Неизвестные страницы жизни великого ученого и просветителя Игоря Кона, без которого нас с вами могло и не быть
Берлинская студия Narra и кооператив независимых журналистов “Берег” сняли документальный фильм о советском сексологе Игоре Коне. Картина “Ради чего я плыл против течения” выйдет в сентябре, а весь август будет доступна по платной подписке на “Медузу”.
[Видео] Фильм про сексолога Игоря Кона анонсировали на русском
Пока все ждут выхода картины, мы решили посвятить нашу сегодняшнюю историческую рубрику ему. Кон – фигура сложная, он и сам говорил, что из фактов его биографии можно сложить совершенно разные истории:
“Вот я беру факты собственной жизни, бесспорные вещи, я могу написать картину человека, который мучительно пробивается, пытается что-то делать и ради этого идет на жертвы. И я могу выстроить биографию преуспевающего карьериста, который идет от успеха к успеху, от компромисса к компромиссу”.
Вот и мы на этот раз сосредоточимся не на основополагающих трудах Кона о сексологии, а копнем вглубь и раскроем малоизвестные страницы биографии этого великого человека.
Познать себя
Игорь Семенович Кон родился 21 мая 1928 года в Ленинграде в неполной семье: женатый на другой женщине отец, врач-рентгенолог, изредка навещал семью и помогал деньгами, но долго скрывал от сына, кем ему приходится.
Относительно счастливое детство Игоря Кона прекратилось с началом Великой Отечественной войны. Осенью 1941 года мать Игоря отправили медсестрой в Чувашию сопровождать эвакуированных, мальчик отправился с ней. В эвакуации Игорь впервые столкнулся с антисемитизмом, и именно это и открыло для него еврейское самосознание. На вопрос интервьюера, имели ли для Кона значение еврейские корни, он ответил:
“Имели, поскольку это было связано с антисемитизмом. Никаких других причин почувствовать себя евреем у меня не было. И дело тут даже не в смешанном происхождении: процент крови не имеет никакого значения, а в культуре, воспитании, языке… Я получил стопроцентно русское воспитание. О евреях я знал только то, что, например, мой школьный друг Борис Крайчик – еврей, и поэтому его бабушка различает кошерное и трефное. Но в нашей довоенной школе национальный вопрос не имел никакого значения. Уже во время войны, в эвакуации, я столкнулся с антисемитизмом, и с тех пор это явление влияло на мою жизнь. Поэтому если я и чувствую себя евреем, то только благодаря антисемитизму”.
В эвакуации Игорь Кон экстерном сдал экзамены за старшие классы и стал студентом местного исторического факультета в возрасте 15 лет. По возвращении в Ленинград в 1944 году, Игорь Кон продолжает обучение на историческом факультете, теперь на втором курсе в Ленинградском педагогическом институте имени А.И. Герцена. На четвертом курсе проходили практику, тогда у Кона случилась первая любовь:
“Тогда еще было раздельное обучение. Это была женская школа, десятый класс, девочки были в общем моими сверстницами. Довольно сложная система. Кроме того, я там в первый раз влюбился. Самое смешное, что я узнал об этом последним. Все знали о том, что я влюблен, – я не знал. У меня не было такого опыта. Это было неосознанно. Ситуация улыбалась взаимностью. Я тогда понял на всю жизнь, когда осознал, что я последний. Мне это было очень неприятно. Я решил, что надо позаботиться о том, чтобы быть непроницаемым — никогда больше люди не будут знать, что я чувствую в семье и в любви. И этому научился. Я слышал о себе много разных сплетен, но до меня никогда не доходила информация о том, что я действительно чувствую. Я всегда избегал”.
С ноги в науку
ЛПГУ Кон оканчивает в 1947 году, проходит две аспирантуры: по новой истории (Кона интересовала Англия XVII века) и по философии. В 1950 защищает обе кандидатские диссертации. Известно название лишь одной: “Джон Мильтон – идеолог английской буржуазии XVII века”.
Кон подготовил и третью диссертацию, по правосознанию, но не стал ее защищать, из-за непонимания со стороны ученого совета. Совет рассматривал защиту трех диссертаций как желание установить рекорд и подорвать суть присуждения ученых степеней.
