства, не покидало Артема весь день, проведенный с Ником. Они ненадолго разошлись, чтобы переодеться, встретились снова и отправились в музей на метро, чтобы потом зайти пообедать и, возможно, выпить по кружке пива; в полупустом вагоне сидели, касаясь плечами; шли рядом по раскаленной улице, спускаясь к Москва-реке, к Третьяковке на Крымском валу. От этой ускользающей близости у Артема слегка кружилась голова.
На первом курсе института он был безнадежно влюблен в паренька из своей группы. Иногда они вместе проезжали пару остановок на метро; Артем тогда страстно мечтал об одном – чтобы поезд остановился, и они оказались запертыми под землей, надолго, пусть и среди встревоженных пассажиров, главное было быть рядом. Теперь ему также не хотелось расставаться с Ником, и также сладко ныло в груди от желания, и невозможности, дотронуться до него.
В самых верхних залах одряхлевшего музея, после череды странных конструкций, в которых невозможно было разобраться, как ни старайся, Артем невольно рассмеялся, увидев на огромных, ни на что не похожих фотографиях отливающий синевой снег.
– Я так и знал, будет потрясающе – Ник был доволен произведенным эффектом. – Ты посмотри, ото льда холодом веет, вот это талант- так снимать, это же настоящее искусство.
Да, казалось, в этом зале веяло прохладой; не хотелось уходить, выбираться на неистовое, беспощадное Солнце. От контраста снежных пространств, заключенных в геометрические рамки, и горячего воздуха, липнущего к коже, у Артема на миг пропало чувство реальности. Где он? Кто его изящный спутник? Что происходит?
За обедом Ник рассказывал о тайцзи, таинственных энергиях, пронизывающих Космос, о поездке, даже целом путешествии, на ритрит – новое для Артема слово, – в Китай. Он говорил легко и красиво, как человек, прочитавший и обдумавший немало хороших, умных книг. Но иногда по его чудесному лицу словно пробегала тень, воспоминание о чем-то тягостном, что никак не хотело уходить и напоминало о себе ноющей болью, как незаживающая рана.
Признаться? Сказать Нику, что он для меня не просто новый знакомый? Артем давно не задавался такими вопросами. Был мир «своих», и был обычный, нормальный мир; с годами он легко научился существовать в обоих. Только так можно было всерьез заняться карьерой, только так можно было выжить – сходя за обыкновенного молодого мужчину, откладывающего, в духе времен, женитьбу чуть ли не до сорока лет и работающего на износ ради отпусков в экзотических странах и все более мощных машин.
Я очарован, признался себе Артем. Банально, но это так. Если бы, когда-нибудь, такой человек заинтересовался мной, я был бы счастлив. Ник достоин любви, ради него было бы не страшно дать обет верности – и блюсти его, понимая, что такая встреча выпадает раз в жизни, что судьба посылает интересного, привлекательного и очень, очень желанного парня лишь раз, другого такого не будет. Только бы его не вспугнуть; но как же хочется до него дотронуться, обнять, почувствовать рядом гибкое, сильное тело.
Или Ник понимал, что стал предметом страсти, и его забавляла сама эта игра, их с Артемом наивное притворство, игра в двух новых приятелей, проводящих вместе воскресенье? Могло ли быть, что и он искал большего, чем секс, что и ему хотелось более глубокой близости?
День подходил к концу. Артем и не помнил, когда он был так счастлив – и от чего, казалось бы? Они договорились встретиться в следующие выходные.
