Историческая память, коллективные воспоминания, историчность сознания, проработка болезненного для сообщества исторического опыта – важные элементы конструирования как индивидуального, так и коллективного самосознания.
Об этом, в частности, говорится в публикации «Компас: Пособие по образованию в области прав человека с участием молодежи», изданной при поддержке Совета Европы.
Память и историчность сознания в том виде, как они оформляются в культуре – онтологические характеристики, отличающие человека и человеческое общество от иных форм жизни. Обращение к истории связано с поисками ответов на экзистенциальные вопросы о смысле бытия и существования как индивидуального, так и тех сообществ, с которыми человек себя отождествляет. Становящемуся субъекту важно не просто зафиксировать факт своего индивидуального существования, но и разместить себя и своё сообщество в потоке истории.
Стремление почувствовать себя частью чего-то большего, чем случайность индивидуальной жизни, оказывается экзистенциальной потребностью субъекта, достигшего определённой зрелости и чувства сопричастности своему сообществу. Укоренённость в истории способствует укреплению чувства онтологической безопасности, когда индивид или группа через чувство единения с предшествующими и грядущими поколениями трансформирует экзистенциальную тревогу в экзистенциальную уверенность.
В этом смысле внеисторичность мышления лишает индивида или группу важного ресурса своего психологического благополучия и жизнестойкости, провоцируя поиски различных способов снижения экзистенциальной тревоги.
Внеисторичность сознания
ЛГБТ-люди оказываются уязвимы перед формированием внеисторичности сознания в силу множества факторов. Рождаясь в гетеросексистском обществе, ЛГБТ-люди до определённого момента оказываются преимущественно подвергнуты воздействию исторических нарративов, подчёркивающих историчность гетеросексуальности и игнорирующих негетеросексуальность. Это осложняется и оторванностью от ЛГБТ-сообществ, о существовании которых человек долгое время может не подозревать, а после того, как узнаёт, может не воспринимать их как своё собственное сообщество, относиться к ним как к чему-то внешнему, чуждому, пугающему. У человека может появиться стремление противопоставить «хорошего, нормального» себя «испорченным, развратным, маргинальным, неадекватным» им. Это одна из форм проявления усвоенного гетеросексизма.
Многие ЛГБТ-люди в своих личных историях подчёркивают, что до какого-то момента они воспринимали себя как уникальных, существующих в единственном виде, поскольку все остальные люди ими воспринимались, в силу усвоенной культурной гетероцентристской рамки, исключительно как гетеросексуальные и цисгендерные.
Для многих ЛГБТ-людей поиск «своего народа, своего племени» оказывается важным элементом жизненного пути, который может успешно разрешиться при нахождении ЛГБТ-сообществ. Через нахождение «своего народа» удовлетворяется потребность в принадлежности, любви, уважении и социальном взаимодействии.
Отсутствие связи между поколениями
Другим фактором, способствующим внеисторичности мышления ЛГБТ-людей, оказывается отсутствие в сообществе непосредственной связи между поколениями. Ряд исследователей говорят о том, что в российском обществе в целом наблюдается деструкция и конфликтогенность межпоколенческих связей.
Медийное пространство отражает и конструирует это как конфликт между т.н. «бумерами, думерами и зумерами». При всей условности этой западной классификации и невозможности её прямого приложения к российскому контексту (о том, почему это так см. в интервью социолога Ольги Исуповой порталу Постнаука), определённая разница между поколениями, безусловно существует. В том числе в том, как конструируется их ЛГБТ-опыт и их ЛГБТ-идентичности в разных исторических условиях.
Старшее поколение, жившее в СССР при уголовном преследовании, и сейчас остаётся невидимым и выпадает из орбиты работы ЛГБТ-организаций. Безусловно, это сложный и разнонаправленный процесс.
С одной стороны, существует эйджизм и секс-ориентированность гей-культуры, давление которых может ощущаться частью старшего поколения как исключающие их из общения.
