По всей территории США от восточного до западного побережья совершенно разные люди собирались вместе, чтобы улучшить жизнь ЛГБТК+ людей.
В этой статье мы расскажем о различных точках зрения, о борьбе и тех переживаниях и трудностях, через которые, несмотря на разные жизненные истории, прошли те, кто сыграл решающую роль в организации первых Маршей достоинства в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, а также в глобальной борьбе за гражданские права.
Главные действующие лица:
Марта Шелли начинала свою активистскую деятельность в «Дочерях Билитис» (Daughters of Bilitis) — группе социальной адаптации лесбиянок. Но группа оказалась для неё слишком консервативной и она стала сооснователем Фронта освобождения геев в Нью-Йорке — новаторской группы активистов, сформированной после Стоунволлского восстания 1969 года. Она также участвовала в протесте группы радикальных активисток во время Второго Конгресса за объединение женщин (ныне известном как «Лавандовая угроза», Lavender Menace zap), потому что они отказались включать лесбиянок и их проблемы в повестку феминистского движения.
Перри Брасс был одним из первых членов Нью-Йоркского Фронта освобождения геев, а также одним из редакторов их журнала Come Out! Он стал соучредителем первой клиники для геев на Восточном побережье, которая со временем превратилась в сеть медицинских учреждений для представителей ЛГБТ-сообщества Каллен-Лорд, обслуживающую более 18 000 человек в год.
Эллен Бройди из Нью-Йорка в 1970 году на Восточной региональной конференции гомофильных организаций предложила проводить ежегодный Марш достоинства в Нью-Йорке. Она также участвовала в протесте «Лавандовой угрозы».
Доктор Дональд Килхефнер был одним из первых членов Фронта освобождения геев Лос-Анджелеса. Он стал соучредителем ЛГБТ-центра в Лос-Анджелесе — крупнейшего в мире центра, штат которого превышает 800 человек, а ежегодный бюджет 172 миллиона долларов. Он стал соучредителем «Радикальные феи» (Radical Faeries) — международной сети, посвященной изучению квир-сознания.
Преподобный (прп.) Трой Перри в 1968 году основал Метропольную общинную церковь (Metropolitan Community Church). Церковь является крупнейшей в мире, принимающей ЛГБТК+ людей такими, как они есть. В нее входят 222 прихода из 37 стран на всех континентах, кроме Антарктиды. Преподобный был одним из первых сторонников однополых браков.
Видеоинтервью с участием доктора Дона Килхефнера, преподобного Троя Перри и Эллен Бройди в фильме Кена Робинсона «Некоторые из твоих лучших друзей», 1972 год.
Август Бернадику: Что для вас всех значит первая волна освободительного движения геев и лесбиянок? Может быть, вы начнете, доктор Дон?
Д-р Дональд Килхефнер: Во-первых, нужно помнить, что освободительное движение геев и лесбиянок было революцией. Это была не увеселительная прогулка, не вечеринка, — это была революция. Она заключалась в том, что геи впервые давали отпор. До этого времени все усилия гомофилов по всей стране были движением за свою эмансипацию, они как бы говорили: «Дайте нам нашу свободу. Мы такие же, как вы. Примите нас! Примите нас!»
Освободительное движение геев и лесбиянок изменило эту риторику. Мы сделали упор на самопринятие, сопротивление и создание настоящего сообщества. Для геев это стало революционным событием. Именно в это время Трой Перри создает революционную церковь, дружественную геям. Напомню, мы говорим про 1969-1971 годы, это было время настоящей революции для геев и лесбиянок и эта революция нужна и сегодня.
Прп. Трой Перри: Я согласен с Доном. Одним из самых главных событий в моей жизни стали те демонстрации в Лос-Анджелесе перед Стоунволлом. Я пытался присоединиться к некоторым гомофильным группам, но не вписывался в них: в то время я был слишком молод. К тому же я заметил, что никто из них не использовал своего настоящего имени, я же не хотел превращаться в кого-то, кем не являюсь. Моё настоящее имя Трой Перри и я не хотел его менять.
Мне предложили начать протестное движение и возглавить демонстрации. Все началось со смерти молодого гея в отеле Dover, куда мужчины приходили заниматься анонимным сексом. Его там до смерти забили представители полиции. Помню, как ходил тогда на суд и слушал показания полицейских: они рассказали, как избили этого парня до смерти, а потом суд полностью их оправдали.
Не прошло и трёх месяцев, как полицией был убит молодой трансгендерный афро-американец Ларри Тернер. Я был на его похоронах, я сказал, что я гей, они не выгнали меня и позволили быть вместе с ними. И я был очень благодарен его семье за то, что они приняли Ларри. Это было по-настоящему смело. Потому что в то время в Америке будь то в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, как только что сказал Дон, вас могли убить за то, что вы гей и хотите постоять за себя.
Эллен Бройди: Когда я думаю о тех первых днях Освободительного движения геев и лесбиянок, я испытываю, с одной стороны, невероятную гордость и восторг, а с другой стороны, смущение из-за своих первоначальных мыслях о гомофильском движении, которое было до нас. Как вкратце упомянул доктор Дон, гомофильское движение было реформистским, оно не несло в себе идей радикальных перемен. Но чем старше я становлюсь и чем дальше в памяти уходят события тех дней, тем четче я начинаю осознавать, сколь многим мы обязаны таким людям, как Барбара Гиттингс и Фрэнк Камени (прим. ред.: Гиттингс и Камени – пионеры ЛГБТК+ активизма, прожили вместе 46 лет). Мы буквально стоим на их плечах, без них ничего этого бы не было. И я очень надеюсь на то, что в будущем, те люди, которые сейчас стоят в авангарде нашего движения оглянутся назад и признают наш вклад. Я очень надеюсь, что они будут мудрее, чем я, и они смогут оценить по достоинству все то, что сделали для движения по борьбе за права мы как их предшественники. К сожалению, в свое время я не оказывала должного уважения тем людям, перед которыми, как я считаю сейчас, мы в неоплатном долгу.
Перри Брасс: Да, Эллен, ты совершенно права. Так верно подметила эту черту революционеров, к сожалению, не чтить людей, которые были до нас. Отчасти это объясняется тем, что что мы должны были создать свой собственный мир, новый, по-новому. И в этом смысле Парад был на самом деле не просто протестом, я много думал на эту тему. По своей сути Парад был актом полного неповиновения. Тот первый марш, марш в честь Дня освобождения Кристофер-стрит, был именно таким актом неповиновения. Мы бросали вызов нашему собственному страху. Людям сложно представить как можно жить в страхе почти 2 000 лет.
