В прошлом году СПИД забрал у меня одного из самых близких людей. Отдавая себе отчёт в том, что мы почти никогда не властны над тем, кому и когда уходить, я тем не менее понимаю, что всё могло сложиться совсем по-другому.
Лихие 90-е
С Димой я познакомился в первый год после окончания университета; ко мне домой его привёл мой тогдашний любовник. Диме было 16, и он был почти на шесть лет меня младше. С того самого дня мы стали неразлучны на долгие годы. Это не была романтическая связь, хотя у Димы поначалу и были ко мне такие чувства. Я же полюбил его как младшего брата или, правильнее сказать, “сестру”. Родители Димы были алкоголиками, и он часто пропадал (а временами и жил) у меня. У меня самого отец был алкоголиком, и я хорошо понимал каково это. Я настоял, чтобы Дима закончил вечернюю школу. А потом, вдохновившись примером моего друга-парикмахера, он с отличием окончил училище и устроился работать в лучший салон города.
В конце 90-х вся гей-молодёжь Гомеля вращалась в нашей с Димой тусовке. Мы были совершенно обезбашенными: ночами пропадали в бандитском клубе “Лайт”, куда нас всегда пропускали бесплатно, благодаря знакомству с администрацией и охранниками. Чего мы только не вытворяли! Эпатировали гомельчан, целуясь у всех на виду в самом людном месте города, зажигали на плешках и гей-пляже, обряжались в драг и ходили ночью на вокзал за поддачей, делились незадачливыми любовниками, становились свидетелями и жертвами покушений на убийство… Это из приличного. Ни у Димы, ни у меня на тот момент не было серьёзных отношений – мы просто срывали день. Нам никто не был нужен, потому что у меня был он, а у него был я. Но времена менялись; с ними менялись и мы. Лихие 90-е заканчивались…
В свободном полёте
В какой-то момент Дима повзрослел, или, по крайней мере, мне так показалось. У него завязались серьёзные отношения, чему я был безмерно рад. Со временем он начал отдаляться. Мы больше не виделись и не созванивались каждый день, как раньше, но связь, конечно, поддерживали. К тому времени Дима стал своего рода легендой в гей-среде города, прежде всего благодаря своей необычной красоте. И стар и мал мечтал заполучить его хотя бы на одну ночь. Дима прекрасно понимал это и держался соответственно, с некоторой надменностью и чувством собственного превосходства. Хотя в душе, и я это прекрасно знаю, он оставался всё тем же ранимым ребёнком. Если для меня 2000-е стали периодом какой-никакой стабилизации, лучшего понимания, чего я хочу от жизни, то для Димы они были не менее лихими, чем 90-е. Он поменял трёх бойфрендов (это если считать только серьёзные отношения), успел пожить в Киеве и слетать пару раз в Египет, промотал квартиру, доставшуюся после смерти родителей, и подался искать счастья в Москву. Мы встречались всё реже. При случае я продолжал давать ему советы по жизни, но Дима к ним больше не прислушивался. Его несло.
Конец
В 2010-х мы совсем редко виделись; всё больше переписывались в соцсетях или болтали по телефону. Дима редко наведывался в Гомель, а я и того реже (в 2013-м я перебрался на ПМЖ в США). Последний раз мы виделись зимой 2015-го. Денис всё как-то пытался пробиваться в Москве, где ему приходилось много работать, пребывать в одиночестве, и где на каждом углу поджидали мелкие и крупные неприятности. Он никогда не оставлял мечту – путешествовать по миру. Даже как-то думал собирать деньги на поездку ко мне, в Америку.
В 2018-м я узнал о его болезни. Подробностей Дима не хотел рассказывать. Говорил, что-то с кровью, и врачи не могут определить, что именно. Зачастил в Гомель на бесплатное лечение (кто бы его стал лечить в Москве?). Иногда намекал, что это может быть рак. В 2018-2019-х мы часто трепались в мессенджере; как правило ни о чём серьёзном. Дима интересовался жизнью в США, рассказывал о чемпионате мира по футболу, иногда вспоминали прошлое. Временами уверял меня, что ему уже лучше, и никогда не показывал слабости. В сентябре 2019-го я недолго был в родном Гомеле, он тоже. Дима писал мне, что сильно потерял в весе и никак не может набрать, и что я его не узнаю, когда увижу. Договорились встретиться, но в последний момент он отменил стрелку и срочно укатил в Москву. Несколько месяцев до этого мне снился сон, что мы никак не можем увидеться. Сон оказался пророческим. Но даже тогда у меня не было и малейшего представления, как ему хреново, а тем более о том, что Дима осталось жить всего два месяца. Мы продолжали чатиться в соцсетях: 8 ноября пришло последнее сообщение, а 10-го Димы не стало.
Стигма
Умирал Дима в хосписе для больных СПИД-ом в Светлогорске. Наша общая близкая подруга узнала о терминальной стадии за две недели до его смерти. То, что она увидела в хосписе, лишило её сна на долгие недели. “Живой труп”, – сказала она мне и мы поплакали в WhatsApp-e. Постепенно мы узнали о том, что Дима скрывал годами. Окончательный диагноз был поставлен в 2018-м, кода он слёг с тяжёлой пневмонией. Писал мне, “что чуть не сдох” тогда. К тому времени Димас жил с ВИЧ уже много лет, знал об этом, но намеренно не тестировался. К тому же состоял в группе отрицателей ВИЧ/СПИД ВКонтакте. Даже после диагноза он более чем полгода не начинал терапию, а когда начал, было уже слишком поздно. Ещё больше, чем признаться самому себе, Дима боялся, чтобы о его статусе узнал кто-то другой. Но, как оказалось, многие всё равно знали. Моя подруга ругала Дениса за то, что он запустил болезнь. Врачи в Светлогорске тоже причитали, а он только улыбался: всё к лучшему. Самое больное, Дима очень не хотел, чтобы об этом узнал я. Когда думаю об этом, у меня сжимается сердце. Я знаю человека, который живёт с ВИЧ с 80-х годов и прекрасно себя чувствует. По сути с тех пор, когда Дима ещё под стол ходил.
Я не злюсь на Диму. Это был его выбор – сознательный или бессознательный. Я злюсь на стигму, которая подтолкнула его к такому выбору. Я злюсь на стигму, которая заставляла моего друга годами заниматься самообманом, отказываться от помощи. Я злюсь на стигму, которая медленно разрушала и, в конце концов, убила моего друга. Я знаю, я просто уверен, что всё могло сложиться совсем по-другому. Дима не хотел, чтобы его история была предана огласке. Его больше нет с нами, и я не могу молчать. Не хочу, чтобы его история повторялась.
Автор: Вячеслав Бортник
Материал подготовлен в рамках кампании: «Преследуй стигму, а не людей!»