Рабочая неделя тянулась вечность. Объявился Влад, и даже снизошел до того, чтобы провести у Артема ночь, но очарование капризного, взбалмошного существа стремительно таяло. Он глуп, понял Артем, и эта недалекость, отсутствие хоть какой-то глубины, банальность каждого слова и жеста, предсказуемость каждой фразы исключают подлинное чувство. К Владу можно привязаться, его можно страстно хотеть, но невозможно полюбить – любить-то некого. Впервые за время их знакомства Артем почувствовал жалость к незлому, в сущности, парнишке, привыкшему к потаканию всем его причудам и испорченному слепым обожанием взрослых мужчин, попавших под чары юности. Артем тихонько посмеивался в темноте, прислушиваясь к сопению Влада. Весной он, образованный, зрелый человек, писал тому реферат – теперь этот эпизод казался смешным. Реферат! Ему так и диплом, и диссертацию кто-нибудь напишет, подумал Артем, ну уж только не я, увольте. Они холодно распрощались утром; Влад занял у Артема денег, далеко не в первый раз и вовсе не пустяковую сумму, которую, естественно, никогда бы и не подумал возвращать, и исчез, поглощенный собой и каким-то важным звонком.
Ник, Ник, Ник. Стоило Артему прикрыть глаза, и он тут же видел ясное, чуть грустное лицо. О чем мог печалиться такой красивый парень?! Что загадочного могло остаться в человеке в это жестокое время полной, казалось бы, открытости всех и каждого – в эпоху бесконечного душевного и телесного эксгибиционизма, процветающего в Сети?! Тайна завораживала, будила воображение – несчастная любовь? Скорее всего; новый знакомый Артема был самым чувственным из всех когда-либо встреченных им парней, его облик будил не просто желание обладать, а желание завладеть человеком, узнать его, понять, что скрывается за чуть застенчивой улыбкой, прячется в глубине глаз, прорывается то и дело в тревожном подергивании правого уголка чудесно очерченного рта. Я повзрослел, говорил себе Артем, я готов к любви.
После череды наполненных зноем и ожиданием дней и томительных ночей все-таки настала суббота. Ночь накануне Артем почти не спал. Собиралась, но прошла стороной гроза . Что-то должно было случиться, что-то важное, но Артем не мог понять, надвигалась ли на него беда или нужно было готовиться к счастью, такому же сокрушительному по силе, как и самое глубокое горе.
Они встретились совсем рано, в семь – спать все равно было невозможно. Даже среди деревьев уже чувствовался зной. Ник пришел первым и лежал навзничь в тени, закинув руку за голову.
-Привет, – Артем опустился рядом с ним.
Да он надо мной смеется, я же его сейчас поцелую, и будь что будет. Снова волна желания, жестокого в своей неумолимости. Я так долго не протяну, подумал Артем, нужно объясниться. Набраться смелости и рассказать о себе, это единственный выход. Не получится дружбы, не с такой страстью.
Ник легко повернулся к Артему и приподнялся на локте. Он тоже волнуется, понял Артем, что же он мне хочет сказать? Что случилось?
– Слушай, я должен сказать это сейчас, пока не поздно, – Ник на миг умолк, закусил губу. Было мучительно смотреть на ужасающую внутреннюю борьбу. Казалось, он подавлял стон, или всхлип, или из последних сил сдерживал слезы. У Артема заныло сердце.
Потом Ник покачал головой и быстро проговорил:
– Я вижу, что нравлюсь тебе, этого невозможно не заметить. Артем, у меня ВИЧ. Извини. Лучше уйди сейчас, мне так легче, я не из стали сделан.
Артем инстинктивно отшатнулся. И сразу ужаснулся этой реакции, первой мысли, пришедшей в голову – нужно прощаться, немедленно, вот и конец сказке, поздравляю вас, вы свободны, выход слева.
Такое было, несколько лет назад; было признание, было бегство. Но и тогда Артем успокоился не сразу; ему все казалось, что он должен был найти слова, чтобы поддержать совсем юного, чуть старше двадцати, паренька с огромными, полными ужаса глазами.
Но в этот раз… Это же был… Ник.
Артему понадобилось, тем не менее, все его мужество, чтобы сделать один простой жест – протянуть руку и осторожно погладить Ника по щеке.