Помню, как мне рассказывали о том, какими могут быть последствия, если я присоединюсь к Освободительному движению геев и лесбиянок. Мне говорили, что я никогда не смогу найти работу, никогда не смогу преподавать в государственной школе или получить какую бы то ни было официальную работу. Мне даже говорили, что я не смогу просто снимать квартиру. Для многих из нас эти страхи были такими сильными и такими травмирующими, но вопреки им (или, быть может, даже и благодаря) мы решили организовать тот первый марш и потом еще долгое время оставаться вовлеченными во всю эту тематику протеста.
Современным молодым людям трудно понять тот уровень неповиновения, который мы тогда продемонстрировали. Сегодня могут быть какие-то протесты, какие-то откровенные акции, сейчас Месяц гордости переживает хорошие времена, но им всем далеко до того уровня непримиримости, который мы проявили тогда. И я до сих пор иногда думаю, что тот уровень радикализма нам мог бы пригодиться и теперь. Уверен, что внутри гей-сообщества, и шире — в ЛГБТ-сообществе, всё ещё существует потребность в этом неповиновении, в этом протесте, все еще существует потребность противодействовать конформизму, к которому нас подталкивают корпорации и все наше окружение. Подобного конформизма я вижу с каждым днем все больше и больше. И, знаете, я много раз говорил это раньше, и повторю сейчас: как бы мне ни нравилось то, что происходит каждый год во время Парадов гордости, я бы отдал все это за то, чтобы люди просто стали больше улыбаться друг другу, если бы они стали добрее друг к другу, просто больше хотели бы узнавать и принимать друг друга, просто признавали, что мы все братья и сестры. Мне бы так этого этого хотелось, это ровно тот вызов устоям, которого я так хочу.
Марта Шелли: с 1963 года я участвовала в протестных движениях против войны во Вьетнаме и с тех самых пор активно вовлечена в подобные акции. Но марш перед Днем освобождения Кристофер-стрит в 1970 году был совсем другим делом. Я лично его организовывал, это было ровно через месяц после Стоунволла и на него вышло 400 человек.
Для этих людей это был первый раз, когда они явили себя миру как геи, первый раз, когда они были на публике, на всеобщем обозрении, на той улице, давая миру понять, что они есть, они существуют, что они прямо здесь и они готовы постоять за свое право существовать. Всем нам, кто был там, всем 400 человекам, потребовалось немало мужества, чтобы прийти и сделать это. Это был первый шаг, дальше – больше: уже в 1970 году благодаря усилиям Фронта освобождения геев и Альянса гей-активистов там были уже тысячи людей.
Август Бернадику: Расскажите, пожалуйста, о переходе из «Дочерей Билитис» к созданию Фронта освобождения геев.
Марта Шелли: Дочери Билитис мне наскучили. У нас были традиционные встречи, на которые приезжала лесбийская пара из Нью-Джерси, которая рассказывала нам о том, как сделать так, чтобы наш лесбийский брак работал, как будто все, что мы хотели, это маленький домик в пригороде с белым невысоким заборчиком. Потом к нам приходила еще женщина-психолог, которая объясняла нам, что мы не сумасшедшие.
Я не боялась потерять работу. Все было просто: я меня одно паршивое место секретаря на другое, и я всегда знала, что смогу найти еще одно. Я стала общественным представителем Дочерей Билитис, потому что я была единственной в организации, кто был готов пойти туда и быть на радио, телевидении и т. д. Я уже была радикалом в этой группе, за исключением разве что еще одной женщины, которая много лет была коммунисткой в Европе. Правда, кроме меня и еще одного человека в группе, об этом никто не знал.
Когда произошли беспорядки в Стоунволл, я позвонил женщине, которая была главой Дочерей Билитис. Она руководила всем из-за кулис и не появлялась на публике, потому что боялась потерять работу «за компьютером». Я сказала: «Так долго продолжаться не может — нам нужно организовать протестный марш». Она рекомендовала мне позвонить Дику Лейчу, главе Общества Маттачине, и если Маттачине согласятся, мы устроим марш протеста. Я позвонила Дику, он позвал меня выступить на их общем собрании.
Там я предложила марш протеста и все участники согласились. Далее часть из нас собралась в штаб-квартире Общества Маттачине, чтобы обсудить, как лучше организовать марш. Мы решили, что поместим объявление в газету, чтобы люди прочли его, узнали о нем и пришли. Моя работа заключалась в том, чтобы позвонить в полицию и спросить, нужно ли нам разрешение для проведения марша. Я ненавидела эту часть работы. Я позвонила, но не сказала им, для чего именно нам нужно это разрешение. Они ответили, что оно нам не требуется, если мы не планируем использовать звуковую систему. Ставить звуковую систему мы не планировали, так как не ожидали, что придут тысячи и тысячи людей.
Помню, на той первой встрече всплыло название «Фронт освобождения геев». Я не имею ни малейшего понятия, кто сказал эти слова, но я начала кричать: «Точно, точно! Мы — Фронт освобождения геев!» Так мы себя и называли, и в итоге ими мы и стали. К нам присоединились радикалы из гей-движения, которым велели помалкивать о своем радикализме, потому что была идея, что мы все должны хотеть ассимилироваться. Так мы все собрались вместе.
Видеоинтервью с участием доктора Дона Килхефнера, преподобного Троя Перри и Эллен Бройди в фильме Кена Робинсона «Некоторые из твоих лучших друзей», 1972 год.
Август Бернадику: Преподобный Трой Перри, можете рассказать о маршах до Стоунволла, о которых вы упомянули? Как вам вообще удалось совместить христианство с гей-освобождением и уличными драками?
Прп. Трой Перри: Для меня это не было проблемой. Когда я основал Метропольную общинную церковь — я всегда рассказываю эту историю людям, — если вкратце, то я пытался покончить с собой. Я пытался покончить жизнь самоубийством. Я перерезал себе запястья и отправился в окружной госпиталь. Той ночью я по-настоящему молился, впервые за долгое время. Я сказал Ему: «Я знаю, что Ты не услышишь эту молитву, Боже. Я знаю, что Ты ненавидишь меня. Церковь неоднократно говорила мне об этом, но я здесь и взываю к Тебе». На следующий день я чувствовал то же, что и накануне вечером, и это было так прекрасно. В мгновение ока, внезапно, как мы это называем в нашей церкви, у меня было откровение. Я говорю людям, что я спорил с Богом и сказал Богу: «Ты не можешь любить меня. Я гей и это не изменить».
Бог ответил мне тихим, спокойным голосом: «Трой, не говори мне, что Я могу и чего не могу делать. Я – Бог и Я люблю тебя. Ты мой сын. У меня нет пасынков и падчериц». После этого у меня не осталось и тени сомнения: да, я могу быть и христианином, и геем и я сразу стал строить планы на будущее. Я пытался пойти в церковь. В первое воскресенье все прошло хорошо. Во второе воскресенье меня спросили: «Вы женаты?». Ну, мы разводимся, – ответил я. – А ещё я — гомосексуал… И меня сразу выгнали из группы. Они не хотели, чтобы я возвращался к ним снова.