Как бы то ни было, став кандидатом наук, Кон начинает преподавать в Вологодском педагогическом институте, откуда уволился в 1952 году по собственному желанию на основании решения врачебной комиссии. Вернувшись в Ленинград, Кон на протяжении девяти месяцев не мог найти работу. Как он сам рассказывал, это было по причине еврейской фамилии и отчества, даже несмотря на паспортную национальность “русский” и беспартийность. Через несколько лет Кон таки стал членом Партии.
Прощание с диктатором
В 1953 Кону удалось устроиться на полставки на кафедру марксизма в Ленинградском химико-фармацевтическом институте. Именно в это время происходит слом сознания у советских людей: начинается критика культа личности. Как позднее вспоминал сам Кон, в начале критики никто не смел трогать Сталина:
“Вначале Сталин даже не назывался. Читались лекции, были статьи о неправильности культа личности. При этом культ личности означал прославление киевских князей. А Сталин не назывался. Были намеки, но каждый понимал их в меру своей испорченности… Все раскручивалось постепенно. Не помню хронологии, но все это шло крайне непоследовательно. Сначала что-то говорилось, но как только это кто-то подхватывал, его тут же били по голове, потому что нельзя идти дальше, чем было положено”.
Но пришел 1956 год с его легендарным XX съездом КПСС, где Хрущев прочитал доклад “О культе личности и его последствиях”, разносящий культ личности Сталина. Кон вспоминал, что этот доклад читали у них на собрании:
“Это было очень страшно, потому что не было никакой психологической подготовки. Я в это время работал в химико-фармацевтическом институте на кафедре марксизма. Собрали коллектив, пришел представитель райкома и зачитывал доклад Хрущева на съезде. Никаких вопросов задавать было нельзя. Не потому, что это было запрещено, а потому, что это было бесполезно. Человек, который читал, знал ровно столько, сколько там написано. Это было страшно, с людьми делалась истерика, кому-то казалось, что это клевета на Сталина. В Ленинграде все происходило гораздо более спокойно, потому что Ленинград был город пострадавший – дело Кирова, и многое другое. Любые реплики и высказывания были очень опасны”.
Происходил, по словам Кона, полнейший хаос:
“В Ленинграде во главе парторганизации стоял страшный человек Флор Романович Козлов, стопроцентный сталинист. Обком был так же растерян. Где-то люди взяли инициативу в свои руки и стали снимать портреты, но на это указания не было. А кто-то не снимал, потому что не хотел или боялся. Где-то были вещи, выглядевшие непристойно. В большом зале консерватории стояла скульптура “Ленин и Сталин на скамейке в Горках”, которая повсюду тиражировалась, и без указаний сверху люди пришли и при публике ее разбивали”.
И примкнувший к ним Шепилов
Чтобы прояснить народу, что вообще творится, секретарь ЦК, в будущем “примкнувший” к “антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова” Дмитрий Шепилов запланировал идеологический пленум. И Федор Константинов, философ и заведующий отделом пропаганды, пригласил туда Кона. Тот написал Константинову заметку о еврейском вопросе, “наивный текст”, как о нем вспоминал автор, о том, что “антисемитизм нехорош”. Но Константинову это приглянулось, и он заприметил Кона как подающего надежды философа. Подающий надежды уже опубликовал одну статью о “науке как форме общественного сознания”.
Так вот, пленум. Точнее, подготовка к нему:
“В основном это были почтенные люди, работники идеологических учреждений. Людей моего возраста и уровня непонимания там не было. Я, по-моему, был там единственный такой. Шепилов произвел на меня очень сильное впечатление… Это был большой, красивый мужчина. Он держал речь часа полтора, без каких-либо бумажек. Вся речь была антисталинистской. Вся речь была о том, что нам надо разобраться в наслоениях, искажениях…”
“Келейно приглашали каких-то людей из представителей интеллигенции… ну, кого считали нужным. Это не демократическая процедура. Приглашали людей подготовить материалы. Он произнес прекрасную речь, не охранительную, излагал, как он что-то понимает, а закончил ее… Да, он сказал, что пригласили мы вас как лучших представителей нашей партийной и научной интеллигенции. Мы хотим услышать ваше искреннее мнение, что вы об этом думаете, потому что нам надо разбираться, а у нас нет четкой позиции. Он говорил полтора часа, по-моему, очень умно и содержательно, и закончил словами: “На то, что я сейчас говорил, вы, пожалуйста, не обращайте никакого внимания. Это вовсе не директива, а то, что мне приходит в голову. Вам может прийти в голову другое. К вам одна просьба: нам нужно ваше искреннее мнение, потому что это сложные вещи, нам всем тут нужно разбираться”.