То, что совершенно здоровый на вид, грациозный, сильный парень поражен вирусом, казалось абсурдом. Призрак болезни, всегда прятавшийся в темноте, где-то позади, рядом, но вне поля зрения, принял облик молодого, красивого мужчины.
– Если ты уходишь, что прошу, сделай это сейчас, – тихо сказал Ник. – Я привык к одиночеству. Надежда меня убьет, понимаешь, не болезнь – меня убьет надежда на счастье.
Его глаза были полны слез, и он запрокинул голову, не давая им пролиться. Потом Ник по-детски шмыгнул носом и пробормотал:
– Черт, я же справлялся. Жил как-то. И тут – ты, из ниоткуда.
– Ты давно… болен?
Артем понял, что даже не знает, как подобрать слова, что сказать – жалость должна была бы быть унизительной, наигранная легкость – оскорбить . Он не ошибался; Ник с самого начала понял, что перед ним свой, и его также, иначе и быть не могло, захватило чувство, да только тайна осложняла самые простые вещи – проходили же они раньше через многие, многие знакомства, не смущаясь и не теряясь?! В диагнозе и была разгадка загадочности этого прелестного, несчастного парня.
-Три года с половиной ,- Ник сел и обнял колени. – Неудачно съездил в отпуск. Я, как тебе это объяснить, не сильно больной – лекарства мне подходят, так что чувствую себя, вообще-то, чуть ли не лучше, чем раньше. А что будет – кто знает.
Они замолчали.
Страх. Заболеть и угаснуть, так ничего и не успев в жизни – что может быть ужаснее? Разве что прожить последние годы изгоем, никому не нужным, о котором никто не будет скорбеть.
Артем не сразу понял, что с ним произошло. Из самой глубины его существа поднялась вдруг волна любви, такая мощная, что сердце на миг замерло, а потом забилось, как подбитая птица. Перед ним был Ник, и о нем Артем мечтал всю неделю, и это его Артем полюбил, так, как, в сущности, и можно только полюбить – сразу, повинуясь судьбе, не ставя под ее справедливость.
Любовь пришла сама, в свое время, откликнувшись на призыв двоих, готовых ей открыться, и уйти означало предать не только другого – предать самого себя.
Само течение жизни привело Артема к Нику; были тысячи шагов, и каждый вел к этой полянке, ставшей изящной декорацией к человеческой драме.
-Ну, я пошел. Приятно было познакомиться, – и Ник собрался встать, это было видно по его лицу. Гордый. Гордый, ранимый, одинокий.
А ты ничего и не решал, видишь, он сам уходит, тоненько пропел страх Артема. Ник же понимает, что это у вас не жизнь была бы, а одно мучение – все время помнить, что можно, а чего нельзя, а уж нельзя много чего было бы; да и как так жить – привяжешься к нему, а он возьмет да и умрет у тебя на руках, и хорошо еще, если сам уцелеешь. Останешься один – и все по новой, что ли?! Так уж лучше и не начинать. Невесело как-то. Ну и пусть. Он сам виноват, что заразился, умнее нужно было быть, и осторожнее. Дурак, хоть и красивый.
Артем не узнал свой собственный голос. Страх успел только прошептать – ты что делаешь, ненормальный, дай ему уйти, забудь, нового встретишь, как Артем глухо сказал:
– Не уходи. Я не знаю просто, как… реагировать. Извини. И я… дремучий, как из леса. Или с Луны. Останься, пожалуйста. Дело в том, что я, кажется, тебя люблю. Вернее, я уверен. Коль, я тебя люблю.
Они одновременно потянулись друг к другу; Ник очень осторожно коснулся губами щеки Артема. Они все еще были одни среди деревьев, словно чья-то благосклонная к ним воля убрала подальше всех посторонних.
– И я тебя люблю, с первого взгляда, наверное. Есть правила, несложные, на самом деле, что и как можно делать. Но слушай, ты уверен, что хочешь остаться? Я не на жалость бью, это же важно для тебя, жизненно важно.