В тот момент я встречалась с молодым человеком в Хантингтон-Парке, Калифорния, его звали Тони Вальдес. Мы с Тони пошли в единственный танцевальный бар в Лос-Анджелесе, который назывался «Пэтч». Помню, как Тони сказала что-то смешное, а мой друг Билл Гастингс пошутил в ответ, потянулся и шлепнул Тони по ягодице. То, что случилось дальше, известная история — их обоих арестовали за непристойное поведение.
Я впервые оказался лично вовлечен в происходящее. Мои друзья-геи рассказывали мне о том, какими жестокими обычно бывают полицейские, но это было в первый раз, когда я увидел всё своими глазами. Это событие в какой-то мере вдохновило мою церковь. Когда мы пришли в полицейский участок, Ли Глейз, владелец бара, вошел с цветами. Вместе с ним нас было человек 12. Он подошел к стойке регистрации в участке и сказал: «Мы здесь, чтобы вытащить наших сестер из тюрьмы». Полицейский за стойкой спросил: «Как зовут ваших сестер?» и Ли ответил: «Тони Вальдес и Билл Гастингс». Мы так напугали копа, что он тут же вызвал подмогу. Это преподало мне хороший урок прямо тогда: не нужно бояться полиции. Отстаивая то, во что мы действительно верили, мы могли дойти до крайности.
Когда всех выпустили, я отвел Тони к себе. Он был очень расстроен, плакал и сказал, что один из копов все говорил и говорил о его гомосексуализме по-испански и пообещал ему, что они позвонят его родителям и расскажут им все, что вдобавок они позвонят его работодателю и так далее. Я попытался успокоить Тони: «Не переживай, они просто блефовали. Они не собираются этого делать». Но именно это они и сделали.
Тогда я сказал Тони: «Послушай, пусть я не верю в то, что людям не все равно, но я точно знаю, что Богу есть до этого дело, Бог позаботится». Тони рассмеялся мне в лицо и сказал: «Трой, Богу плевать на меня. Когда мне было 15 лет, я пришел к своему священнику и рассказал ему о своих чувствах. Он прогнал меня из католической воскресной школы и велел больше не возвращаться». Он продолжил: «Нет, Трой, Богу нет дела до меня. Отвези меня, пожалуйста, домой».
После того, как я отвез его домой и вернулся к себе, я продолжил свой разговор с Ним: «Боже, ты призвал меня проповедовать, когда мне было 13 лет. Мне было разрешено проповедовать в Южной баптистской церкви в 15 лет. Когда мне было 18, я пришел к своему пастору-пятидесятнику и рассказал ему о своих «интересных» чувствах, на что он сразу ответил мне: «О, я знаю, что ты пытаешься мне сказать, тебе просто нужно жениться на хорошей женщине, и это решит эту проблему». Я женился на его дочери, а спустя пять лет брака и двое детей мы прошли через совсем уже не интересный бракоразводный процесс. Тем не менее, 6 октября 1968 года в гостиной моего дома стояли 12 человек: девять друзей и трое незнакомцев. После окончания церковной службы казначей моей церкви сказал мне: «Трой, ты проповедуешь так, как будто сегодня утром в церкви была тысяча человек». Я сказал: «Будет», и через полтора года на наши богослужения приходило уже более тысячи человек.
Мы все должны были подняться и постоять за себя. Мы все должны были сделать это. Я думал, что все захотят выступить со мной. Наконец кто-то сказал: «Но ведь мы можем умереть, кто-нибудь может убить нас». Я тогда ответил: «Да, но как христиане, мы не верим, что после жизни приходит конец. Отсутствовать в этом теле, как сказал Апостол Павел, значит находиться рядом с Господом». Если они убьют тебя или меня, другие поднимутся и пойдут вперед, и мы завоюем нашу свободу. Вот как я тогда думал.
Август Бернадику: Перри и доктор Дон, не могли бы вы рассказать о том, как вы оказались связаны с Фронтом освобождения геев в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе?
Перри Брасс: Я попал к ним потому, что ходил на танцы в Alternate U [прим. ред. Alternate U – некоммерческая контркультурная образовательная организация, а также организационный центр политических акций левого толка в районе Гринвич-Виллидж Нью-Йорка; в 1970-ых годах использовался Фронтом освобождения геев как площадка для подготовки к парадам, шествиям и иным мероприятиям]. В то время я был настолько аполитичен. Я решил пойти на свое первое собрание Фронта в начале ноября 69-го, вскоре после своего 22-летия. Мне казалось, что все там говорят на другом языке. Они говорили о таких вещах, как патриархат, сексизм, мужской шовинизм, — обо всех этих терминах, о которых я тогда понятия не имел.
Затем внезапно Боб Колер, который был чем-то вроде старшего советника Фронта — мне было 22 года, а Бобу 44 года, — встал и сказал: «Сестры и братья». Именно так: сестры и братья, для Фронта женщины всегда были на первом месте. Мы думали, что женщины подвергались большему угнетению, чем мужчины. Это всегда были сначала женщины, потом мужчины, сестры и братья. Я подумал: «Вот оно. Это семья, о которой я всегда мечтал». На следующие три года Фронт стал для меня смыслом жизни: я хотел знать о них всё, включиться в каждый процесс, стать неотъемлемой частью этого сообщества. Как подтвердил бы вам любой член Фронта: в светлое время суток ты работаешь как среднестатистический гражданин, всё оставшееся время у тебя занимают встречи и заседания Фронта, количество которых иногда доходило до 4-5 в неделю.
Это действительно изменило мою жизнь, а мы изменили мир. Мой самый большой вопрос в тот момент, и я думаю, что Марта даже озвучила его: почему не все были членами Фронта? Почему не каждый чёртов квир в Нью-Йорке был в Фронте? Мне понадобилось 30-40 лет, чтобы ответить на этот вопрос, чтобы понять, что у них, у людей, в их жизни есть слишком много что нужно защищать, что они боятся потерять. Было слишком много страха, о котором я говорил, отрицания и страха. И страха всё еще слишком много до сих пор.
Количество людей, вовлеченных в движение ЛГБТК+, как мы его сейчас называем, а тогда мы говорили просто гей-движение — количество людей, вовлеченных в наше движение по сравнению со всем населением все еще очень мало, но лично для меня вопрос об участии в Фронте было делом сразу решенным. Не могло быть и речь, чтобы не участвовать.
Август Бернадику: Пожалуйста, доктор Дон, продолжайте.
