17 декабря – День памяти ЛГБТ-людей, ставших жертвами политических репрессий в СССР. 86 лет назад было опубликовано Постановление ВЦИК, которое 7 марта 1934 года стало законом, по которому “мужеложство” объявлялось уголовным преступлением.
По статье 121 УК РСФСР однополые сексуальные отношения карались лишением свободы на срок до 5 лет (в случае физического насилия – до 8 лет).
Статья затрагивала судьбы многих тысяч советских людей. Общее число жертв ее точно неизвестно. В 1930-1980 годах ежегодно осуждались и отправлялись в лагеря около тысячи мужчин. В конце 1980-х число приговоров стало уменьшаться (538 человек – в 1989 году, 462 – в 1991).
По подсчетам Дэна Хили, общее число людей, пострадавших по этой статье, достигает 250 тысяч. За пятьдесят лет (1930-1980 годы) число осуждённых по ней составило 60 тысяч мужчин.
Предыстория 121-й статьи
Инициатива отмены репрессивного законодательства против гомосексуалов после Февральской революции принадлежала не большевикам, а кадетам и анархистам. С отменой старого Уложения о наказаниях, его статьи утратили силу. В советском УК 1922 и 1926 годов “гомосексуализм” не упоминается (в Азербайджане, Туркмении, Узбекистане и Грузии соответствующие законы сохранились).
Советские медики и юристы очень гордились прогрессивностью своего законодательства. На Копенгагенском конгрессе Всемирной лиги сексуальных реформ (1928) оно даже ставилось в пример другим странам. В 1930 году Марк Серейский писал в Большой советской энциклопедии:
«Советское законодательство не знает так называемых преступлений, направленных против нравственности. Наше законодательство, исходя из принципа защиты общества, предусматривает наказание лишь в тех случаях, когда объектом сексуального интереса становятся несовершеннолетние».
Впрочем, декриминализация “содомии” не означала прекращения уголовных преследований геев под флагом борьбы с совращением несовершеннолетних и с «непристойным поведением». Осенью 1922 года уже после опубликования нового уголовного кодекса, в Петрограде состоялся громкий процесс над группой военных моряков, собиравшихся в частной квартире. Экспертом обвинения выступал психиатр Бехтерев. В другом случае преследованию подверглась пара лесбиянок, одна из которых «незаконно» сменила имя с «Евгении» на «Евгения», причем они отказались подчиниться требованию расторгнуть свой фактический брак.
Официальная позиция советской медицины и юриспруденции в 1920 годы сводилась к тому, что “гомосексуализм” – не преступление, а трудноизлечимая или даже вовсе не излечимая болезнь:
«Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей… Подчеркивая значение истоков, откуда такая аномалия растет, наше общество рядом профилактических и оздоровительных мер создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее и чтобы отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе» (Серейский, 1930).
Инициатором драконовского закона было ГПУ. Уже в сентябре 1933 года была проведена первая облава на лиц, подозреваемых в нетрадиционной сексуальной ориентации, в результате которой арестовано 130 человек, подозревавшихся в гомосексуальных связях.
В докладной записке зам.председателя ОГПУ Ягоды Сталину сообщалось о раскрытии нескольких групп в Москве и Ленинграде, которые занимались “созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований педерастов с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки”.
В свете этой записки, геи выглядели не только инакомыслящими, но также шпионами и контрреволюционерами. По словам Ягоды, “актив педерастов, используя кастовую замкнутость педерастических кругов в непосредственно контрреволюционных целях, политически разлагал разные общественные слои юношества, в частности рабочую молодежь, а также пытался проникнуть в армию и на флот”.
На документе Сталин начертал: «Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление».
Вдохновленное резолюцией, ОГПУ подготовило проект антигомосексуального закона. 13 декабря 1933 года Ягода вновь пишет в Кремль:
“ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраивались оргии. Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет. Полагал бы необходимым издать соответствующий закон».
