Журналист Александр Дельфинов о безнаказанном насилии по отношению к тем, кто выглядит “не как все”.
Не помню, кто впервые разъяснил мне, что “п******ы – не люди”, “мужик не должен быть как баба” и т.п. Помню, как оглох на одно ухо за эту тему. Случилось это в Российском государственном гуманитарном университете, кажется, в 1995 году. У меня были ярко-красные волосы и серьги в ушах. “Чо ты как баба? Пойдем отойдем!” – обратился ко мне плечистый крепыш в кожаной куртке во дворе универа.
Я стоял в очередь в уличный кафетерий, кругом было полно народа, вечером у нашей панк-группы должна была быть репетиция. Я улыбнулся, мы отошли. “Ты чо, п***р?” – спросил он. Не успел я ответить, как парень нанес два резких, поставленных удара – один в правое ухо, второй в солнечное сплетение. Я упал на колени, задыхаясь. Мир исчез в круговороте искр…
…Рот раскрывался, но слов было не понять. “Ээжжааящке…” – лицо говорившего расплывалось. Я медленно встал. В голове гудело. “Эй, ты в порядке?” – глухо, как из-за стекла в звукозаписывающей студии, спрашивал меня сокурсник Тимофей. Я что-то ответил, но не узнал собственный голос. “Я все видел! – сказал Тимофей. – Эти мудаки, по-моему, с экономического. Или с юридического!” Мой боксер беззвучно хохотал с группой своих пацанов на другой стороне двора. Земля под ногами слегка качалась. “Хочешь, наших соберем?” – спросил Тимофей. Я отрицательно покачал головой, в те годы придерживаясь принципа просвещенного пацифизма. От удара я оглох. Слух восстановился только через три дня.
У нас в России принято п*****ь тех, кто тебе не по нраву. Правильные пацаны ходят в качалку, на бокс, на борьбу. Неправильные огребают по полной. Спорт интересен не сам по себе, а как способ научиться грамотно раздавать п*****й. Конечно, люди бывают разные – у многих по натуре добрые сердца, некоторые от природы умны. Если такие ребята попадают в жернова системы насилия, разлагающей постсоветскую культуру, то, возможно, удерживаются на грани здравого смысла. Но боюсь, они в меньшинстве.
Гомофобия – системообразующее понятие, мобилизует “своих”. Если в сообществе удачно выделить “другого”, им легче управлять. Когда мне исполнилось 16, пришлось отправиться в районный военкомат на процедуру так называемой приписки. Надо было заполнить анкету, кажется, там были вопросы типа “бывает ли у вас мочеиспускание по ночам” и что-то в таком духе, потом выдавали удостоверение. Для заполнения анкет нас завели в некое подобие классной комнаты, там были мальчишки из нескольких школ. Все галдели, рассаживаясь.
Проводивший ритуал военный, мужчина лет 50-ти с седоватым ежиком на голове, взглянул мне в глаза, когда я подошел к его столу, чтобы взять эту анкету, и громко сказал: “Что, Маша, не знаешь, куда сесть? А может, ты класс перепутала?” Все громко заржали, я не знал, куда деваться. Он повторил удачную шутку несколько раз с благодарным хихиканьем в ответ. Когда все закончилось, уже на улице, ко мне подошли трое незнакомых ребят из другой школы. “Слышь, Маша, дай рубль”, – сказал один. Другие стали подталкивать меня в сторону от дороги. Но тут подрулили мои одноклассники, и все, как говорится, разрулилось.
К насилию в России привыкли. Оно воспринимается, как необходимый элемент жизни, своего рода уличная инициация. Жертва – объект насмешек. Те, кто наносят удары – лидеры сообщества. Особая тема – звериная, архаичная гомофобия, маскирующая что-то еще более древнее – коллективное желание гнать, загонять в угол, убивать. Под свист и прибауточки.
Истории тянутся одна за другой, как кровавая масса из разбитого рта. Мой друг – юный хиппи – получил сотрясение мозга и раздутую до неузнаваемости рожу, когда в 1989 году на нем отработали приемы карате два тридцатилетних на вид ублюдка, подскочивших к нам безо всяких вопросов. “Сейчас убивать тебя будем, п***р!” – рявкнул один из них. Я стоял рядом, но мне повезло – они ударили волосатого друга ногами в лицо, а меня – кулаками, и я успел увернуться. Друг упал. Пацаны убежали.
Одному коллеге выбили зубы, а потом, бездыханного, бросили в мусорный контейнер. Он вечером шел домой, пацанам не понравилась, кажется, серьга в ухе. Ох уж эти серьги. Местный житель, пришедший к контейнеру выбросить мусор, испугался, думал – труп. Вызвал ментов, те – скорую. Коллега и вправду был гомосексуал. Я хочу это четко сформулировать: любой представитель ЛГБТ, а также тот, кого произвольно назначат “п*****м” настоящие пацаны, рискует эмигрировать из России сразу на тот свет, если окажется не в то время, не в том теле.
Россия – не исключение, во многих бывших республиках СССР похожая хрень, да и другие страны есть с теми же архаическими механизмами, вырывающимися из коллективного бессознательного, например, Мексика или ЮАР. Но я не ученый-компаративист, пишущий диссертацию, а вполне традиционный русский литератор. Правда, я больше не пацифист, но по-прежнему стараюсь говорить с теми, кто считает меня “другим”. Однако с годами правое ухо слышит все хуже.