Д-р Дональд Килхефнер: Так, во-первых, я хотел бы ответить Эллен про то, что мы стоим на плечах гомофилов. Нужно помнить, что гомофилы были очень консервативной манифестацией, действовавшей где-то между 1953 и 1969 годами — большинство их лидеров были республиканцами. Они не верили во все это: «бросьте вызов структуре, как она есть. Мы должны принять то, что у нас есть, и мы должны приспособиться к этому». Я с уважением отношусь к гомофилам, я знал большинство их лидеров в Лос-Анджелесе, но нам нужно вернуться еще дальше, чем гомофилы, — к Обществу Маттачине в период с 1951 по 1953 год в Лос-Анджелесе.
Общество Маттачине было основано Гарри Хэем и другими активистами. Частью нашей истории как геев, лесбиянок и трансгендеров является то, что наше сообщество уходит корнями в радикальное движение. Мы должны помнить, что «Освобождение геев» не было мирным чаепитием, это было радикальное движение за социальные изменения. Превращение его во что-то другое есть искажение истории. Мне не нужно говорить об этом людям, сидящим здесь, они и так это знают. Но я думаю, что очень многие геи не знают, хотя должны, что их история в Обществе Маттачине носят радикальный характер.
Семь человек, создавших Общество Маттачине, были теми, кого мы сегодня назвали бы прогрессивными людьми. Если кого-то интересует эта история, я написал эссе под названием «Понимание истории геев и лесбиянок в Лос-Анджелесе». Вы можете найти эту статью в архивах на сайте laprogressive.com. В ней я подробно осветил этот вопрос, но движение гомофилов было в основном за ассимиляцию в консервативное движение. Так, какой был первый вопрос, напомните?
Август Бернадику: Как вы попали в Фронт?
Д-р Дональд Килхефнер: В то время я был докторантом Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и получал докторскую степень по истории Африки и ислама. Я состоял в Партии мира и свободы здесь, в Калифорнии; это массовое прогрессивное политическое движение. Когда я услышал о Стоунволлском бунте, я был шокирован. Я хотел связаться с теми геями-радикалами, которые это всё организовали, но не мог их найти. Их как будто просто не существовало. И вдруг полицейские машины перевернуты, камни летят, окна разбиваются. Тогда я подумал: «О, Боже, мы даем отпор”.
Я немедленно разыскал Фронт освобождения геев в Лос-Анджелесе. Он был основан Моррисом Кайтом, который является важной фигурой в истории геев в Лос-Анджелесе и в стране. И Моррис, и Гарри Хэй были моими учителями. На первом же собрании, которое я посетил, меня поразила их политическая сознательность. Я только вошел, а Моррис уже начал говорить о важных извечных вопросах, и я подумал: «Наконец-то, я дома».
Я посетил еще несколько собраний, а затем стал организатором. Эту роль я тогда выполнял и в Партии мира и свободы. Я начал подмечать имеющиеся проблемы. Каждую неделю в 1969 году мы переезжали на новое место, поэтому я нашел нам офис на Вермонт-авеню в Лос-Анджелесе. У нас впервые появился офис, телефон, вывеска и место для встреч. Фронт освобождения геев в Лос-Анджелесе вырос из горстки людей сначала в комнату, полную единомышленников, а затем и в целую улицу, заполненную людьми. Таким был мой вклад в работу Фронта в начале 1969 года.
Август Бернадику: Теперь давайте перейдем к маршам. Эллен, расскажите, пожалуйста, про свою идею проведения ежегодного Марша достоинства в Нью-Йорке, которую вы озвучили на Восточной конференции гомофильных организаций, и их реакции на нее?
Эллен Бройди: Да, конечно, но я бы еще хотела прокомментировать несколько вещей, которые сказали Дон и Перри. Пока доктор Дон говорил, я размышляла о том, насколько географически велики и разнообразны Соединенные Штаты, потому что, возвращаясь к моему замечанию о том, что мы стоим на плечах участников гомофильного движения, я имела в виду, что они были необычайно храбры, даже с учетом того, что они придерживались консервативного стиля в одежде — мужчины в костюмах и галстуках, женщины в платьях. Каждый год они устраивали демонстрацию перед Индепенденс-холлом в Филадельфии. Используя выражение Марты, они делали это при свете дня. Да, у них могла быть консервативная или реформистская политика, но, тем не менее, они были там и таким образом они заявляли о себе, и я думаю, что важен именно сам факт заявления.
Что касается первого Марша — меня не было в городе, когда случился Стоунволл. Как ни странно, в те выходные я была на Файер-Айленде с несколькими участницами Дочерей Билитис: Барбарой Гиттингс и Кей Тобин. В то утро понедельника паром F-E-R-R-Y, направлявшийся от Файер-Айленда к материку, к Лонг-Айленду, с которого можно вернуться в город, казался совершенно другим. У нас не было интернета, YouTube и Instagram (запрещён в РФ). У нас были телефоны. К тому времени, когда наступило утро понедельника, сотни людей знали, что Стоунволл случился, и поездка обратно в Сейвилл ощущалась совсем по-другому. Всем казалось, что теперь их увидят каким-то новым образом, в новом свете, новой ипостаси.
Я пришла во Фронт освобождения геев, может быть, в сентябре. До этого я был председателем (мы, кажется, даже называли эту должность «Президентом»).
Студенческой гомофильной лиги Нью-Йоркского университета. Позже она стала называться «Освобождение студентов-геев Нью-Йоркского университета». В этом качестве я был делегатом Восточной региональной конференции гомофильных организаций, которая проходила в Филадельфии в ноябре 1969 года. Накануне конференции мы с моей тогдашней партнершей Линдой Роудс ужинали с Крейгом Родуэллом, основателем мемориального книжного магазина Оскара Уайльда, и его партнером Фредом Сарджентом. Каждый раз, когда мы собирались вместе, разговор всегда сводился к тому, что происходит в движении геев/гомофилов. Мы говорили о том, как и куда можно было бы развиваться дальше.
Мы буквально заряжали энергией друг друга и все вокруг. Чем больше мы говорили, тем больше становилось очевидным, что мы могли бы использовать встречу в Филадельфии, чтобы обсудить направление, по которому, по нашему мнению, должно двигаться движение гомофилов или геев. Мы написали обращение с предложением превратить ежегодную демонстрацию перед Индепенденс-холлом в полномасштабный марш, отдавая дань уважения тому, что произошло в Стоунволле, и тому, что, как мы надеялись, произойдет в будущем. Я часто потом описывал это как нахождение в нужном месте в нужное время.
Я сама представила это предложение на Восточной региональной конференции гомофильных организаций, потому что если бы выступал Крейг, которого я лично просто обожала, то это могло бросить тень на все наше предложение: на конференции были определенные группы людей, которые не особенно любили его, и мы опасались, что из-за личности выступающего они не воспримут основной посыл.
