В воскресной книжной колонке рассказываем о трех новинках, представленных на книжной ярмарке non/fiction: роман про любовь двух обречённых мальчиков, сборник поэзии иконы битничества, а также актуальный роман о заключении в женской камере спецприемника.
Адам Сильвера. В конце они оба умрут. М.: Popcorn Books, 2021. Перевод с английского Д. Расковой
В мире недалекого альтернативного будущего корпорация Отдел Смерти умеет со стопроцентной точностью предсказывать смерть людей в течение 24 часов и заблаговременно их обзванивает. Двое таких Обреченных – Матео и Руфус – успевают за оставшиеся им сутки подружиться, нагуляться, наобщаться, влюбиться (друг в друга, разумеется) и вообще пережить столько приключений, сколько не каждый из нас сумеет за неделю. Когда каждый миг может оказаться последним, ценишь жизнь особенно остро.
«В конце они оба умрут» — роман с отличным фантастическим элементом: зная о своей неминуемой смерти, как бы страшно это ни звучало, люди получают возможность попрощаться с близкими, сказать то, что давно хотелось сказать, и сделать то, что многие годы не решались сделать. Даже завести новых друзей с помощью приложения «Последний друг», которое корпорация создала именно под это дело. Сэттинг в альтернативном будущем даёт огромный простор для фантазии и конструирования моральных дилемм. Если ты всё равно умрёшь, как найти в себе силы не нарушить парочку общественных и правовых норм. И если Обречённые гарантированно умрут, то нужно ли их наказывать за такие нарушения. Не правонарушение ли стало причиной смерти. И не оказалось ли предсказание Отдела Смерти самосбывающимся пророчеством, которое обязано быть исполнено, чтобы не рухнуло самое устройство этого фантастического общества, готового закрывать глаза на смерти подростков.
— Как я буду тут без тебя?
Такие вопросы на засыпку — причина, почему я не хотел никому говорить, что умираю. Есть вопросы, на которые я не могу ответить. Я не могу сказать, как вы справитесь без меня. Не могу сказать, как меня оплакивать. Не могу убедить вас не чувствовать вины, если вы забудете годовщину моей смерти или вдруг поймете, что проходят дни, недели, месяцы — а вы обо мне не вспоминаете.
Я просто хочу, чтобы вы жили.
Аллен Гинзберг. Вопль. Кадиш: Стихотворения 1952-1960. Спб.: Подписные издания, 2021. Перевод с английского Д. Манина
В издательстве петербургского книжного магазина «Подписные издания» вышел первый полный перевод двух поэтических сборников Аллена Гинзберга, иконы битничества. «Вопль» — самая известная его поэма в ритме бибоп-джаза, мощная, мрачная и сюрреалистичная. Это революционный призыв показать обнаженность души и опустошить тайники рациональности. Поэзия Гинзберга тревожна, интуитивно понятна в своей образности, чрезвычайно плотная, дистиллированная до уровня жестокости. Как пишет в предисловии философ Дмитрий Хаустов, «Вопль» есть крик отчаяния и восстания, плач и одновременно призыв к бунту — из тех инстинктивных телесных глубин, которые порабощены Молохом Разума».
«Кадиш» — вторая известная поэма Гинзберга — это поминальная молитва по его матери, страдавшей ментальным расстройством. Темп более размеренный и меньше опьянения свободой, чем в «Вопле». Но в «Кадише» Гинзберг достигает поистине невообразимых бездн откровения и биографической точности — вовсе не лишним будет читать поэму с кратким жизнеописанием автора под рукой, которое удобно вынесено в предисловие. Новый полный перевод поэм и стихотворений Гинзберга — важное событие для российской книжной сферы. Оно закрывает пробел в русскоязычной библиографии «битнической триады»: Берроуза, Керуака и Гинзберга, — тексты первых двух гораздо известнее читателю, чем поэзия Гинзберга, а ведь он на бит-движение повлиял, пожалуй, сильнее всех.
«что вгрызались сержанту в загривок вопя от восторга в патрульной машине без вины повинчены за дикую свою кухню педератию и интоксикацию,
что стенали стоя на коленях в метро и размахивали гениталиями и рукописями когда их стаскивали с крыш,
что подставляли зады под елдаки святых мотоциклистов и визжали от счастья,
что брали и давали в рот серафимам в человечьем облике, нежным матросам атлантической и карибской любви,
что блядовали по утрам по вечерам по розовым садам и траве городских парков и кладбищ щедро сея семя свое всем желающим направо и налево»
Кира Ярмыш. Невероятные происшествия в женской камере № 3. М.: Corpus, 2020
Аню задерживают на антикоррупционном митинге и сажают на 10 суток в спецприемник в камеру с другими женщинами, которые оказываются не хулиганками или пьяницами, как казалось Ане, а такими же девушками со своими историями столкновения с несправедливой судебной системой. Так начинается этот сверхактуальный роман Киры Ярмыш, пресс-секретаря Алексея Навального. Книжную презентацию, запланированную на ярмарке Нон/фикшн, отменили — по инициативе то ли организаторов, то ли издательского холдинга «Эксмо/АСТ», в котором роман и вышел. Что оказалось огромной глупостью и ненужной самоцензурой, запустившей «эффект Стрейзанд»: о романе стали говорить чаще и везде, а тираж на ярмарке раскупили уже в первый же день.
Несправедливо, что из-за фигуры авторки читателей отказали знакомить с романом, литературные достоинства которого несомненны. Пользуясь собственным опытом и богатым фактическим материалом, Ярмыш создает в романе очень реальный быт СИЗО: от поступления задержанных в спецприёмник до освобождения мы проживаем с Аней и её новыми подругами все 10 отведенных ей дней. В отношениях с сокамерницами, с администрацией, с вредной врачихой и поварами в столовой — везде Ярмыш удаётся нарисовать узнаваемые характеры, наделить героев историями и не скатиться в набор архетипических черт-маркёров «хороший — плохой». Постепенно авторка вводит в роман параллельную мистическую линию (женщины в камере оказываются не совсем людьми) и то тут то там отвлекается на Анины воспоминания о жизни за пределами спецпримника: отношения с отцом, с лучшей подругой, с девушками (Аня делает камин-аут как лесбиянка), учёба в МГИМО и стажировка в МИДе. Эти параллельные линии могут показаться несколько лишними: истории про спецприёмник оказывается более чем достаточно, чтобы держать в напряжении читателя, — но в конечном итоге работают на авторский замысел, а желание «засунуть побольше» закономерно и простительно для любого дебюта.
Соня даже не поцеловала ее – скорее коснулась губами ее губ, и Аня с остервенением рванула на ней одежду, почувствовала, что больно впивается ей в кожу, и захотела сделать еще больнее, захотела ущипнуть, ударить, хлестнуть по щеке и одновременно прижать к себе так крепко, как только возможно, уткнуться в шею, не выпускать никогда. Соня часто дышала, а внутри Ани все грохотало от восторга – и вместе с тем какая-то маленькая ее часть словно смотрела на все со стороны и не верила, что с ней это происходит: диван, накрытый старым покрывалом, в доме, наводненном незнакомыми людьми, посреди сибирского леса. Микроскопическая точка на карте, одно из бесчисленного количества мест, куда она попала случайно и больше не попадет, – и сейчас это вдруг превратилось в эпицентр ее жизни, где она держала в объятиях девушку, которую любит, и впервые за несколько месяцев чувствовала себя счастливой.
