О принимающих семьях и любящих родственниках в эпоху расцвета европейской государственной гомофобии
В прошлом выпуске рубрики мы говорили о принимающей жене героя, который, будучи, транс-персоной, прожил счастливую жизнь.
Сегодня мы поговорим о не менее счастливых гей-парах, которых приняли не только сами партнеры, но и родственники. И все это — на излете лицемерной и натужно пуританской викторианской эпохи, когда за малейший отход от установленных властями “норм нравственности” грозила жестокая расправа. Но жизнь была сложной и неоднородной в любые времена.
Так что, пока несчастный Оскар Уайльд получал в холодной темнице туберкулез за свою гомосексуальность, параллельно писались и вполне благополучные гей-истории. Об одной из них мы сегодня и поведаем.
Светлая грусть
“Нередко в Берлине встречается, что родители мирятся с уранической [гомосексуальным] природой и даже равнополым [однополым] образом жизни их детей”.
Так пишет Магнус Хиршфельд в своей первой переведенной на русский язык книге “Третий пол Берлина (Документы большого столичного города)”, изданной в Санкт-Петербурге еще в 1908 году. Оглядываясь в прошлое, мы обычно демонизируем жизнь геев в Империях, хоть в Российской, хоть в Германской, хоть в любой другой. Но даже тогда все было отнюдь не так однозначно. Уже тогда, как пишет Хиршфельд, часто встречались родители, принимающие своих детей.
Хиршфельд рассказывает об одной несколько грустной истории принятия, свидетелем которой ему довелось быть. Он присутствовал на похоронах старого врача, где у могилы стояли трое: пожилая вдова, единственный сын покойного и 20-летний “друг” сына.
Идеальная пара
Со своим молодым человеком у сына покойного были очень глубокие отношения, они подчеркивали лучшее друг в друге:
“Оба молодых человека очевидным образом имели друг на друга очень хорошее влияние; каждый в отдельности может быть никогда не пошел бы вперед, вдвоем же это им отлично удавалось: знания и симпатичность одного находили дополнение в энергии и бережливости другого”.
О гомосексуальности своего сына врач узнал уже в возрасте за 70. Эта информация шокировала старика, он посетил нескольких психиатров, которые, хоть и надавали всяческих советов, но пользы не принесли. Тогда врач решил заняться собственными исследованиями и погрузился в изучение специализированной литературы “и ему сделалось ясно, что его сын, которого он любил больше всего на свете, был равнополым от рождения”. Возможно, он изучал именно книги Хиршфельда.М
В какой-то момент сын переехал жить к отцу, и тот никоим образом не препятствовал, чтобы вместе с сыном въехал его молодой человек. Со временем врач с женой даже искренне полюбили юношу, Хиршфельд пишет:
“Даже (дело дошло до того, что) добрые родители перенесли всю свою полную любовь на молодого человека, который вышел из простонародья”.
Любовь к избраннику своего сына старик пронес до самой смерти: умирая, он попрощался не только с женой и сыном, но и с его молодым человеком. Хиршфельд эту сцену описывает невероятно трогательно:
“На смертном одре старый врач простился со своей женой и обоими “молодцами”; кто увидел бы этих трех людей, слезы и печать которых сливались с звуками хорала Мендельсона “так решено в Совете Божьем”, тот почувствовал бы, что это зрелище производит на него более глубокое впечатление, чем надгробная речь молодого пастора, восхвалявшего резким пронзительным голосом вполне (впрочем) неизвестные ему дела покойного”.
Лучше всех
Хиршфельд отмечает, что случаи вроде этого, когда любовники живут вместе с семьей одного из них, нередки в Берлине того времени. Зачастую в подобных ситуациях семьи воспринимают парня своего сына/племянника/внука. Бывало даже, что матери восхищались устойчивыми однополыми отношениями своих сыновей (или дочерей). Уж лучше так, чем бегать за девушками или давать за собой ухаживать мужчинам. Доходило до курьезов, так одна мать, консультировавшаяся с Хиршфельдом по поводу гомосексуальности своего сына, проболталась:
“Я желала бы, чтобы и мой второй сын был равнополым”.
Курьезы бывали и менее приятные: любовные треугольники. Случалось, что в любовника брата влюблялась его сестра. Зачастую такие истории не приводили ни к чему хорошему, но приводит Хиршфельд и очень добрый пример.
Один молодой человек любил юношу, состоящего в отношениях с девушкой. И ох как он его ревновал! Да и юноша этот добавлял головной боли: легкомысленно изменял своей девушке. Но вот как-то раз утром девушка пришла к мужчине, влюбленному в ее парня, с плохими новостями: с тем “приключилась большая беда”. Что именно за беда случилась, не говорится, но в итоге оба соперничающих влюбленных в мужчину объединились ради заботы о больном.
***
Во многом представление о жизни геев в прошлом основаны на стереотипах и страшилках. На самом же деле, по свидетельствам исследователей-современников, уже в самом начале XX века, отношение к геям было не уже далеко не средневековым. Принятие уже было нормальным, по крайней мере в крупных городах вроде Берлина (или Москвы с Санкт-Петербургом). Но с важной оговоркой: на уровне отдельных людей и прогрессивных слоев общества, но никак не на уровне тупых и заскорузлых государств. Впрочем, в этом плане мало что изменилось. Мы с вами живем в моменте, когда дегенеративная власть во главе с безумным диктатором пытается ввергнуть вполне развитое российское общество в новое Средневековье. Но, как и век назад, даже в сегодняшнем ужасе остаются лакуны любви и принятия. Желаем вам оказаться в одной из них.
Текст: Лев Соколинский
