Безусловно, репрезентация квир-людей сильно изменилась за годы, и литература становится отличным зеркалом этих перемен. Чем квир-персонаж из книги, написанной 200 лет назад, отличается от современного и сможет ли читатель 21 века с легкостью его узнать? В этом материале мы рассказываем, какие трансформации пришлось пережить героям — и заодно вместе с вами пополняем литературный багаж неожиданными находками.
Перечитываем античную классику
С персонажами, идентичность которых можно трактовать как квир, мы встречаемся уже в античных текстах. Одна из известнейших таких пар — Ахилл и Патрокл, рассказу об отношениям которых уделяется много внимания в Гомеровской ”Илиаде”. Некоторые исследователи уверены, что эти отношения носили исключительно платонический характер, однако контекст эпохи позволяет говорить об обратном — в Древней Греции романтические связи между воинами-мужчинами не считались чем-то необычным. Кроме того, эфебы (т.е. достигшие, согласно законам того времени, совершеннолетия юноши) часто вступали в союзы с более старшими мужчинами — чтобы перенять у них военный, духовный и жизненный опыт. Такие практики поощрялись и в глазах общества были примером вполне гармоничных отношений. Поэтому нет причин считать, что Ахилла и Патрокла (у которых также была разница в возрасте) связывала лишь дружба. Неслучайно и то, что погребальный костер у погибших в сражении героев был один на двоих, а в царстве Аида, согласно легенде, их тени были неразлучны.
По истории Ахилла и Патрокла удобно отслеживать то, как выглядел образ квир-людей в культуре в дальнейшем. В сущности, это напрямую зависело от того, насколько лояльно к ним было общество было в тот или иной временной промежуток. Да, в истории были периоды, когда к ненормативной идентичности относились достаточно нейтрально, не подвергая сильному осуждению, однако ни о какой открытой репрезентации речи не шло — не говоря уже о тех периодах, когда гомосексуальность была криминализована.
Готика, вампиризм и квир-люди
Значит ли это, что литература впоследствии была полностью лишена квир-персонажей? К счастью, это оказывается совершенно не так. Тем не менее, распознать их с первого взгляда не получится — нужно внимательно приглядеться к книжному наследию. Настоящим кладом здесь становятся готические романы, которые в избытке публиковались в 18-19 веках. Возможно, первое, что вспоминается в связи со словом “готика” — знаменитый “Дракула” Брэма Стокера. Главный антагонист, граф Дракула, не состоящий в браке аристократ, ведет уединенную закрытую жизнь в собственном поместье. Даже эти формальные признаки заставляют усомниться в обычности героя. Вампирская сущность Дракулы выступает здесь кодом: вампир не принадлежит ни миру живых, ни миру мертвых, его идентичность маргинальна, точно так же, как и идентичность квир-людей. Еще один довод в пользу этого — укус вампира, становящийся вполне понятной метафорой эротического: так в одном из эпизодов истории Дракула, спрятавшись на корабле, одного за другим кусает моряков-членов экипажа, буквально поглощая, т.е. съедая их. Укус здесь — единственное доступное средство выражения телесного и сексуального желания.
Впрочем, задолго до появления романа на волне безумной популярности “вампирской” темы сочинялись десятки текстов, герои которых считываются как квир-люди. Среди них — неоконченный хоррор Джорджа Байрона “Фрагменты” и “Вампир” доктора Джона Полидори (немаловажно и то, что, как считают биографы Байрона, поэт был бисексуален и состоял в отношениях с Полидори). Помимо этого, в существовавшем в Германии гей-журнале “Der Eigen” с конца 19 столетия вплоть до 1931-го года неоднократно публиковались рассказы о вампирах, ставшие очень востребованным чтением для аудитории. То же самое происходит и в Англии конца 19 века, когда в журнале “Jeremy”, неофициально известном как “издание для бисексуалов”, вышла “Настоящая история вампира” Эрика Стенбока.
