Рассказываем истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, эмигрировавших в другие страны
Мы продолжаем публиковать интервью русскоговорящих ЛГБТК-людей, которые приняли решение эмигрировать в другие страны из-за войны и гомофобии. Ранее мы публиковали интервью лесбийской пары Вероники и Александры. Все интервью взяты в рамках проекта «ИСХОДники».
В этот раз мы хотим поделиться с вами историей Алексея Назарова и Николая Щербакова. Сейчас они живут во Франции, в городе Лион. Николай – краснодипломник МГУ, координатор информационной политики “Федерации ЛГБТ-спорта России”. Алексей – видеограф, репортёр, один из организаторов “Санкт-Петербургского Прайда” и медиа-координатор “Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие”.
В интервью они рассказали о своей деятельности в России и о том, как приняли решение покинуть эту страну. Кроме того, в этом интервью вы сможете узнать нюансы получения убежища во Франции, а также прочесть об отношении французов к русскоязычным гражданам.
Первый вопрос очень простой: можете представиться и рассказать что-то о себе для тех, кто ничего о вас не знает?
Николай: Меня зовут Николай Щербаков, мне 27 лет и я являюсь ЛГБТ-активистом. В России я долго время участвовал в организации просветительских и спортивных мероприятий в Федерации ЛГБТ-спорта России. Это одно из крупнейших независимых общественных движений в России, которое занимается организацией мероприятий, куда приходит много ЛГБТ-персон, где они могут проводить время, соревноваться друг с другом в различных спортивных состязаниях и делать всё это в более-менее дружелюбной комфортной обстановке.
Сейчас у этого движения, как и у всего ЛГБТ-сообщества в России, наступили достаточно трудные времена. Сейчас уже открытость этих мероприятий всё менее доступна для участников, и всё идёт к тому, что придётся организовывать мероприятия не от лица Федерации, а делать это более скрытно, без открытых лозунгов и демонстрации ЛГБТ-символики. Я занимался этим с 2016 года. И до сих пор являюсь координатором информационный политики, то есть, я занимаюсь всеми информационными ресурсами Федерации ЛГБТ-спорта России.
В последнее время все наши мероприятия были на самообеспечении, т.е. участники платили взнос, чтобы Федерация помогла организовать всех, найти крутое место, проводить состязания, вручать призы. Всё это реализовывалось на взносы самих участников.
В конце декабря прошлого года, юридическое лицо, аффилированное с Федерацией ЛГБТ-спорта России, было признано иностранным агентом, и сейчас мои коллеги занимаются тем, что обращаются в суд и пытаются каким-то образом отстоять свои права, понять, что делать дальше и, возможно, даже ликвидировать юридическое лицо. Поэтому сейчас этот вопрос очень сложный.
Мы, Федерация ЛГБТ-спорта, отказываемся признавать себя “иностранным агентом”, и мы продолжим свою деятельность такой, какая она была раньше, до тех пор, пока это будет возможно.
Что касается моей профессиональной деятельности — я работал клиническим психологом для людей, переживших инсульты, различные черепно-мозговые травмы. Специфика работы – реабилитация людей после тяжелых обстоятельств. С началом войны против Украины мы с Алексеем поняли, что в России оставаться нам опасно, и мы уехали. 26-ого февраля мы прилетели во Францию и запросили здесь политическое убежище. Сейчас временно я не работаю.
Алексей: Меня зовут Алексей Назаров, мне 45 лет. Я родился в Воронеже, где прожил 30 лет, а потом переехал в город своей мечты – Санкт-Петербург. В Воронеже я учился на юриста, но никогда не работал по профессии. Работал я внештатным радиоведущим на “Радио Россия”, было такое в моей биографии. Но я не вёл там какие-то политические программы, у меня не было никакой пропаганды. Я занимался программой “Жизнь замечательный зверей”. Это был мой первый журналистский опыт и первая работа на радио. Причём работать меня взяли с улицы и учили в процессе.