Да нет у меня выбора, понял Артем. Я не могу уйти – куда, к кому?! Теперь, когда я знаю, как прекрасно любить достойного человека – отвернуться и оставить его?! Не встречу я больше никого, хоть немного похожего на Ника, он – единственный. И живут же как-то такие пары, что-то я слышал, мельком, и ничего, справляются. Артем невольно улыбнулся, осознав вдруг, что видит их с Ником не просто «вместе», а живущими семьей, под одной крышей, хозяйничающими на пару и засыпающими в одной постели в обнимку. Это уж точно можно, Артем тихонько рассмеялся, уж обниматься можно хоть с утра до вечера.
– К тебе или ко мне? – спросил Ник. – Пойдем потихоньку? У меня обстановка… своеобразная.
– Хочу посмотреть, как ты живешь, – Артем накрыл ладонью пальцы друга. – Мне все про тебя интересно. Встаем?
Они вдруг стали очень стеснительными и натянули футболки; несмотря на зной, обоих охватила легкая дрожь. Им еще предстояло понять, что каждый из них сделал выбор, принял важнейшее решение – открыться другому. Стремительное сближение, неумолимая сила, властно заставившая их бросить вызов страхам – потерять любимого человека, оказаться преданным. Любовь. Тяжесть прошла, теперь можно было дышать полной грудью.
Квартирка Ника была почти пустой. Белые стены, одинокий свиток с птичкой на ветке и столбцом иероглифов, свернутый легкий матрас, огромная доска, вроде шахматной, на полу, россыпь подушек, вот и вся обстановка . Келья отшельника, понял Артем.
Он принял душ первым. Как все странно. Ник бесшумно подошел к нему сзади и обвил руками. Горячие губы на плече, горячие пальцы на плоти. Страсть рука об руку с опасностью. Артем осторожно высвободился из объятий и повернулся к Нику. Тот был… прекрасен; пленительное сочетание мужской силы и юношеской гибкости, дурманящий запах переполненного желанием тела.
Нарисованный художником, или вылепленный скульптором. Живой, желанный.
– Ну, как ты понял, мы будем очень осторожны, – Ник застенчиво улыбнулся. – Готов?
– Готов.
Артем на миг замер, а потом решительно притянул к себе Ника, взял в руки чудесное лицо с подернувшимися желанием, глубокими глазами и начал не торопясь покрывать его поцелуями. Он чувствовал каждый удар сердца Ника, неумолимо гнавшего и гнавшего по венам и артериям отравленную кровь.
А потом они дремали, обнявшись в знойном воздухе, и пили обжигающий зеленый чай из крохотных чашечек, и еще раз пустились в любовную гонку, и ели заказанную на дом пиццу, и обсуждали, что им нужно купить в первую очередь домой, потому что было решено, что Артем переедет к Нику, и рассказывали друг другу о себе.
– Я помню тот день, когда узнал, что у меня ВИЧ так ясно, будто это было вчера.
Ник легко перевернул Артема на живот и начал разминать ему спину. Тот понял, что сопротивляться не нужно – Нику так было легче говорить, исповедуясь вечерней тишине. Да и его сильные пальцы безошибочно находили на теле Артема именно те точки, на которые нужно было надавить, сначала осторожно, потом сильнее, чтобы восстановить, как объяснил Ник, естественный ток энергий.
– Я сдал анализы по наитию, наверное. Мне вынесли смертельный приговор, так мне казалось. Я чувствовал обреченность и дикий, жуткий страх- уйти вот так, в двадцать три, ничего не успев, не увидев мир, не познав любовь, а только сменив сотню парней, слившихся для меняв одну безликую фигуру?! Говорить каждому новому партнеру, что я заражен?! И понимать, что такой же страх будет заставлять их поворачиваться ко мне спиной и убегать?!
Я шел по вечерней улице, и у меня не было сил, чтобы заплакать. Была поздняя осень, и окна домов светились теплом и уютом. Там жили люди, которые могли строить планы на будущее, хоть на годы вперед. У меня больше будущего не было.