Образ вампира воплощался и в женских персонажах: новелла “Кармилла” Джозефа Шеридана Ле Фаню считается классикой лесбийской готики. Близкая дружба двух девушек в ней явно окрашена романтически, и одна из них оказывается вампиршей. Героиня наделена всеми “условными” признаками маргинальной идентичности: она аристократична, бледна, скрытна и боится дневного света. Ее чувства к возлюбленной очевидны, однако выразить она их может лишь специфически: любовную сцену здесь заменяет укус в грудь.
Замкнутое пространство и общественная стигма
При разнообразии сюжетов, все тексты объединяет важная характеристика: квир-герои существуют в них отдельно от остального мира — действие разворачивается в далеком Трансильванском поместье, в замке среди лесов, в уединенной хижине, на пустынной заброшенной дороге. Это прямое следствие гигантской общественной стигмы — и одновременно единственный для автора способ создать безопасное пространство, в котором репрезентация становится возможной.
Вне этого пространства никакой безопасности не существовало: вспомним суд над Оскаром Уайльдом, все обвинения против которого заключались в его гомосексуальности (в викторианской Англии она считалась преступлением). Фраза Уайльда, произнесенная во время заседания — “Любовь, что таит свое имя” — стала нарицательной и, пожалуй, лучше всего описывает сложившуюся тогда ситуацию вокруг образа квир-идентичности в культуре.
Еще до Стоунволла публикуется целый ряд произведений, где идентичность ничем не замаскирована: “Орландо” Вирджинии Вулф, “Цена соли” Патриции Хайсмит, “Комната Джованни” Джеймса Болдуина, “Одинокий мужчина” Кристофера Ишервуда — знак того, что усилиями правозащитников и активистов стигма начала уходить, и литературе удалось напрямую заговорить квир-людях. Здесь впервые появляются описания реальных мыслей и чувств персонажей, равно как и описания любовных сцен. Несмотря на это, до полного освобождения от условностей еще далеко, и персонажи по-прежнему существуют замкнуто: героини Хайсмит скрываются от всего мира, путешествуя по Америке, главный персонаж Ишервуда уединенно живет в своем доме, а Болдуин и вовсе отводит роль главной локации своего романа маленькой комнате.
Тем не менее, уже тогда мрачный финал постепенно перестает быть обязательной частью книги о квир-героях, которые все-таки отваживаются быть теми, кто они есть. Так, Терез и Кэрол из “Цены соли” решают жить вместе, несмотря на риск, потери и чужое неодобрение.
Прощай, гетто!
“Дом на краю света”, первый роман Майкла Каннингема, своим появлением будто бы разрывает цепь неизбежных страданий квир-персонажей. Романтические, а потом и семейные отношения центральных героев Клэр, Майкла и Бобби утверждают: счастье возможно вне привычного формата, именно таким, каким мы себе его представляем — даже если в глазах других это выглядит предосудительным. Свое счастье они пытаются построить втроем в том самом “доме на краю света”, однако решение уехать из большого города уже не является вынужденным. Это все еще жизнь в гетто, однако его вполне можно покинуть, и эта свобода ясно ощущается уже в следующем романе писателя “Плоть и кровь”.
Квир-люди на страницах книг 21 века гораздо более свободны, чем их предшественники. Персонажи “Маленькой жизни” Ханьи Янагихары живут в Нью-Йорке, путешествуют, занимаются творчеством и делают карьеру, как, к примеру, и герои книг Сары Уинман и персонажи произведений Андре Асимана. То же самое можно сказать и о современном многочисленном квир янг-эдалте, авторы которого фокусируются не столько на идентичности героя, сколько на знакомых каждому человеку, узнаваемых темах — взрослении, травмах, любви, семье, поиске пути. Эта универсальность откликается самой широкой публике: квир-литература очень популярна и среди читателей за пределами сообщества. Хочется считать это позитивным знаком: того, что образ квир-человека перестает быть чем-то экзотическим, в нем перестают видеть “другого” и наконец начинают видеть равного.
Авторка: Александра Подольникова
Материал подготовлен в рамках кампании: «Преследуй стигму, а не людей!»