В Петербурге я работал почти 10 лет с 2010-ого года в сфере кино. Также я увлекался фотографией. Снимал разные события в Петербурге, выкладывал в интернет и публиковал на разных ресурсах. А начиная с 2015-ого года это вышло на более высокий уровень. С 2019-ого я как видеограф начал сотрудничать с “Настоящим Временем”. Там у меня было обучение, а позднее и практика в программном офисе “Настоящего Времени” в Праге.
До отъезда из России я в основном снимал репортажи для “Радио Свобода” и видеоистории для “Настоящего Времени”. Получается, что журналистской я занимался лет 5-6, а в кино работал больше 10-ти. Эти работы у меня совмещались. Плюс я ещё и ЛГБТ-активист, с 2015-ого года я публично выходил на разные мероприятия. Мой первый выход как активиста был на Дворцовой площади Петербурга в день ВДВ 1-ого августа 2015 года. Тогда мы решили поддержать традицию парня, который 2 года подряд до этого занимался акционизмом в день ВДВ.
Я один из организаторов “Санкт-Петербургского Прайда” с 2016 года. И я являюсь медиа-координатором ”Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие”, в котором я до сих пор удаленно помогаю: делаю контент, публикую различные материалы, провожу лекции и вебинары.
Мы с Николаем улетели из России 25 февраля 2022 года из Петербурга в Стамбул, а из Стамбула мы сразу 26 февраля прилетели в Лион. С июля 2022 года мы официально признаны беженцами во Франции и живём сейчас в городе Лион.
Расскажите, почему именно Лион, почему вы выбрали лететь именно во Францию, были ли у вас какие-то личные или другие связи в этой стране? Как вы сделали выбор?
Алексей: Во-первых, я неоднократно бывал в Европе и, в том числе, бывал во Франции. В Лионе у меня живут знакомые — люди к которым, если что, можно было приехать.
Когда ты являешься ЛГБТ и гражданским активистом в России, то нужно иметь в кармане загранпаспорт и задумываться о том, куда возможно придётся уехать.
Также я журналист изданий, которые признаны в России «иностранными агентами», плюс я сотрудничал с «People In Need» — нежелательной организацией в России. Помимо этого, мы сторонники оппозиционного политика Алексея Навального. У Николая есть фотография с Навальным, что сейчас оказывается уголовно наказуемой вещью.
На самом деле мой выбор был достаточно условным по той причине, что у меня в паспорте уже была пятилетняя французская виза, которую я получил в 2019 году. Потому в плане европейских стран у меня особо не было выбора. Кроме того, существует правило Дублинского соглашения, поэтому ехать надо было именно во Францию. Николай сделал себе французскую визу уже позднее.
В декабре 2021-ого года нам дали десятилетние канадские визы. Тогда у нас был выбор: лететь либо в Канаду, либо во Францию.Так как в феврале 2022-го мы понимали, что случится что-то неизбежное, то уже заранее купили билеты на 25 февраля еще до начала войны в Стамбул по адекватной цене. И когда началась война, то мы уже понимали, что мы уезжаем и собрали все наши вещи.
Решение куда лететь было очень смешным. Помню, когда объявили посадку на самолёт в Стамбул, мы находились в аэропорту Пулково — думали, а куда, собственно, мы полетим из Стамбула. Боялись, что сейчас закроют границы и не будут никуда пускать. И вот мы, стоя на посадку в Стамбул, решили, что всё-таки выбираем Францию. Тогда во время посадки мы и купили билеты в Лион.
Николай: Причём сразу купили ближайшие билеты по самой доступной цене. Я лично не хотел ждать ни дня. Мне казалось, что если мы сейчас прилетим в Стамбул и если мы там останемся хотя бы на пару дней, то может случиться всё, что угодно — вплоть до закрытия границ с Европой для людей с российскими паспортами. Поэтому я настаивал на том, чтобы мы прямо в аэропорту взяли билеты из Стамбула в Лион.
