Казалось бы, естественность гей-секса не требует гендерного «оправдания». Вот два парня, их тела, их взаимная эрекция, либидо, влекущее к мужчине… Мужское тело прекрасно само по себе, зачем же “нагружать” его каким-то камуфляжем? – думал я.
Весь так называемый гендерный “театр”, меня, скорее, напрягал, а не пленял. Платья, перья, каблуки, накладные груди, парики, краска на лице, – это было очень далеко от моих инстинктов, хотя я понимал, что у этой части гей-культуры – почтенное прошлое и настоящее.
Меня тоже заносило в эту часть радужного спектра, но, скорее, из любопытства.
Довольно долго (хоть и редко) я встречался с парнем, для которого женский «прикид» был частью сексуального самовыражения. Но, зная о моем прохладном отношении к колготкам, он старался себя сдерживать и не вставал на каблуки.
Где-то в “Комнате Джованни” герой задаётся вопросом: “Если меня возбуждают мужчины, то зачем мне парни в женском? А если возбуждают не мужчины, то ведь можно найти натуральных женщин?”
Понятна наивность такого деления на мужское и женское. Но моё либидо не интересовалось гендерными теориями – и выбирало тех парней, которые не скрывали “первичных признаков”.
Их “фактурные” джинсы волновали больше, чем платья. (Килт, под которым нет белья, – другое дело, этим он и интересен).
Я был “визуалом” и, видимо, сторонником самых простых решений. Объект моего желания должен был показывать достоинства фигуры, а не прятать их.
Я так долго это объясняю, хотя в жизни достаточно минуты, чтобы почувствовать барьер между собой и партнёром.
Однажды мой знакомый решил встретить меня в женском образе. И я смог оценить тот когнитивный диссонанс, который он на меня обрушил.
Вместо грубоватого мужчины из пожарной службы, сидевшего на кухне в клубах дыма и отца уже взрослого сына, – на меня смотрела дама средних лет c алыми губами, в узком чёрном платье, в парике, с подведёнными глазами и внушительным бюстгальтером. Колготки, туфли с каблуками дополняли этот образ.
Мы смотрели друг на друга с некоторой тревогой, ожидая какой-то реакции, но это было лишь прелюдией. Образ действий был заранее известен – и в постели от части «декора» пришлось избавиться (от парика с бюстгальтером, как минимум).
Пожалуй, я единственный раз в жизни почувствовал себя «натуралом» и даже ужаснулся этой роли. Так «низко» я ещё не падал. )
Мало того, что меня не прельщали груди, – но всё это было чужим, не-живым и колючим. Обнимая «её образ», я чувствовал сосками пустую жесть бюстгальтера, а пряди парика (пропахшего химией) скользили по губам и лезли в нос. Член был так удачно заведён назад в колготках, что я не мог его нащупать.
Примерно то же самое ощущал бы натурал, которому пришлось бы обнимать парня-гея с эрекцией. Всё было «не на месте». А то, что всегда заводило, отсутствовало под руками…
Это был очень странный опыт. Между нами в момент близости был целый набор совсем посторонних вещей. Я должен был увидеть в “женщине” мужчину – и очистить этот “апельсин”, избавившись от лишней кожуры.
Женский образ был барьером. Он состоял из мёртвых материалов: пластика, синтетики с запахом дешёвого парфюма. Но меня, скорее, поразило не то, что всё это чужое, а то, что оно – мёртвое. Таких экспериментов над собой я больше не ставил.
В фильме повествуется о юноше, который проводит отпуск у моря со своим парнем-любовником. Поссорившись с ним, он едет на велосипеде на пляж, где купается нагишом. Пока он дремлет на песке, к нему подходит девушка и предлагает заняться любовью в роще. Когда парень возвращается на пляж, выясняется, что его одежду украли. Он вынужден возвращаться домой к возлюбленному в платье, которое ему одолжила девушка…
Впрочем, хорошо, что мы такие разные. На любом из гей-парадов в этом можно убедиться.
…
«Заметки на пачке «Durex» – это рубрика, придуманная мной для отсебятины и прочей субъективщины, которые требуют выхода, но за которые редакция (а иногда и автор) ответственности не несут. – Александр Хоц