Первое, что пришло мне в голову – покончить с собой. Жизнь все равно подходила к концу, а провести остаток дней в одиночестве было бы медленной пыткой. Но смелости у меня не хватило. Я сидел на кухоньке в этой же квартире и смотрел на горсть таблеток на столе. Так просто. Исчезнуть, и не оставить после себя ничего, даже не обернуться чьим-то воспоминанием.
Мне не кого было опереться; родители давным-давно развелись и жили в новых семьях, я не общался с ними, чтобы не выслушивать нравоучений и не лгать. До диагноза я искал новых и новых парней, меня захватывала сама охота, эта бурлящая, но невидимая никому кроме посвященных жизнь. Теперь я оставался один на один с полной неизвестностью. В какой-то миг я поднес таблетки к губам.
И не решился.
Жажда счастья, наверное, и гордость – биться до последнего, пусть и в одиночку. Не сдаваться. Назло всем. Принять вызов. Не знаю, откуда ко мне пришло мужество. Я не считал себя сильным, и уж точно никогда не был волевым. И все-таки начал сражение. Пережил привыкание к лекарствам, тошноту и мигрени. Перечитал все, что смог найти, о моей болезни. Чтобы не сойти с ума от одиночества, занялся тайцзи. Были ночи, когда я выл от тоски; были дни, когда я жалел, что не совершил самоубийство. И все-таки я жил.
Я стал невидимкой, призраком, тем, о ком не говорят, чтобы не испортить себе настроение. Кто хочет думать о болезни?! Жизнь и так коротка; что толку тратить время на обреченного человека? Хорошо, обреченного не на скорую смерть, а на сосуществование с вирусом, всегда готовым найти себе еще одну жертву. Кому хочется помнить о правилах, если можно обойтись без них?! Я мог бы и не предупреждать своих новых знакомых, конечно; каждый сам за себя, не пойман – не вор, одна, две, три встречи – и мы исчезали бы из жизней друг друга, как исчез заразивший меня парень.
Мне казалось, что счастлив весь мир, кроме меня; я оттаивал только на занятиях в клубе восточных практик – но там никто не знал обо мне правду, ни что я гей, ни что я заражен. И все-таки в идеях давно ушедших мудрецов было нечто, удержавшее меня на плаву. Они описывали жизнь как путь, и я упрямо шел вперед, спотыкался, но делал шаг за шагом, как бы тяжело мне не было. В моей жизни должен был быть какой-то смысл, я не появился случайно, чтобы также случайно исчезнуть. До диагноза я вообще не задумывался о смысле существования. А тут – древние трактаты, слова, над которыми можно было размышлять целыми днями. Я смотрел в ночное небо. Оно не было ни добро, ни зло; в равнодушии Космоса было заложено все – и самая страстная близость, и самое глубокое отчаяние, нужно было лишь решить, что выбираешь именно ты. Вокруг меня медленно шло течение Вечности, и именно ей я и принадлежал, плывущий по реке жизни под проницательным взглядом звезд.
Я стал мечтать о невероятном – любви. Мне больше не хотелось веселья и приключений, мне хотелось спокойной, взрослой жизни с близким человеком. Я понимал, что эти фантазии вряд ли сбудутся, но именно в них я нашел опору.
Ник вздохнул.
– Это было так странно, когда ты вдруг возник на полянке, словно по взмаху волшебной палочки. Такой образ я себе и представлял – чуть повыше меня, старше, светловолосый. И обязательно добрый. Знать, что мне предстоит рассказать тебе о моем диагнозе и понимать, что ты почти наверняка уйдешь, было… невыносимо. Наверное, если бы ты ушел… Не знаю. Я до сих пор не верю, что ты остался.
Артем перевернулся на спину. Его вдруг поразила хрупкость человеческого бытия, драгоценность человеческой жизни, то, какое это счастье – быть не одному, найти свою половину.