Алексей: В ночь с 25-го на 26-е около часу ночи мы прилетели в Лион. Мы были единственные русские на самолете, и наш самолет, по-моему, был последним, который летел в облёт Украины по территории Европы. Наша подруга Линн в Лионе чуть нас не побила потом. Она следила за перемещением самолёта в режиме онлайн и сказала, что мы просто идиоты, что дотянули до последнего момента.
Николай: Линн давно уже говорила, что надо подумать об отъезде и что-то с этим делать. Всё же уже давно было понятно, что ситуация в России движется в какую-то неблагоприятную сторону и непонятно, куда это всё зайдёт.
Алексей: А я всё время говорил: “Ты не беспокойся и не разводи панику”.
Николай: Он говорил, что не нужно делать поспешных выводов, действовать на эмоциях и разводить панику — нужно просто посидеть подумать и решить, что делать дальше. Но на самом деле в тот момент, когда это всё начало происходить, времени на подумать уже было совсем мало. Нужно было действовать.
Алексей: Когда мы прилетели, то услышали первые слова на французском. У нас взяли наши паспорта, поставили печати, и мы наконец попали на территорию Франции.
Николай: Никаких дополнительных вопросов нам не задавали, несмотря на то, что это было во второй день после начала войны. А ведь нам, гражданам с российскими паспортами, могли задать кучу дополнительных вопросов: куда вы летите? К кому вы едете? На сколько? Где ваши обратные билеты? Но Франция встретила нас очень тепло и приятно.
Вы сразу подавались на убежище? Как это происходило?
Алексей: Мы решили, что не будем тянуть с этим, поскольку в этом не было смысла. Но мы прилетели в субботу, а общественная организация SPADA, куда нужно было идти, в эти дни не работала. По итогу мы пошли туда в понедельник 28-го числа. Но мы любители поспать, и потому пришли несколько поздновато. Нам сказали, что сегодня нас не примут, и дали рандеву на 29-ое февраля. Только вот в 2022 году в феврале всего 28 дней.
Мы посмеялись и пришли уже на следующий день, 1-ого марта. В этой общественной организации мы оформили наш запрос на убежище как гей-пара. После этого нам назначили рандеву в префектуру на 4-ое марта. Стоит отметить, что во Франции первичные документы заполняет общественная организация и уже затем передаёт их в префектуру.
4-ого марта утром мы пришли в префектуру, где у нас взяли наши документы и сняли отпечатки пальцев. Как раз с этого момента считается, что мы официально подали ходатайство на предоставление нам статуса беженцев. Уже 9-ого мая в Париже у нас было иммиграционное собеседование. А во второй половине июля мы получили положительное решение по нашему статусу.
Сейчас мы учим французский язык. Николай успешнее, а я вот ленюсь, я старый. Сейчас мы продолжаем ждать наши французские документы. При этом нам выделили постоянную социальную квартиру в центре Лиона, где мы сейчас и живём. Наше жильё находится в самом гейском районе города в красивом историческом месте и мы потихонечку адаптируемся, привыкаем ко всему.
Николай: В первую очередь мы учим язык, поскольку во Францию мы прилетели вообще без знания языка. Мы просто никогда не думали, что окажемся в этой стране, я лично всю свою жизнь учил английский. Но это хорошо, что я знаю английский, так как без него нам пришлось бы гораздо сложнее в плане общения с иностранцами и с госучреждениями.
Алексей: Я французский учил лишь немного, и то давно. А английский я за последние лет 20 уже подзабыл. Но даже сейчас, когда начинаешь общаться на французском и когда не можешь сказать что-то на этом языке, очень сильно помогает былое знание английского.
Как формально устроен статус беженца? Насколько я знаю, в нём есть, например, запрет на работу. Какие ещё с этим связаны ограничения? И какого рода помощь вы получаете?
Алексей: Тут важно подчеркнуть несколько вещей. Вообще процедуры единые для всех стран Евросоюза, но во Франции они в разных городах почему-то немножечко отличаются и имеют свою специфику в плане социального обеспечения, каких-то удобств и отношения.