Починить совочек
После речей присутствующих разбили на комиссии, Игорь Кон оказался в двух: по пропаганде за рубеж и по философии. Это была невероятная возможность завести знакомства со светилами и первыми лицами советской науки и журналистики: комиссией по пропаганде за рубеж руководил доктор исторических наук Юрий Францев, заместитель главного редактора по внешнеполитическим вопросам “Правды”, комиссией по философии – Петр Федосеев, директор института философии АН.
При этом впечатление на Кона все это мероприятие произвело неоднозначное:
“Я впервые был в ЦК, и меня поразил, во-первых, уровень откровенности разговора и, во-вторых, уровень безнадежности всего этого дела”
Кона шокировал масштаб внутренних проблем в Партии:
“Запросили корреспондентов “Правды”, те прислали шифровки, из которых следовало, что наша пропаганда за рубежом просто не существует, потому что ее никто, кроме уже верующих коммунистов, ни читать, ни слушать не в состоянии. Одна причина техническая — плохая трансляционная сеть. Другая, более серьезная, – никакие буржуазные органы печати не в состоянии напечатать ни один наш документ, и не потому, что он им не нравится, а потому, что он слишком длинный. Естественно, я говорю, все это надо передать [наверх]. Францев говорит: Нет. О технической стороне дела напишем, а об этом не напишем”. Почему, я спрашиваю, ведь он <Шепилов> же просил?”
На что получил ответ:
“Потому что он взбесится. От него это не зависит. Документы составляются так, как у нас принято, и сказать, что наш стиль документов неправильный, невозможно. Это выходит за пределы компетенции Шепилова. Поэтому вне зависимости от того, какие слова он говорит, этого мы писать не будем”.
Но в комиссии по философии было еще интереснее:
“Во-первых, меня поразил стиль работы. Федосеев тут же распорядился… Наша задача была убрать наслоения, то нехорошее, что внес Сталин, но оставить все, связанное с Лениным, чистый ленинизм. Как это сделать? Было дано задание Институту философии, посадили там людей, чтобы они по указателям нашли слова “базис”, “надстройка” и так далее. Все, что мы рекомендовали, было реализовано, но меня поразило то, что посадили людей читать Ленина по указателю для того, объяснил Федосеев, чтобы выяснить: “А вдруг мы думаем, что Сталин, а это есть и у Ленина”.”
В конце концов, когда сотрудники комиссии оставляли свои записки с рекомендациями, юный Игорь Кон написал довольно скандально:
“надо покончить с ситуацией, когда все статьи обязательно начинаются и кончаются очередными историческими пленумами, что философы должны заниматься философией, партийные решения должны основываться на философии, а не философия на партийных решениях”
Как бы то ни было, пленуму было не суждено состояться, а этот опыт стал очень важным для становления личности Кона, он впервые увидел тщету партийной деятельности.
Сломать систему
В том же 1956 году Кон перешел в Ленинградский государственный университет, где проработал до 1967 года. В 1960 году Игорь Кон защитил докторскую диссертацию по философии “Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли”, где совместил интерес к истории и философии. В 1963 году Кон стал профессором.
Где-то около этого времени Игорь Кон написал письмо члену Президиума ЦК КПСС Михаилу Суслову с просьбой реструктурировать работу Главлита и Спецхрана:
“Писал о том, что на спецхране лежат вещи, которые на самом деле не являются антисоветскими, а научными, которые засекречены без всякой связи с содержанием, что усложняет работу, и так далее”.