Политбюро единогласно это предложение одобрило. С особым мнением выступил лишь Калинин, высказавшийся «против издания закона, а за осуждение во внесудебном порядке по линии ОГПУ». Так сказать, “мочить в сортире”, но по-тихому. Мнение «всесоюзного старосты» уважили: дела гомосексуалов стали рассматриваться ОГПУ тайно и «во внесудебном порядке» как политические преступления.
Пролетарский “гуманизм”
Политизация гомосексуальности осуществлялась и публично. 23 мая 1934 года одновременно в «Правде» и в «Известиях» была опубликована статья Горького «Пролетарский гуманизм»:
«Не десятки, а сотни фактов говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма на молодежь Европы. Перечислять факты – противно, да и память отказывается загружаться грязью, которая все более усердно и обильно фабрикует буржуазия. Укажу, однако, что в стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуем, а в «культурной стране» великих философов, ученых, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: «Уничтожьте гомосексуализм – фашизм исчезнет!».
Это было напечатано за два месяца до «ночи длинных ножей», когда по приказу Гитлера были перебиты штурмовики Рема.
В январе 1936 г. нарком юстиции Крыленко заявил, что гомосексуализм – продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать. «В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят свое общество на здоровых принципах, нам господчиков такого рода не надо».
Позже советские юристы и медики говорили о “гомосексуализме” преимущественно как о проявлении «морального разложения буржуазии», дословно повторяя аргументы германских фашистов.
В анонимной статье «Гомосексуализм» во втором издании Большой советской энциклопедии (1952) ссылки на биологические истоки гомосексуализма, которые раньше использовались в гуманных целях, как довод в пользу его декриминализации, полностью отвергаются:
«Происхождение Г. связано с социально-бытовыми условиями, у подавляющего большинства лиц, предающихся Г., эти извращения прекращаются, как только субъект попадает в благоприятную социальную обстановку… В советском обществе, с его здоровой нравственностью, Г. как половое извращение считается позорным и преступным. Советское уголовное законодательство предусматривает наказуемость Г., за исключением тех случаев, где Г. является одним из проявлений выраженного психич. расстройства. В буржуазных странах, где Г. представляет собой выражение морального разложения правящих классов, Г. фактически ненаказуем».
В целом ряде судебных процессов и «чисток» советского аппарата в 1934-1935 годов обвинения в шпионаже и контрреволюционном заговоре тесно переплетались с обвинениями в гомосексуальности, причем отличить первичные обвинения от вторичных весьма затруднительно. Например, дело заведующего протокольной частью Наркомата иностранных дел Д.Т. Флоринского (1934) позволило ГПУ «очистить» его как от скрытых гомосексуалов, так и просто от неугодных дипломатов, назначенных при гее Г.В. Чичерине.
Тюремное насилие
Советская пенитенциарная система сама продуцировала гомосексуальность. Криминальная сексуальная символика, язык и ритуалы везде и всюду тесно связаны с иерархическими отношениям власти, господства и подчинения, они более или менее стабильны и универсальны почти во всех закрытых мужских сообществах.
В криминальной среде реальное или символическое, условное изнасилование — прежде всего средство установления властных отношений. Жертва утрачивает “мужское достоинство” и престиж, а насильник, напротив, их повышает.
Дело не в сексуальной ориентации и даже не в отсутствии женщин, а в основанных на силе социальных отношениях господства и подчинения, которые передаются из поколения в поколение. В книге Владимира Козловского (1986) приводятся свидетельств такого рода.
Самые вероятные кандидаты на изнасилование – молодые заключенные. При медико-социологическом исследовании 246 заключенных, каждый второй сказал, что был изнасилован уже в камере предварительного заключения, 39 % – по дороге в колонию и 11 % — в самом лагере. Большинство мужчин ранее не имело гомосексуального опыта, но после изнасилования у них уже не было пути назад.
Ужасающее положение «опущенных» и разгул сексуального насилия в заключении подробно описаны в многочисленных диссидентских воспоминаниях Андрея Амальрика, Эдуарда Кузнецова, Вадима Делоне, Леонида Ламма и др.