В тот день в Филадельфии было очень холодно и шел дождь. И вот я – 23 лет отроду, ни разу не фанат публичных выступлений – стою, окруженная участниками конференции, и озвучиваю наше предложение. Затем было голосование. Все проголосовали за него, все организации, кроме нью-йоркского отделения Общества Маттачине; они фактически воздержались от голосования, но несмотря на это дело сдвинулось с мертвой точки. Был сформирован комитет Дня освобождения Кристофер-Стрит, ну, а дальше вы знаете. Я не чувствовала ни капли страха. Мы сделали свою работу. Как сказал Перри, мы посещали по четыре-пять собраний в неделю. В день Марша я осознала, чего мы на самом деле достигли, и первые 20 минут я спорила сама с собой, действительно ли я пойду до конца, пройду ли я по этому кварталу, чтобы самой принять участие в том, в чем я участвовала, извините, что я создала. Я ужасно рада, что сделала это.
Перри Брасс: У меня вопрос, Эллен. Как вы думаете, почему Маттачины воздержались?
Эллен Бройди: Ну, большинства людей уже нет с нами, так что, наверное, я могу сказать это сейчас. Я подозреваю, что это была реакция на Крейга, что были…
Перри Брасс: Он был в Маттачине.
Эллен Броуди: Что?
Перри Брасс: Этот Крейг состоял в Маттачине.
Эллен Бройди: Да, он, Дик Лейч и Рэнди Уикер организовали…
Перри Брасс: Sip-In, «пивную забастовку».
Эллен Броуди: Сидячие забастовки в баре «Джулиус» и в других местах.
Перри Брасс: Да, Sip-In, то, что они называют Sip-in.
Эллен Бройди: Да, Sip-In, но это вызвало напряжение, и я полагаю, Маттачине думали, что мы слишком радикальны. Мы в какой-то степени выходили за рамки, и я думаю кто-то даже сказал, что эта выходка отбросит все движение назад, а не поможет продвинуться вперед. Никто не чувствовал себя 23-летним, участвовавшим в антивоенных маршах студенческого движения за демократическое общество в Нью-Йоркском университете…
Перри Брасс: Возможно, это произошло из-за Дика Лейча.
Эллен Броуди: Думаю, так оно и было.
Перри Брасс: Да. Я думаю, что Дик, при всем моем уважении и дружеской привязанности, но когда я был в Фронте освобождения геев, мы звали его Шпик Лейч, помнишь? Мы были категорически против Дика Лейча, категорически против Джека Николса, который также стал одним из моих самых близких друзей. Я всегда говорил о Джеке Николсе, что он был гей-любимчиком судьбы. Какое-то время Дик чувствовал себя таковым — он был единственным «открытым гомосексуалистом в Америке». Это был его знак отличия. Это были Дик Лейч и Аллен Гинзберг. Я думаю, Дик чувствовал, что он может достичь большего, а Фронт и такие люди, как мы, просто сбивали его с истинного пути. Я думаю это его сильно напрягало.
Эллен Бройди: Думаю, что да, и мне кажется, что это была реакция не столько на то, что должно было произойти, сколько, возможно, на то, что должно было случиться с ним.
Перри Брасс: Я был на собрании, на котором Фронт обсуждал проведение марша, и я почти уверен, что Крейг Родвелл был там и он поговорил с Бобом Колером. Забавно, что на той встрече несколько женщин из Фронта выступали категорически против марша. Сейчас мне кажется, – если я не прав, Эллен меня поправит, – что это были Линда Роудс и Эллен Шумски. Их возражение состояло в том, что марш быстро растворится на порогах баров, которые будут настойчиво завлекать яркими вывесками и гоу-гоу шоу. Боб Колер и другие «фронтовики» решили, что этого никогда не произойдет, потому что мы будем контролировать марш. Но получилось так, что позже все действительно закончилось в барах и на гоу-гоу шоу.
Эллен Бройди: Это точно была не Линда, потому что она была одной из четырех человек, составивших первоначальное предложение. Меня бы удивило, если бы это была Эллен Шумски. Тем не менее, действительно не отрицаю того, что некоторые могли быть обеспокоены, потому что внутри Фронта освобождения геев мне тогда еще приходилось сталкиваться с сексизмом и превосходством мужчин. Это были законные опасения, но даже они не повлияли на нашу решимость выйти с протестом.
Гей-делегация против войны во Вьетнаме из Северо-Западного университета, 1970-е.
Август Бернадику: Преподобный Трой Перри, вы вместе с Моррисом Кайтом, о котором говорили вы и доктор Дон, и преподобным Бобом Хамфрисом были тремя инициаторами, получившими признание за организацию Марша достоинства в Лос-Анджелесе. Расскажите о том, как вы встретились и создали все это. Наверняка администрация города противилась этой затее. А после этого, доктор Дон, я бы попросил вас рассказать об участии Фронта освобождения геев в организации Марша?
Прп. Трой Перри: Это было очень, очень интересно. Моррис позвонил мне и, как только что сказал Перри, что все мы там были братьями или сестрами, назвал меня братом Троем и дальше продолжил: «Мы хотим прийти к вам домой и поговорить с вами. У меня есть письмо из Нью-Йорка, которое я хочу обсудить». Он и Боб Хамфрис пришли, мы разговорились. Моррис спросил: «Вы помните, что произошло в Нью-Йорке в прошлом году?» Я ответил: «Да, я читал статью в «Адвокате». В этой статье было что-то такое, что мне тогда понравилось, там было о том, что люди дали отпор.
Моррис сказал: «Ну, я получил это письмо из Нью-Йорка», и продолжил: «Давайте проведем демонстрацию». Я возразил: «Моррис, нет, нам не нужно этого делать. Мы уже выходили с демонстрациями много раз. Давайте сделаем что-то другое. Проведем парад. Это Голливуд. Господи, у нас есть Рождественский парад, у нас есть Парад роз».
Сказать «давайте устроим парад» и провести его — две разные вещи. Мы долго обсуждали как можно подступиться к этому вопросу. В итоге решили, что первым делом нужно позвонить и узнать, что нужно для проведения парада в Лос-Анджелесе. Как сказала сестра, например, наличие или отсутствие звукового оборудования. Для Лос-Анджелеса, правда, этот вопрос оказался не актуален. Здесь подходили к вопросу со всей возможной «серьезностью».
Мы тут же позвонили и нам сказали, что вопрос рассматривается при личном присутствии заявителя полицейской комиссией. Они отвечали за выдачу разрешений для проведения митингов, демонстраций и парадов в городе. Мы пришли в полицейскую комиссию и заполнили все необходимые документы. Подавали заявку от имени Метропольной общинной церкви. Мы думали, что так будет проще. Наша церковь была некоммерческой, что позволит нам хорошо все преподнести.