На письмо последовала реакция:
“Я послал письмо Суслову, и Константинов говорил с помощниками – да, это было после 56-го года – и он поддержал. То есть он не брал на себя, естественно, никакой ответственности, но письмо не было спущено вниз, а было доложено Суслову. Тот написал резолюцию: “Разобраться”. Потом работники Главлита неделю не спали и днем и ночью листали упомянутые мной книжки и находили там антисоветские цитаты, что вовсе не отрицалось в моем письме. Я просто говорил, что, если в книжке на 600 страниц где-то на 500-й странице написано, что в Советском Союзе только одна партия, поэтому тут нет демократии, то закрывать эту книжку не надо. Человек, прочитавший эту книжку на французском языке, уже имеет свое мнение о том, что такое демократия, партийность и так далее. Ну, они написали, что нехороший профессор защищает антисоветские вещи. Мое письмо осталось без последствий, но долго еще где-то в аппарате крутилось. Я знал, мне потом позвонили. Были какие-то послабления, список расширили, но система осталась прежней… Занятно читать много лет спустя такой документ. Так что попытки изменить эту систему я предпринимал не раз”.
Обычный советский антисемитизм
Игорь Семенович продолжал боролся с антисемитизмом. Например, в 1964 или 1965 году Кон выступал в редакции “Известий”:
“Самая ответственная аудитория, которую я запомнил, был аппарат “Известий”, руководство “Известий”. Час или полтора я рассказывал им об этих вещах, о корнях антисемитизма, почему это плохо, какие бывают издержки и так далее. Опять же, напечатать ничего не напечатали…”
В 1966 году Игоря Кона о проблеме антисемитизма наконец опубликовали: это был “Новый мир”. Статья называлась “Психология предрассудка. Социально-психологические корни этнических предубеждений”.
“Конечно, подобную статью можно было опубликовать только в журнале у Твардовского. И, разумеется, там не было ни слова о Советском Союзе, но был очень добротный анализ социально-психологических корней антисемитизма на основании западных исследований. Кстати, я хотел еще немного доработать ее литературно, но Твардовский и редколлегия “Нового Мира” торопили меня. И оказались совершенно правы: после Шестидневной войны эту статью невозможно было бы напечатать даже в “Новом Мире”. Антисемитизм стал закрытой темой. Это была совершенно сенсационная статья, переведенная на множество языков. В нашей стране она стала одним из первых документов становления тогдашней советской этнопсихологии”.
Запретные темы
В конце 60-х Кон также увлекся проблемами юношества, что тоже было темой опасной:
“Была моя статья в “Молодом коммунисте”, где она называлась так, как я ее назвал: “Юность как социальная проблема”. В “Известиях” было два подвала, напечатанные без моего ведома, когда я был в “Орленке”, и статья там называлась “Утверждать себя действием”. Это была сенсация всесоюзная, хотя статья была абсолютно наивная. Эта история у меня рассказана в моей автобиографической [заметке]… Но все началось с доклада в Ленинграде на большой конференции, организованной Лисовским и еще каким-то молодым человеком. Была такая конференция по молодежи, и они меня просили выступить там с докладом. Я им сказал: «Ребята, если я буду говорить, то о проблеме поколений, проблеме отцов и детей. Мне ничего не будет, а вас за это выгонят с работы». В это время повсюду шла проработка, что у нас нет проблемы отцов и детей”.
А уже от проблемы юношества Кон перешел к тому, что сделало его светилом – сексологии:
“Что касается сексуальности, то я никогда даже не считал эту проблематику серьезной. Практически она, конечно, важна. А с теоретической точки зрения она была мне совершенно не интересна. Но советская педагогика и психология были абсолютно бесполыми! С точки зрения этих наук существовали дети, которые затем становились средними и старшими школьниками. Они учились, развивались, у них формировалось все, вплоть до мировоззрения, но не было пола! Они – не мальчики и не девочки, и не становились ни мужчинами, ни женщинами”.
Сексолог поневоле
Хитом самиздата стало “Введение в сексологию” Кона, опубликованное в Венгрии в 1981 году и в ГДР с ФРГ в 1985 году. Только в 1988 году эта книга официально вышла в СССР:
“Моя книга “Введение в сексологию” не печаталась в Советском Союзе 10 лет. Она была издана сначала в Венгрии, потом в ГДР. На самом деле меня интересовала не сексуальность как таковая, а возникновение принципиально новой междисциплинарной науки – сексологии. Но это понимали только философы. Для всех остальных читателей мое “Введение в сексологию” стало первым словом, первой легитимацией секса в Советском Союзе. Их интересовало: что же это такое? Понимая, как сексуальное просвещение важно для людей, я не мог не откликнуться на запросы читателей. Так я в каком-то смысле стал сексологом поневоле”.