С другой стороны, те представители молодого поколения ЛГБТ, кто выбирает быть открытыми, предпочитают клеймить старшее поколение «внутренними гомофобами», считая их опыт для себя ненужным и неинтересным.
С третьей стороны, в динамике отношений между представителями разных поколений могут воспроизводиться традиционные гетеросексистские тропы, с одной стороны о представителях старших поколений как «сексуальных хищниках», охотящихся за «молодым мясом». Но, с другой стороны, о представителях молодых поколений как «охотников за папиками», «спонсорами» и пр.
С четвёртой стороны, даже тогда, когда ЛГБТ-инициативы сознательно ищут возможности взаимодействия с представителями старшего поколения сообщества, они могут сталкиваются с невозможностью установить контакт с этой его частью, поскольку они действительно могут быть более закрыты, осторожны и аккуратны, а также не разделять более радикальные политики и тактики инициатив, под руководством более молодых активистов. Более старшая часть сообщества может чувствовать, что им в случае открытости, «есть, что терять», поэтому закрытость может быть для них осознанной стратегией адаптации к структурному и бытовому гетеросексизму.
В-пятых, в случае если идёт речь о привлечении и каком-то включении активистов первой волны, которые вели в свою работу 1990-е годы, то также наблюдается амбивалентность с обеих сторон. С одной стороны, более молодые поколения могут просто не знать о том, что в 1990-е в России было какое-то гейлесбийское движение и не понимать реальный вклад этого движения как в эмансипацию и строительства сообщества, так и общие процессы демократизации. В каких-то случаях со стороны более молодых поколений могут звучать обвинения активистов первой волны «в упущенных возможностях». С другой стороны, сами активисты первой волны могут посылать неоднозначные послания молодым поколениям, которые могут содержать критику их стратегий и тактик, которые молодыми активистами могут восприниматься как необоснованные нападки.
В-шестых, иногда вопрос может быть в действительном несовпадении ценностных и идеологических установок между представителями разных поколений. Например, для представителей старшего поколения мужчин могут оказаться совершенно чуждыми дискуссии о «токсичной маскулинности» и свободе в конструировании репрезентации гендерного дисплея, поскольку ими может быть в большей степени интериоризирована традиционная гендерная социализация и их травма этой гендерной социализацией может быть «несущей» в конструкте их гендерной идентичности.
В-седьмых, в каких-то случаях вопрос может заключаться в сложностях адаптации к динамике власти в инициативных группах. Иногда более старшему поколению может казаться, что сам по себе фактор возраста может давать большую авторитетность их точке зрения. В то время, как для более молодых участников инициативных групп такая закономерность изначально может проблематизироваться.
Безусловно, перечисленные факторы не исчерпывающие и в реальности это сложная динамика, которая с одной стороны включает в себя как интенцию к исключению более старшего поколения, в том числе на уровне микропрактик, даже если дискурсивно декларируется обратное. С другой стороны, у более старшего поколения может не быть интенции на включение в существующие процессы и инициативы, т.е. будет происходить самоисключение представителей более старшего поколения.
В любом случае, если стремиться преодолеть это межпоколенческое отчуждение в ЛГБТ-сообществе, то это должно быть равнонаправленное движение во все стороны.
В настоящее же время нельзя говорить не то чтобы о преемственности поколений, но даже о диалоге между ними. Любое сообщество – это система. И, в итоге, от отсутствия связи между поколениями страдает всё сообщество: старшее поколение остаётся одиноким и изолированным, молодое поколение лишается возможности формирования историчности своего сознания и перенимать навыки жизнестойкости у более старшего поколения. Ощущение оторванности от прошлого своего сообщества в итоге приводит к невозможности видения будущего и своего места в этом будущем, что порождает тревогу, связанную с изменением своего возрастного статуса.
Это отсутствие связи между поколениями приводит к невозможности проработки тех исторических травм уголовным и психиатрическим преследованием, которые пережило российское ЛГБТ-сообщество в ХХ веке.