Когда мы приехали, все было очень… кто-то сказал мне: «Если нет непосредственной необходимости, то не используй слова «гомосексуал» или «гей». Я сказал: «Хорошо, не буду, пока они не начнут», но они начали очень быстро. Для меня было совершенно очевидно, что они знали, кто мы такие. Наконец, примерно полчаса спустя, когда им надоело запугивать меня, они спросили: «Кого вы представляете?». Я сказал: «Мы представляем гомосексуальное сообщество Лос-Анджелеса».
Можно было подумать, что я только что выстрелил им в лицо. Они так растерялись, что не знали, что делать — их поразил именно тот факт, что у меня действительно хватило смелости сказать им это все в лицо. Начальник полиции Эдвард М. Дэвис немедленно сказал комиссии: «Если вы собираетесь позволить этим… – да я скорее разрешу ворам и проходимцам выйти с маршем на Голливудский бульвар, чем допущу этих».
Потом они начали над нами издеваться и отпускать всяческие шуточки. Это не сработало. Мы не собирались уходить, пока не получим ответ. Наконец они сказали: «Мы хотим, чтобы вы все ушли. Мы дадим вам возможность обсудить это между собой. Возвращайтесь часа через полтора, этого времени достаточно, чтобы пообедать и вернуться». Что мы и сделали. Пока мы обедали, Моррис сказал: «Я им не доверяю. Хватит уже рассиживаться, лучше вернуться туда. Они проведут собрание, а затем объявят, что мы вовремя не явились. И конец всей нашей затее».
Когда мы вошли, они, конечно же, уже были в комнате и продолжали обсмеивать всю нашу процессию и заявление: «Хорошо, вы можете провести свой парад, если сделаете следующее. Во-первых, вам придется внести залог в размере 1 миллиона долларов на покрытие убытков магазинов, у которых будут выбиты стекла, когда люди будут бросать в вас кирпичи и камни. Во-вторых, вы должны внести денежный залог в размере полумиллиона долларов, чтобы оплатить сверхурочную работу полиции, которая будет вас защищать. В-третьих, в марше должно участвовать не менее 5 000 человек». Мы горячо поблагодарили их и покинули собрание. Мы знали, что никогда в жизни не сможем найти такие деньги в Лос-Анджелесе.
Мы вернулись к себе и Моррис, который был очень сообразительным, сказал: «Давайте позвоним в АСГС» [прим. ред. АСГС — Американский союз защиты гражданских свобод (АСЗГС) (American Civil Liberties Union, ACLU) — некоммерческая, неправительственная организация США, основанная в 1920 году, провозгласившая своей целью защиту и охрану частных прав и свобод, гарантированных каждому человеку в конституцией и законами Соединенных Штатов. Деятельность организации направлена главным образом на участие в судебных процессах, законотворчестве и осуществлении образовательных программ]. Он обращался к ним много раз, так что он позвонил и сказал: «Это Моррис Кайт. Нам нужен адвокат». В этот раз они назначили нам Херба Селвина, одного из лучших адвокатов в городе Лос-Анджелес, который ещё и вел прогрессивные дела.
Он позвонил нам в понедельник утром, встретился с нами и сказал: «Я звоню в полицейскую комиссию. Мы собираемся вернуться туда в ближайшую пятницу. Нам всем нужно быть там. Мы вернулись в пятницу. Он сказал им: «Устав города гласит, что мы должны предстать перед вами дважды, прежде чем мы сможем подать на вас в суд. Это номер два. Я хочу, чтобы вы поняли, что мы считаем эти требования нелепыми». И затем он уже сам поговорил с ними.
Они снова попросили нас выйти, но на этот раз всего на 15 минут. Затем мы вернулись, и они сказали: «Хорошо, мы отменяем требование о том, что в марше должно принять участие не менее 5 000 человек, но вы должны внести два залога». Херб горячо поблагодарил их, мы ушли и он сказал: «В пятницу мы идем в суд».
В ту пятницу судья выслушал нашу сторону дела и выслушал комиссию полиции. Он ударил молотком и сказал: «Эти люди не должны вносить никаких залогов. Они граждане этого города. Они платят налоги, как и все остальные. Меня не волнует, что вам придется вызывать Национальную гвардию. Вы будете защищать этих людей». Боже мой, в то воскресное утро, когда мы приехали на место, я больше всего боялся, что никто не придет. Это действительно меня сильно тревожило. Я все думал: «Кто-нибудь придет посмотреть на парад? А будет ли кто-нибудь в нем участвовать?», потому что у нас было всего три дня, чтобы все спланировать.
Честно говоря, мы думали, что проиграем дело, и у нас не было никакого плана парада. После этого мы начали звонить во все организации геев и лесбиянок в Южной Калифорнии, которых было немного, и говорить, что мы должны начать готовиться прямо сейчас. Мы победили, и мы должны провести этот парад вместе. Мы позаботились о том, чтобы все знали: на параде нам нужны и те, кто хочет продемонстрировать себя, и те, кто хочет просто весело провести время. Нам было все равно.
На первом параде у нас не было никого в костюмах и галстуках. При этом у нас были платформы всех возможных цветов и направлений. У нас была секция для домашних животных. Мы сказали всем, что можно взять с собой домашних животных и пройти в марше с ними, и люди так и поступали. Фотография молодого человека, выгуливающего своего аляскинского хаски с табличкой на каждой стороне, которая гласила: «Мы не все выгуливаем пуделей», попала в журнал «Тайм». Он хотел, чтобы все знали, что в параде участвуют и такие люди, как он сам. В итоге все, кто хотел быть на параде, были на параде.
Д-р Дональд Килхефнер: В апреле 1969 года, простите, 1970, апреле 1970 года Морти Мэнфорд из Фронта освобождения геев в Нью-Йорке связался с Моррисом Кайтом, и Моррис попросил нас в Фронте принять участие в параде в честь первой годовщины Стоунволлского восстания. Были приглашены и другие города. Было единогласно решено, что мы, конечно же, присоединимся, и Моррис и я заключили соглашение: Моррис позаботится об организации, если я позабочусь о повседневных делах Фронта освобождения геев, на что я согласился. Примерно через месяц у нас оставалось уже не так много времени: пара месяцев – всего лишь апрель, май и июнь, – чтобы организовать здесь большой марш. Все, что сказал Трой, — абсолютная правда. Но есть одна вещь, которую он не упомянул: в субботу перед маршем в «Лос-Анджелес Таймс» была опубликована большая статья обо всем, что произошло, и о том, что парад состоится на следующий день. Большая часть посетителей мероприятия узнали о нем именно из этой статьи в «Лос-Анджелес Таймс», которую в то время читал почти миллион человек.