В шаге от эмиграции
В середине 60-х Кона впервые выпустили за границу, в 1965 году он отправился на Кубу, по дороге побывал в Голландии. Тогда он посчитал, что раз начали выпускать, значит, система улучшается, и тут есть шансы. Но уже к 1968 году Кон осознал, что “все очень плохо, и хорошо не кончится”. Тогда Кону начали закрадываться мысли об эмиграции, но он не мог оставить своих коллег, свою сферу изучения, которой без него заниматься никто не будет:
“Но я думал и о том, какой страшный удар это будет по той же самой начинающейся социологии. Вот человек остался, а как это будет обыграно против моих коллег в институте. Я думал, в частности, о тебе, что кого-то можно выучить. Меня не будет, и эту эстафету никто не возьмет. Мое положение, как ты знаешь, было и остается уникальным. Я делал то, что никто толком не делал. По разным причинам, и это продолжается сегодня. Тут эта злосчастная сексология и сексуальность — я делаю вещи, которые другие могут делать. Больше некому. Одни не знают, другие не смеют, третьи не имеют необходимого авторитета. Поэтому всегда возникал вопрос о том, что я могу здесь сделать очень немногое, но то, что я делаю, это важно. В другом месте у меня будет свобода, но то, что я буду там делать, не имеет реального значения. Там и без меня [людей] хватает навалом. Я не могу сказать ничего такого существенного, чего бы там не знали”.
В 1978 году Кон ездил за границу на очередной социологический конгресс, откуда вернулся, хоть и сомневался:
“Это было очень просто. Поскольку у нас не было никакой туристической программы, мы на автобусе съездили в Стокгольм. Я мог зайти в любой полицейский участок. В этом не было никакого риска, за нами никто не следил, и была удивительно свободная атмосфера. А вот в начале 1980-х уже стало совсем худо. Если бы в начале 1980-х меня куда-нибудь выпустили, я бы точно не вернулся. Полная омерзительность, полный развал всего. Ты уже никому повредить не можешь от того, что ты исчезнешь. Я уже ни с кем особенно не связан. Институт этнографии переживет, я их не подвожу, я там новый человек. Ну, скажут какие-то слова, и все… Понимаешь, это одна из черт советской дружбы. Иностранцы не понимают контекста, почему она так важна. Это не только дефицит, когда без помощи близких людей невозможно выжить. Тут и условия глобальной аморальности, и отсутствие обязательности”.
Доперестроечные 80-е были для Кона очень тяжелым временем:
“1981 по 1985 гг., если бы я смог куда-нибудь поехать хотя бы на день, я бы там остался несмотря ни на что. Потому что было совершенно невыносимо”.
Сверхновая звезда
В 1985 году Кон действительно переезжает. Правда, только в Москву. Тогда же примерно и началась перестройка, с которой Кон стал мейнстримным. В июле 1988 года он дал интервью “Огоньку”, где первым в советской печати рассказал о проблемах эпидемии ВИЧ и подчеркнул, что бороться с ней нужно профилактикой.
В период с 1993 по 1997 год Кон и его коллеги провели три крупных анкетных исследования, которые показали, что тенденции развития подростковой сексуальности в России аналогичны западным: снижение возраста начала сексуальной активности, отделение сексуальных отношений от намерений вступления в брак и любви, рост гедонистической мотивации и уменьшение гендерных различий. Эти изменения влекут за собой риски, такие как нежелательные беременности, аборты и инфекции, передающиеся половым путем, включая ВИЧ. Чтобы лучше понять эти процессы в культурно-историческом контексте, Кон написал “Сексуальную культуру в России”, которая стала первым обобщающим исследованием одного из самых закрытых аспектов русской истории.
Навстречу Радуге
ЛГБТ-тематикой Кон заинтересовался еще в начале 80-х, когда предложил декриминализировать гомосексуальность. Тогда это, правда, ни к чему не привело. В 1991 году он выступил в газете “Аргументы и факты” в поддержку юридического признания первых правозащитных ЛГБТ-организаций, а в 1995 году он поддержал регистрацию ЛГБТ-организации “Треугольник”. А в 2000-х он стал первым в научной среде, посвятившим свое исследование табуированной теме: это были “Лики и маски однополой любви”.