– Я не уйду, – он притянул к себе Ника. – Никогда. Но пообещай мне, что и ты не уйдешь. Пожалуйста, оставайся со мной. Живи.
В ту ночь наконец-то разразилась гроза. Ливень шел стеной, за окном грохотали сплошные потоки воды, и Артему казалось, что они с Ником плывут по бурному морю, навстречу неизвестности. Но никакие опасности уже не могли напугать их, потому что они были вместе.
И снова стоит лето, наше второе лето с тобой, Ник.
Мы снова ходим в парк по выходным дням, ты также ведешь изящный танец на полянке, я также, пробежав пару кругов, устраиваюсь неподалеку и любуюсь тобой.
Ты очень красивый и очень уязвимый. Будь это возможно, я не отпускал бы тебя ни на шаг, а еще лучше, пришпилил бы к себе булавкой – чтобы ты уж точно был рядом. Или, как ты говоришь с нежной, ласковой улыбкой, носил бы тебя в нагрудном кармане – поближе к сердцу. Ну что поделать, ты, мой любимый, самое дорогое, что только есть у меня в жизни. С той самой субботы мы не разлучались ни на день, и я надеюсь, что так и будет; к счастью, ни ты, ни я не ездим в командировки, а отдыхаем мы вместе.
Я за тебя переживаю. Знаю, знаю, ты настолько здоров, насколько это можно при твоем диагнозе; но мир и вообще-то полон опасностей, так что лучше привыкни к мысли, что прыжки с парашютом, покорение горных вершин, сплав на байдарках по горным рекам, дельтапланеризм – удел тех, за кого не живут в постоянной тревоге. Но ты можешь заниматься тайцзи или играть в шашки Го – очень милые и безопасные занятия. Да, ты прав, мы вроде двух пенсионеров, которым нужно помнить о ненадежной пояснице и больном колене. Возможно, когда-нибудь, лет через сто, я поверю, что ты не просто сильный человек – я поверю, что ты намного сильнее меня, потому что пережил в одиночку два страшных, гиблых года. За это я корю себя – тебе было больно, а меня не было рядом, я не сумел найти тебя раньше и обрек биться с болезнью один на один.
Как и ты, я прочитал о ней все, что только можно; я молюсь, чтобы все-таки было изобретено лекарство, как можно скорее. Я узнал великое множество терминов, могу хоть среди ночи рассуждать о «неопределяемой вирусной нагрузке» и других непонятных обычным людям вещах , чрезвычайно важных для таких вот, как мы с тобой, так что хоть отправляй меня на международную конференцию с докладом «Сила любви как составляющая антиретровирусной терапии».
Поверь, я ценю каждый миг нашей жизни. Мы стали, как и хотели – семьей; такими неразлучниками, проводящими все свободное время, каждую минутку, вместе. Но не всегда только вдвоем – у нас появились друзья, ребята и девчонки из твоих восточных клубов. Их совершенно не волнует, что два парня живут вместе; да и почему это должно хоть кого-то смущать?! Для наших друзей мы не невидимки, а такие же люди, как и они, также проживающие одну-единственную жизнь.
Да, есть правила, о которых нельзя забывать, и да, твоя бритва всегда стоит в шкафчике,а не на раковине, отдельно от моей, чтобы я их случайно не перепутал. Наш секс не назовешь безумным, и зимой, когда губы, хочешь не хочешь, трескались от мороза, мы целовались не так часто, как хотелось бы.
Иногда ты думаешь, что я устану и уйду, оставив тебя одного. Пойми, я счастлив с тобой. Я не могу уйти от самого себя, а могу лишь становиться все смелее, понимая, кто я есть на самом деле и находя все больше силы в нашей любви.