Помимо самого марша, который Фронт освобождения геев помог организовать, сам Фронт также организовал в те выходные Конференцию освобождения геев Западного побережья. Эта задача легла на мои плечи. Это было мое предложение. В парке МакАртур в Лос-Анджелесе мы провели первую Конференцию по освобождению геев Западного побережья. Пришло около ста человек, которые впоследствии стали ядром деятельности по освобождению геев в своих городах. Это было важно по нескольким причинам: это был словно Ноев ковчег — у нас было по одному-два человека из каждого города и поселка на Западном побережье: Сан-Франциско, Портленд, Сиэтл, Сан-Диего, Тусон, Феникс и так далее, и так далее.
Например, на этой конференции присутствовали люди, организовавшие первый Марш освобождения геев в Сан-Диего. В день марша, — а позвольте отметить, что большая часть организации легла на плечи Морриса Кайта и Троя Перри; Оои оба проделали выдающуюся работу по организации этого сообщества, выдающуюся.
На марше присутствовало около 35 000 человек. В марше были представлены почти все организации, известные в Лос-Анджелесе, и Фронт освобождения геев был там с двумя платформами. На одной у нас своего рода импровизационный “театр гориллы” – коп из полиции нравов гонялся за феями и арестовывал их за крылышки. Еще мы сделали огромную банку с вазелином из папье-маше. В то время вазелин был основной смазкой, используемой для секса. Это было возмутительно и многие раскритиковали идею, но мы повеселились от души, выгуливая эту банку вазелина по улице.
Это то, что я называю периодом реакции на гетеросексуальное превосходство. Я предлагаю избавиться от слова гомофобия. Это не отражает того, что на самом деле происходит с нами. Это действительно гетеро превосходство. Марш запустил период реакции. В течение последующих года-полтора каких демонстраций мы только не проводили: сидячие забастовки, захваты, называйте – не промахнетесь. Затем, примерно в середине 1970-х, мы начали проактивную фазу Освобождения геев здесь, в Лос-Анджелесе, что означало строительство, создание. И в результате этой проактивной деятельности появился Центр общественных услуг для геев, который сегодня известен как ЛГБТ-центр в Лос-Анджелесе. Мы создали со-общество, настоящее сообщество, впервые в Лос-Анджелесе. Тот первый парад был вдохновляющим и действительно мотивировал нас продолжать работать в этом направлении.
Банка с вазелином на первом прайд-марше в Лос-Анджелесе, 1970 год. Кен Робинсон.
Август Бернадику: Марта, во время первого парада, думали ли вы о том, как вам удалось основать организацию, а затем, в течение года, создать это движение или зачатки движения, в котором в конечном итоге тысячи людей собрались вместе для общей причины?
Марта Шелли: Конечно, нет. Мне было сколько, 25-26 лет на марше 1970 года. В то время я думала, будучи воспитанной в движении за гражданские права, а затем в женском движении и так далее, я думала, что в стране грядет революция, и я просто думала, что мы ее часть и движение будет расти. У меня не было ни малейшего — просто это не оказалось для меня большим сюрпризом. Я была очень счастлива и взволнована.
Август Бернадику: Преподобный Трой Перри, вы упомянули, что вам бы пришлось внести задаток в размере 1 миллиона долларов. Сейчас, мне кажется, JP Morgan Chase был бы больше чем счастлив предоставить такую сумму, лишь бы оказаться причастным к проведению Марша достоинства. Да, произошел хоть и медленный, но переход к тому, что сейчас называют розовым капитализмом, но как вам всем современный дух парадов? Давайте все наденем откровенную одежду, повеселимся на солнышке и закатим круговую вечеринку, которая нам обойдется в 200 долларов. Что вы думаете об этом?
Прп. Трой Перри: Вы правы. Банки сегодня были бы только рады выписать чеки, но когда вы говорите о 200 долларах за круговую вечеринку, мне становится грустно. Я хочу, чтобы люди прекрасно проводили время, но я хочу и серьезных вещей. Я хочу, чтобы мы были движением, которое действительно приносит изменения. Я не очень беспокоюсь о сегодняшней молодежи, но я вижу это.
Я не знаю, эпидемия это или что, но в Лос-Анджелесе, похоже, в этом году у нас может быть целых три парада гордости. Наш лос-анджелесский парад покидает Западный Голливуд, при этом сам Западный Голливуд объявил, что собирается провести парад. И это происходит по всей стране. Я наблюдаю, как происходит разделение и драки из-за гей-парада, радужного флага и т. д.
Я чувствую, что все может измениться. Я верю, что молодежь сама знает, что правильно и что сработает, а что нет, точно так же, как когда мы были молодыми, когда все это началось. Я продолжаю наблюдать за тем, что происходит в целом и происходит с ними, какие течения возникают и уходят. Не так уж — да, хоть я и старейшина в нашем движении — на самом деле не имеет значения, что я думаю. Я могу вспомнить и рассказать молодежи, как это было тогда, но тогда было не так, как сегодня. Сегодня у нас есть люди в Конгрессе, люди, которые поддерживают и показывают своим примером, среди нас есть те, которые выдвигают свои кандидатуры на выборы, которые будут нашими партнерами в борьбе и битве за освобождение в этой стране, во всех наших гей-движениях. У меня мурашки от того, что наконец происходит.
Наконец-то мы собрались, и наше руководство начало общение с лидерами других групп. Я не могу описать, насколько это важно. Лос-Анджелес действительно вырос. В нашем городском совете у нас большинство среди выходцев из Латинской Америки. Я могу продолжить список, но мне очень повезло в моей борьбе. Меня приглашали в Белый дом три президента. Коммунистическая Куба наградила меня за мою работу в области прав человека против гомофобии и трансфобии. Я никогда бы не подумал, будучи очень одиноким подростком, который не знал, что в мире есть кто-то еще вроде него, что я вырасту и проживу эту невероятную, невероятную жизнь. Я безмерно благодарен за то, что у меня такой партнер, как Филипп, мой муж уже на протяжении 36 лет. У нас есть домик в Сильвер-Лейк в Лос-Анджелесе, на вершине холма. Я принадлежу к поколению, для которого подобные вещи были важны, и мы с ним сделали это.
Мы сторонники ассимиляции, вероятно, больше, чем раннее освободительное движение. Я действительно верю в пожертвование денег Демократической партии, проверяю, передаю ли я деньги прогрессивным ЛГБТ+-организациям, которые имеют свое влияние. Я благодарен, что некоторые организации могут заставить президента прийти и выступить. Это действительно так. Это тоже важно, точно так же, как мы помним тех ранних лидеров-гомофилов, как сказала моя сестра, что мы стояли на их плечах. Как сказал Дон, такие люди, как Моррис Кайт и другие здесь, в Лос-Анджелесе, помогли нам.
