Фильмы собственного детства трудно оценить, потому что они становятся частью тебя, формируя представление о норме. Чтобы понять новаторский характер какой-то картины, важно увидеть её в контексте времени.
Так и с “Карнавальной ночью” 1956 года, вышедшей через три года после смерти Сталина, в год “оттепельного” ХХ съезда.
О либерализации и социальном раскрепощении, которые стали атмосферой того времени, достаточно написано и сказано. Искренность отношений, анти-бюрократизм и свобода выражения чувств – и есть главная тема фильма. Это касается и снятия многих советских табу.
Совершенно невозможно представить себе мужские поцелуи на экране в сталинском кино. Единственный пример 1939 года, который приходит в голову, это военный плакат, где благодарный “младший брат” целует советского освободителя. Но понятно, что этот милитаристский сюжет не нёс никакой “романтической” нагрузки.
В “Карнавальной ночи”, как ни странно, – целых два мужских поцелуя, один из которых имеет романтический характер (традиционная комедия ошибок), а второй – “пьяный” (но довольно чувственный) – в исполнении Сергея Филиппова.
Более того, в эпизодах фильма мелькает мужская пара в карнавальных костюмах, которая обнимается в кадре под бой часов, а затем романтически танцует медленный танец (на общем плане) среди обычных пар. Что это пара двух мужчин – совершенно очевидно, хотя легко предположить “техническую” причину её появления. Сцена нуждалась в пёстрой массовке. (“Кто там будет разглядывать? Давайте эти двое, в костюмах”). Но так или иначе, в этом тоже примета либерального времени.
До выпускного бала с танцем Брайена и Джастина ещё далековато (“Queer as Folk“), но медленный танец советских парней в 1956 году – вполне возможен, уверен Эльдар Рязанов.
“Любовь втроём”
Классический “поцелуй по ошибке” – любопытный момент “Карнавальной ночи”, который “прямым текстом” отсылает зрителя к легендарному фильму Абрама Роома “Третья Мещанская” (“Любовь втроём”) 1927 года.
Известно, что сюжет для сценария Шкловский взял из жизни: в газете сообщалось, что в родильный дом к молодой матери пришли “два отца” её сына, потому что она “была женой обоих”. Героями заметки были молодые комсомольцы и рабфаковцы. Они называли свои отношения “любовью втроём”, считая, что “любовь комсомольцев не знает ревности”.
Революционная либерализация сексуальной жизни (теория “стакана воды” Коллонтай) была продолжением либеральных перемен “Серебряного века”, когда однополые и свободные отношения вошли в культурный обиход.
В “Третьей Мещанской” поцелуй двух мужчин (Николай Баталов и Владимир Фогель) имел очевидный сексуальный характер, хотя и был наполовину “ошибочным” (один из героев не видит, кого он целует). Тем не менее, “Любовь втроём” прямо намекала на групповой секс – и в 1927 году это не противоречило уголовному кодексу.
С принятием в 1934 году (с подачи наркома Ягоды) 121-й статьи УК, карающей за “мужеложство”, о поцелуях мужчин на экране не могло быть и речи. Мужская сексуальность “приватизировалась” партией, как и частная жизнь в целом. Советская семья была “поставщиком” советских граждан, и только в этом качестве мужская сексуальность являлась социально одобряемой.
Сексуальное “гей-подполье” попадало под полный запрет, который был, скорее, политическим, чем “моральным”, поскольку традиционная “ячейка общества” была самой удобной формой контроля. Тайные союзы внутри жёсткой сталинской иерархии были немыслимы.
Похоже, что фильм Рязанова стал первым в советском кино (после “Третьей Мещанской”), в котором намёк на однополую эротику прорвался на экран в период “оттепели”. Хотя бы в виде поцелуев “по ошибке”.
Любопытно, что годом раньше, в 1955 году, на Мосфильме сняли “Двенадцатую ночь“, где впервые появились шекспировские “игры с гендером”. Виола, переодетая в юношу Цезарио (в этом “размытом” образе) становится предметом страсти со стороны красавицы Оливии. Это тот шекспировский сюжет, который мог прорваться на экран только после 1953 года.
Итак, две “ночи” (“Двенадцатая” и “Карнавальная”) стали в 1955-1956 году знаковыми лентами, в которых границы допустимой сексуальности, мера свободы, переживают постепенную трансформацию.
Стремясь поцеловать под бой часов лукавую комсомолку, двое кавалеров сталкиваются в “однополом поцелуе”. На лицах – удивление (на радость окружающим). Но вовсе не брезгливость. С тем же добродушием другой герой переносит любовно-пьяное лобзание “лектора” (Филиппова).
И этим задаётся лёгкая форма принятия, терпимости, веселья, которые формируют реакцию зрителя на образ однополого эроса (пускай и в жанре комедии положений).
Вместо срывания масок – краски карнавала
Нет отвращения на лицах. Зато есть атмосфера молодёжного веселья, карнавальных трансформаций и абсурдных “перевёртышей”. Сам образ карнавала – прекрасная метафора новой советской свободы и раскрепощения, которые несли в массы “шестидесятники” после ХХ съезда.
Вместо сталинского “срывания масок” и “разоблачения” тайных агентов, – надевание праздничных масок, возвращение ярких красок жизни, когда у человека появляется право быть сложным, многослойным, “странным”, артистичным, спонтанным и парадоксальным.
Мужские поцелуи в “Карнавальной ночи” (в том числе) – примета этой социальной и глобальной трансформации, получившей отражение в кино. Человеку возвращалось право на сложность и частную жизнь.
Вы могли публично целовать другого парня, танцевать с ним медленные танцы, могли влюбиться в девушку, переодетую мужчиной (пускай и на экране). И эта гендерная “путаница” не вызывала неприятия, агрессии, но сопровождалась позитивом и становилась частью “новой нормальности”.
Прекрасный дуэт степ-танцоров Бориса и Юрия Гусаковых – тоже примета нового времени. Два экзотичных мексиканца со “степом”, да ещё без дамы сердца, безотрывно и влюблённо глядящие друг на друга в ходе горячего танца, – для тысяч советских зрителей ассоциировались с романтической парой.
Визуальный образ поцелуя двух парней терял налёт запретности. Кино 60-х формулировало этот новый не-агрессивный канон восприятия. Пускай, в формате “весёлой путаницы”, – но это, безусловно, размывало жёсткий гендерный норматив, позволяя обществу и ЛГБТ-людям дышать свободнее. (Не в области права, но в сфере искусства).
Чувство важнее гендерной нормы
Продолжение темы гендерной игры и “однополого поцелуя” можно найти в “Тётке Чарлея” (в бессмертном теле-исполнении 1975 года: “Здравствуйте, я ваша тётя”), где массовый зритель делает ещё один шаг к нормализации (принятию) гендерной сложности человека.
Мысль о том, что чувство важнее гендера – тайно входит в советское “бессознательное”. (Ради подлинной любви можно принять любой облик и он не обесценит ваших чувств). Отбрасывая социальные предрассудки, оказывается, можно отбросить и гендерные стереотипы, – объясняет зрителю фильм 1975 года.
Но это – потом. А пока, в конце 50-х, “Карнавальная ночь” выводит на экран поцелуй двух парней – и сейчас невозможно сказать, у скольких тысяч советских граждан в тот момент забилось сердце. (Фильм посмотрело более 80 миллионов).
“Карнавал” 60-х стал началом раскрепощения. Процесс пошёл. И мы уже живём в стране, где французские парни свободно целуются на нашем экране. На очереди – Россия и её реальная жизнь.
“Все песни только о любви” (2007)
Александр Хоц