Посмотрите видео беседы 13-летнего открытого гея Луи и 78-летнего открытого гея Перси о том, как изменились гей-опыт и жизнь геев в Великобритании за 65 лет. Видео приурочено к 50-летию отмены уголовного преследования гомосексуалов в Великобритании в 2017 г. (Включите перевод субтитров на русский язык).
Непроработанные исторические травмы
Как я писал ранее, психологи обнаружили, что непроработанные исторические травмы продолжают оказывать своё деструктивное влияние на последующие поколения. И ЛГБТ-люди не являются в этом исключением. Примером такой непроработанной травмы, продолжающей оказывать влияние и на современные поколения ЛГБТ – особое положение гомосексуалов в ГУЛАГе (см. Ади Кунцман. “Омерзительные существа”: сексуальная политика отвращения в мемуарах узников ГУЛАГа, 2010), которое затем перешло в советскую тюремную систему, оказало влияние на всё российское государство и общество.
Тюремная субкультура, нравы и неписанные законы — «тюремные понятия» — затронули все слои общества и функционируют как легитимные элементы мейнстримной культуры: от школьников до высших государственных деятелей, включая президента. Несмотря на то что тюремные понятия неписаны, они имеют высокий уровень кодификации и их нарушения жестоко наказываются.
Тюремная субкультура имеет ярко выраженную кастовую структуру. Низшей, самой презираемой кастой, являются «опущенные», у которых фактически отчуждаются их честь и достоинство. Они выполняют самую грязную работу, представителям других каст запрещено у них что-либо брать, сидеть рядом с ними, их касаться и т.п. Статус «опущенного» пожизненный, и его нельзя изменить даже на воле. Попадают в эту касту через изнасилование или соответствующий ритуал. Не все в касте опущенных гомосексуалы, но гомосексуалы с неизбежной вероятностью оказываются опущенными (см. Лексикон по темам: “Культурные феномены” и “Тюремная субкультура”).
И, даже если мейнстримное ЛГБТ-сообщество не любит об этом вспоминать, вытесняя это знание на периферию своего сознания, травматизация от этого вытесненного знания продолжает осуществляться, распространяя своё токсичное влияние на всё сообщество. Здесь важно отметить, что само знание об этом может действовать на символическом уровне как один из элементов цикла культурного насилия по Галтунгу/Бурдьё (см. Насилующее государство – изнасилованное сообщество ). И чтобы проработать эту травму необходимо обратить на неё внимание. В этом контексте, по меньшей мере любопытным выглядит нарратив анонимного телеграм-канала «Барак №3. Хроники опущеных».
В целом же всесторонний анализ влияние тюремной культуры на самосознание российских ЛГБТ – тема, которая всё ещё ждёт своих исследователей, чтобы понять какие конкретные действия можно предпринимать для интеграции этого травматичного опыта.
Таким образом, российские ЛГБТ-сообщества, кроме общих исторических травм для всего российского общества, проживают и свою уникальную историческую травму, связанную с опытом жизни именно своего сообщества. И в настоящее время достаточно сложно говорить о каких-то доступных способах для интеграции этой травмы – слишком сложна динамика исторической травмы. Тем не менее, если активисты, работающие с сообществом, будут держать в своём сознании факт наличия этой травмы, то, рано или поздно, в непосредственном диалоге с сообществом будут найдены необходимые методы проработки этой травмы.
…
Текст: Тимофей В. Созаев (автор телеграм-канала Заметки на полях)
Автор благодарит Николая Горбачёва (телеграм-канал Пидоры мечты ), Ярослава Распутина (телеграм-канал Дневник пидора-провинциала), Марину Владимирову (телеграм-канал Закрытая тема), Игоря Синельникова (телеграм-канал Радикальный гей), Полину Кислицыну, Владимира Коханевича, Маргариту Татарченко, Евгения Писемского за обратную связь по тексту и Терри Каванах за поддержку во время написания текста. За все неточности в тексте несёт ответственность автор.