Август Бернадику: Кто-нибудь еще хочет это обсудить?
Марта Шелли: Да, я хотела бы кое-что сказать. Я вижу это по-другому. У нас с женой тоже есть свой дом, отлично. Хотя я не сторонник ассимиляции. У нас есть горстка людей, три-пять максимум, у которых есть больше, чем у 60-80% населения в этой стране. Я вижу, что дело не только в том, чтобы геи попали в офис, были приглашены в Белый дом или проваодили парады. Мы живем в империи, которая рушится с экономической точки зрения. Кроме того, мы живем в мире, который, возможно, умирает от нашего поведения, нашего — как это лучше назвать. Я сейчас пытаюсь придумать это слово. Экоцид. Мы убиваем природу. Эти вопросы сейчас для меня важнее всего остального. Я думаю о наших детях и внуках и о том, что с ними будет. Какой мир мы им оставляем? Да, у меня была действительно хорошая жизнь, но оставлю ли я детей жить как рабы, когда они должны работать на трех работах и все еще не быть в состоянии заплатить за квартиру? Я вижу это в своем городе, куда бы я ни посмотрела, все больше и больше людей на улицах, бездомных, живущих в палатках, живущих в своих фургонах. Эта страна разваливается. Я уже давно изучаю историю, не только нашу нынешнюю историю, но и то что было раньше, вплоть до древней Ассирии и тому подобному. Другие цивилизации рухнули — что сейчас и происходит с нами. Для меня это действительно первично и важнее всего остального.
Перри Брасс: Это так в духе Фронта, Марта. Все имеет одни и те же истоки. Это просто заложено в нас из опыта Фронта освобождения геев. Все, что ты сказал. Мы не можем не поделиться этим. Это огромная часть нас. Мы действительно думали, что находимся на пороге революции.
Д-р Дональд Килхефнер: «Освобождение геев» было революционным движением. Мы можем быть на пороге революции и сегодня. Сегодня революция для нас, геев, лесбиянок и трансгендеров, заключается в том, как мы идентифицируем себя. За последние 50 лет у нас появилась «поляна в лесу», где мы можем выжить.
На что мы должны обратить внимание, так это на идентичность, навязанную нам сторонниками гетерогенного превосходства. Они определили нас как иной половой акт. Большинство геев сегодня и живут в этой роли, играют по ее правилам. Сегодня это не негативное сексуальное поведение, но оно по-прежнему определяется так, как хотят гетерорасисты. Я предлагаю, чтобы революция, перед лицом которой мы стоим, стала бы революцией самоидентификации геев и понимания того, что значит быть геем, с точки зрения самих геев.
Какую роль играют геи в обществе? Почему мы существуем в обществе тысячелетия напролет, делая то, что делаем? Что мы делаем? Вот почему Гарри Хэй и я основали «Радикальных фей», чтобы исследовать вопрос о том, кто мы и какой вклад мы вносим в общество. Мы не просто «половой акт». Мы нечто гораздо большее. Вот где сегодня пик гей-революции, я полагаю.
Перри Брасс: Я полностью с тобой согласен, Дон, абсолютно. Я всегда говорил, что весь вопрос о том, как мы себя называем, даже сам термин «геи» не объемлет всего, чем мы являемся. Настоящий вопрос, который у нас есть, заключается в том, кто спасет вам жизнь? Как мы будем спасать жизнь сообщества? Это большие вопросы, которые стоят перед нами. Сам половой акт или сами половые акты являются его частью, но это лишь малая часть нашего уравнения.
Эллен Бройди: Мы практиковали интерсекциональность до того, как интерсекциональность стала академически модным словечком. Мы боролись за тот первый марш в Нью-Йорке. Это был не парад; это был явно марш за освобождение. Это было началом чего-то универсального и прекрасного, и именно так мы могли сыграть в этом свою роль. Все, о чем упоминала Марта, в сочетании с неким сексизмом, который до сих пор пронизывает наше общество, работало против нас. Я до сих пор считаю себя революционеркой. В данный момент я старая, уставшая революционерка.
Август Бернадику: Я хочу закончить эту беседу вашими видениями будущего и советами. Не могли бы все ответить в нескольких предложениях, какой совет вы дали бы людям, которые будут выходить на улицы в эти выходные с учетом вашего жизненного и активистского опыта?
Перри Брасс: Больше улыбайтесь. Больше общайтесь с людьми. Общайтесь с незнакомцами, которые все еще являются вашими братьями и сестрами.
Эллен Бройди: Помните, что это движение не стоит само по себе спиной к интерсекциональности — заключайте союзы, стройте мосты и открывайте двери. Есть много других вещей, над которыми работают те из нас, кто участвует в этой дискуссии, которые не являются специфическими для ЛГБТК. Всегда устанавливайте связи, укрепляйте их — поддерживайте, и вы получите поддержку.
Д-р Дональд Килхефнер: Я сосредоточен на работе, которую я делаю, по развитию межпоколенческого сознания в нашем сообществе. Нужен диалог между молодежью, взрослыми и старшими, и привлечение к этому диалогу предков. Молодежь — я провожу половину своего времени, общаясь с молодежью, и все время слышу как они спрашиваю: “А где же старшие?”. Когда нам нужны старейшины, мы не можем их найти, они невидимы. Одним из элементов, который должен прийти в сообщество, является межпоколенческое чувство ответственности. Возростной апартеид процветает в нашем обществе и обедняет его. Это работа, которую я делаю.
Перри Брасс: Дон, в этом ты прав. Мне нравится термин возрастной апартеид. Красивый термин.
Марта Шелли: Я бы сказала, что единственный совет, который я могла бы дать молодым людям, это поступать правильно, даже если вы боитесь. В тот первый марш, который я организовал с участием 400 человек, мне было страшно. Я боялся, что меня могут застрелить. Я была в Гарлеме, когда Мартин Лютер Кинг-младший был убит. Мы можем что-то выиграть, мы можем что-то проиграть. Я думаю о Грете Тунберг и о том, чего она уже успела достичь в столь юном возрасте. Это не значит, что ты выиграешь. Если вы попытаетесь, вы можете выиграть, вы можете проиграть, но вы обязательно проиграете, если не будете пытаться.
Прп. Трой Перри: Мой совет молодым людям — продолжать стоять. Я так горжусь сегодняшней молодежью, которая организует альянсы геев и гетеросексуалов в школах. Происходит поколенческий сдвиг, когда все молодые знают кого-то из ЛГБТК. У них есть друзья, и они знают, какую ложь говорят в церквях. Поддержите своих друзей и внесите свой вклад в революцию так же, как и мы – члены сообщества – в эти выходные.
Источник: lgbtqhp.org