Администрация колоний, как правило, заинтересована в наличии “опущенных”. По рассказу одного из работников, когда “стукач донес администрации о готовящемся акте изнасилования, оперативник ответил: «Ну какая нам разница? Лучше, когда изнасилованных больше, ведь они быстрее идут на контакт и главное, работают, как лошади, потому что им больше делать нечего, как забыться в работе и искать у нас помощи от «волков». Черт с ними, с “петухами”.
Статья 121 дамокловым мечом нависала и над теми, кто не сидел в тюрьмах. Милиция и КГБ вели списки всех действительных и подозреваемых геев в целях шантажа.
В больших городах существовали известные “плешки”, где собирался соответствующий контингент. Но ни о какой правовой защите геев не могло быть и речи. Организованные группы гопников, иногда при поддержке милиции, шантажировали, грабили, избивали и даже убивали «голубых», изображая себя защитниками морали.
Статью 121 нередко использовали для расправы над диссидентами и увеличения лагерных сроков. Так было, например, в начале 1980-х с известным ленинградским археологом Львом Клейном, процесс которого с начала и до конца дирижировался местным КГБ, с грубым нарушением всех процессуальных норм.
Применение закона было избирательным. Известные деятели культуры, не вступавшие с конфликт с властями, пользовались иммунитетом, на их «наклонности» смотрели сквозь пальцы, но стоило не угодить начальству, как закон пускался в дело. Так ломали жизнь великому армянскому кинорежиссеру Сергею Параджанову, посадили в лагерь поэта Геннадия Трифонова, уволили с работы и лишили почетных званий главного режиссера Ленинградского ТЮЗа Зиновия Корогодского и т. д.
Эпидемия ВИЧ. Заговор молчания.
Первая антигомосексуальная кампания в советской прессе была очень короткой. Уже в середине 1930-х установилось полное молчание. “Гомосексуализм” стал в буквальном смысле «неназываемым». Заговор молчания распространялся даже на такие академические сюжеты, как фаллические культы или античная эротика. В сборнике русских переводов Марциала было пропущено 88 стихотворений, где упоминался оральный секс и любовь к мальчикам. При переводе арабской поэзии любовные стихи, обращенные к мальчикам, переадресовывались девушкам и т.п.
Заговор молчания еще больше усиливал психологическую трагедию советских «голубых»: они не могли выработать адекватного самосознания и понять, кто же они такие. Когда в 1970-х стали выходить первые книги по сексопатологии, “гомосексуализм” трактовался в них как опасное «половое извращение», болезнь, подлежащая лечению.
В первом и единственном в то время учебном пособии по половому просвещению для учителей, изданном тиражом в 1 миллион экземпляров, было сказано об опасной патологии и «посягательстве на нормальный уклад в области половых отношений».
Эпидемия СПИДа еще больше ухудшила положение. В 1986 году зам. министра здравоохранения и главный санитарный врач СССР академик Н. Бургасов публично заявил:
«У нас в стране отсутствуют условия для массового распространения заболевания: гомосексуализм как тяжкое половое извращение преследуется законом, проводится постоянная работа по разъяснению вреда наркотиков».
Когда эпидемия ВИЧ и СПИД уже появились в СССР, руководители государственной эпидемиологической программы в публичных выступлениях снова винили гомосексуалов, представляя их носителями не только вируса но и всякого прочего зла. Даже на страницах либерального «Огонька» первая советская жертва страшной болезни, инженер-гей, заразившийся в Африке, описывалась с отвращением и осуждением.
Сегодня мы живём без пресловутой статьи 121, но в “тени” её последствий. “Закон о гей-пропаганде”, государственная дискриминация, репрессии против ЛГБТ-открытости – создают условия для развития эпидемии ВИЧ и роста числа носителей вируса. Эффективная борьба с ВИЧ в России возможна лишь с отказом от государственной гомофобии, имеющей позорные советские корни.
По материалам: И.С.Кон. “Лики и маски однополой любви”, М., 2003
Материал подготовлен в рамках кампании: «Преследуй вирус, а не людей!»
