Юность Михаила прошла в советское время, в очень маленьком городке. Он видел то, как милиционеры ловили гомосексуалов, а суд отправлял их на долгие годы в тюрьму.
«Весь городок знал обо мне»
Я никогда не скрывал того, что гей, хоть и вырос в маленьком шахтерском городке. О том, что я живу с мужчинами, знали вообще все. И ни разу ко мне никто не подошел, ничего мне не сказал, не попытался меня избить. За спиной шептались. Я работал на заводе и были истории, когда старикашки говорили новым молодым сотрудникам «С ним не общайся – он мальчиков трахает!». Мальчики подходили и мне это говорили, я шел к этим старикам и плевал им в глаза, покрывал матом. За мной тоже не заржавеет. Не могу сказать, что я чего-то стеснялся или как-то переживал. Все в моем поселке знали, что если им захочется попробовать с мужиком, то они знают куда идти. И многие приходили.
Ситуация изменилась последние 10 лет. Помню, как после победы Кончиты Вурст на «Евровидении» прохожие гопники кричали мне вслед «Сбрей бороду. Не будь как пидр!». Но опять же, не помню, чтобы кто-то целенаправленно подходил ко мне и говорил гадости. Наоборот, на моей новой работе обрадовались, когда узнали, что у них дизайнером будет работать «настоящий гей!».
Девять лет строгого режима
В советские годы в милиции был план по задержанию преступников. В нашем городе их было мало – план выполнять не получалось. Тогда брали мента помоложе – наряжали в гражданское и запускали туда, где тусуются геи. К примеру, заходил он в туалет, сверкал там писей, цеплял мужика, тот ему делал минет и его же за это задерживали так сказать «на месте преступления». Грозил серьезный срок – девять лет строго режима.
Система была такая – мужчин-гомосексуалов сажали по статье «мужеложство», а женщин-лесбиянок ставили на учет в психушке. Хоть это, собственно говоря, одно и то же «преступление». В итоге мужчины попадали в тюрьмы, сидели вместе с рецидивистами и убийцами. Такие ловли и посадки были системными. Мало кто в итоге возвращался на волю – чаще всего люди погибали.
Мне тогда было 17 лет. На все было на чхать – главное перепихнуться. Это сейчас понимаешь, что чудом пронесло.
Конечно, были и закрытые и засекреченные места, где собирались геи – даже в нашем маленьком городке. О них знали лишь те, кого туда позвали. Думаю, такие места и сейчас есть.
В итоге люди старой закалки так и сидят. Никакая перестройка их не вытащила. Как сидели, так и сидят. У меня был знакомый – человек советского производства. Он был геем и работал директором школы. «Как же я могу трахаться с мужиками, ведь я же комсомолец!», – рассуждал он в молодые годы. В итоге всю жизнь он ни с кем не встречался – из-за того, что педагог и коммунист. Прожил с женщиной, сделал несколько детей. Был глубоко несчастным человеком.
«На баррикады никто не пойдет»
Чтобы что-то менять, надо брать бейсбольную биту и идти на баррикады. Мы не готовы. Есть шанс огрести, попасть в полицию, тюрьму, лишиться работы. А еще растрезвонят по всей окрестности – по друзьям, по родственникам. В США было иначе. Там в 60-е годы посмотрели на то, как в 20-е годы в СССР все можно было и пошли на битву с полицией. Была настоящая революция с кровопролитием. И геи смогли доказать, что они тоже люди. А у нас на баррикады никто не пойдет. Это не в нашей психологии.
А ведь теперь в России все возвращается к началу сталинских времен. Сейчас всех кого ни надо отстрелят и пересажают, как это было тогда. Уже сейчас ничего не скажи, никуда не пойди – только телевизор и магазин «Пятерочка» остались. Причем восстанавливается все это мракобесие постепенно, не сразу. Мы же в итоге ко всему привыкаем.