Я никогда не засыпаю первым. Мне нравится слушать, как твое дыхание становится все глубже и глубже, а потом ты переходишь в мир грез. Твоя рука лежит у меня на груди, или я обнимаю тебя, чуть улыбаясь в темноте. Мы купили матрас побольше, и я быстро привык спать на полу. По потолку пробегают загадочные тени, ты тихонько вздыхаешь во сне, и меня наполняет покой. Каждый миг нашей жизни должен быть бесконечным, я хочу баюкать тебя в объятиях, пока вокруг рождаются и умирают целые вселенные. Мне нужна вечность, целая вечность жизни с тобой.
Я даже не знаю, как объяснить тебе, как ты мне дорог.
Я не смогу без тебя жить. Ты стал воздухом, которым я дышу; из нас двоих я хочу уйти первым. Ты сможешь выжить без меня, ты сильный, а я – нет, я уже не смогу существовать без твоей любви.
Но мы живы, оба.
В конце лета мы отправимся в наше первое общее путешествие, в Азию, а пока мы коротаем долгие дни в городе, дожидаясь выходных, чтобы с утра пораньше выбраться на свежий воздух. Среди недели я подхватываю тебя на машине после работы, и мы вместе едем домой. По дороге ты дурачишься и рассказываешь мне всякую всячину о прошедшем дне, заставляя меня хохотать чуть ли не до слез. Ты работаешь в банке, наверное, очень скучном, но тебя послушать, так можно про вас снимать сериал, так смешно и забавно ты описываешь ваши будни.
Я любуюсь тобой. Конечно, ты не совершенен. Прекрасен, но не совершенен, и эта незавершенность будит во мне какую-то великую тоску – извечное человеческое стремление к Абсолюту.
Да, я читаю твои мудрые книги; я поверил, что такое возможно – не разлучаться вообще никогда, находить друг друга в каждом новом мире, куда нас забросит судьба, встречаться вновь и вновь, чтобы когда-то, в будущем, неподвластном нашему воображению, стать одним единым существом.
Это, наверное, и есть смысл любви – слияние?!
И вот еще что, Ник. Я перестал бояться. Я волнуюсь и тревожусь за тебя, но самый глубокий человеческий страх – прожить бессмысленную жизнь, ушел.
Моя жизнь наполнена смыслом, и он заключается в тебе, мой дорогой. Я создан, чтобы любить тебя, как бы напыщенно это не звучало. Оберегать тебя, защищать, класть ладонь тебе на лоб, когда у тебя болит голова, баловать, украдкой приносить домой подарки на Новый Год и день рождения и прятать их, чтобы насладиться изумлением и радостью на твоем лице, любоваться тобой, пить вместе чай, устроившись на полу у маленького чайника, тихонько посмеиваться, видя твою детскую досаду, когда не удается сразу разобрать сложную партию в Го.
А сейчас мы как раз и подъезжаем к дому. Мы войдем в душную прихожую, первым делом обнимемся, твоя кожа будет горячей и соленой на вкус, что принимай душ, что нет, я утяну тебя на пол, на наш славный матрас, а потом вечер пойдет своим чередом, от ужина до сериала, чтобы завершиться погружением в сон, эту ежедневную репетицию смерти.
Но я знаю, что смерть нас не разлучит. Почему я так уверен? Да ты мне снишься, милый мальчик, дышишь рядом и снишься, у нас с тобой грезы одни на двоих, вот так. Значит, и за чертой, разделяющей жизнь и небытие, мы также будем вместе.
Кто-то очень добрый и сильный охраняет нас, пока мы отдыхаем, каждую ночь, позволяя нам беззаботно блуждать в призрачном мире фантазий. Понимаешь, наша с тобой любовь так сильна, что ее заметили где-то там, высоко в небе, и решили оберегать от невзгод. Нас увидели благодаря тебе, Ник – ты очень светлый человек. Очень важно, чтобы мы были счастливы. Очень, очень важно.
Пожалуйста, оставайся со мной как можно дольше.
Я тебя люблю.
Автор: Курос
Оригинальное название рассказа: “Мы рядом, мы живы, нас любят”
www.parniplus.ru