В ответ на рост гомофобии в 2006 году в “Новом времени” Кон публикует статью “Секс и меньшинства. Как гомофобия становится ксенофобией”. Она заканчивается такими словами:
“Гомофобия отрицательно сказывается на сексуальном здоровье людей, независимо от направленности их влечения. Она блокирует развитие сексуального образования, без которого невозможна ни эффективная борьба со СПИДом, ни многие другие необходимые вещи.
Гомофобия – естественная предпосылка и неизбежный спутник дедовщины, в которой всегда присутствуют какие-то сексуальные компоненты. Как пишет социолог Майкл Киммел, гомофобия выражает страх не столько перед гомосексуалами, сколько перед другими мужчинами вообще, “страх, что другие мужчины могут разоблачить нас, лишить мужского достоинства, показать нам самим и всему миру, что мы “не тянем”, что мы не настоящие мужчины”. Она освящает и укрепляет иерархический характер мужских сообществ и право “настоящих” мужчин господствовать над “ненастоящими”. Унизить другого – значит “опустить” его, лишить мужского достоинства.
Преодоление гомофобии не может быть делом только самих сексуальных меньшинств, это часть нашей общей борьбы с ксенофобией. Умение видеть в “другом” не Врага, а Собеседника, которого нужно слушать и понимать, – одновременно цель и средство этой работы. Спор, “бить или не бить” и надо ли стране соблюдать собственные законы, несовместим с нормами цивилизованного общества. Ссылки на национальные традиции тут неуместны.
Отношение к гомосексуальности – идеальная лакмусовая бумажка для измерения демократизма и социальной терпимости. При советской власти она была багровой от крови. Сегодня она краснеет от стыда.
***
Гомофобия, как и всякая ксенофобия, калечит прежде всего своих носителей.
***
Не подражай тому, что тебе не нравится, не возводи свои принципы в абсолют и не мешай другим людям жить по-своему. Это одно из необходимых условий мирного сосуществования”.
Смерть и бессмертие
В 2009 году Кон был членом жюри ЛГБТ-кинофестиваля “Бок о Бок”, где презентовал свою книгу “Мальчик – отец мужчины”, содержащей очерк исторической антропологии мальчишества, а также обобщение современных научных данных по таким актуальным темам, как особенности совместного и раздельного обучения, школьное насилие, причины различий в успеваемости мальчиков и девочек, а также истоки мальчишеской агрессивности, политического экстремизма и влияние на это соревновательного спорта. Националисты пытались это мероприятие сорвать. В 2010 году Кон выступал в суде в защиту архангельской ЛГБТ-организации “Ракурс”.
В 2000-х Кон также занялся гендерными исследованиями, он хотел проследить, как меняются нормы маскулинности и ассоциируемые с ними психические черты мужчин в условиях, когда традиционная мужская гегемония стала проблематичной, а также изучить особенности этих процессов в России, результаты он опубликовал в книге “Мужчина в меняющемся мире”,
Игорь Семенович Кон скончался 27 апреля 2011 года от тяжелой болезни, не дожив чуть меньше месяца до 83 лет. В каком-то смысле он повторил судьбу многократно упоминаемого в нашей рубрике Магнуса Хиршфельда: опередил свое время, совершил прорыв, дал надежду многим, пережил нападки фашистов и был заново оценен уже после смерти. Когда Кон умер, уже вполне оперившийся и входивший в силу русско-православный фашизм многогласно ликовал. Один из его идеологов, протоиерей Дмитрий Смирнов выдал в вечность:
“… И вот сегодня, в этот пасхальный день, Господь освободил нас от того, чтобы быть согражданами этого человека. Поэтому, несмотря на то, что прогрессивное человечество и скорбит, но я думаю, все религиозные люди в нашей стране (и христиане, и мусульмане, и иудеи), восприняли эту весть с чувством глубокого … удовлетворения”.
Впрочем, вскоре не стало и самого Смирнова. Сдохнут и остальные фигуранты архаической контрреволюции. А труды Игоря Кона, которые стали фундаментом целых научных дисциплин и помогли миллионам людей, никуда не денутся и еще послужат добру и прогрессу.
Текст: Лев Соколинский