Мы будем в основном говорить, конечно, про Лион. Запрет на работу действительно есть, но только пока ты находишься в статусе просителя убежища. Пока ты находишься в статусе просителя, ты работать не можешь (Формально можно работать через полгода и в статусе просителя, если решение еще не вынесено). Другими словами, мы не имели право работать, начиная с 4-ого марта и до середины июля, когда было принято положительное решение.
После того, как было принято решение, у нас появилось право работать. В принципе, наша главная задача сейчас – это выучить французский язык, а не начать работать. Всё же Николай хочет работать в сфере клинической психологии, а я всё так же хочу работать журналистом или работать в кино, хотя бы монтировать видео. Поэтому очень важно выучить язык. Нет смысла прямо сейчас бросаться на амбразуру и идти работать.
Отчасти мы сейчас лежим таким грузом на социальной системе Франции, потому что мы получаем пособие. Но с другой стороны, я думаю, что мы сейчас повесим немножко грузом на французской системе, выучимся, а потом будем приносить пользу и доход.
Когда мы подали ходатайство о предоставлении статуса беженца, то нам тут же, в префектуре, назначили пособие, как на семью. Нам сразу сказали, какой будет размер пособия. Первая выплата произошла примерно через полтора месяца. Обычно первая выплата происходит стандартно через 45 дней. Потом уже каждый месяц 5-го числа выплачивалось пособие.
Будучи уже в Лионе, первую неделю мы жили у наших знакомых. Потом, когда эта неделя закончилась, знакомые сказали, что нам пора уходить. А жилья на тот момент у нас ещё не было. У нас был момент, когда мы оставили у них свои большие чемоданы, вышли на улицу с рюкзаками и…
Николай: …и поняли, что нам абсолютно негде жить и некуда идти, что мы вообще не представляем, что будет дальше и что по факту мы теперь бездомные.
Алексей: Это было очень необычное ощущение, когда ты выходишь на улицу и понимаешь, что ты теперь бездомный.
Николай: Мы не понимали, куда идти, что делать дальше, где остановиться и как теперь всё это будет дальше развиваться. Тогда мы сняли гостиницу на две ночи. После этого мы уже нашли квартиру на AirBnB на неделю, и на этом наш горизонт планирования закончился. Всё это стоит немалых денег, которых у нас было не так много, чтобы постоянно оплачивать жильё. Мы решили, что за это время мы должны найти хотя бы какое-то себе жильё.
Алексей: События развивались стремительно. Когда мы вышли от знакомых и осознали, что мы бездомные, то Николай случайно написал своему знакомому в Москве, что нам негде жить. Тот в свою очередь написал какому-то своему другому знакомому об этом, который связался с ещё каким-то знакомым в Лионе, а тот связался ещё с другими людьми…
Николай: И вот спустя два часа мне начал писать в Telegram какой-то незнакомый мне молодой человек. Он рассказал, что нашёл нам жильё и что там уже всё готово. Нам оставалось только приехать куда-то с чемоданами.
Мы изначально подумали, что это наверняка какая-нибудь порностудия. Что вот нам всё предлагают бесплатно лишь для того, чтобы потом взять нас в секс-рабство, начать снимать порно-ролики и таким образом зарабатывать на нас.
Алексей: Но по факту оказалось, что это французская гей-пара, живущая в Лионе. Один из них муниципальный депутат. Эти люди совершенно бескорыстно пригласили нас жить к себе, где мы и жили шесть месяцев — почти до конца сентября 2022-ого года.
Николай: Мы провели полгода в квартире абсолютно незнакомых нам людей, которые выделили для нас огромную комнату. Они сказали, что всегда рады помочь и что они очень сочувствуют нашей ситуации. Что мы спокойно можем жить с ними, обедать за одним столом и что они могут помочь нам со всеми нашими делами и проблемами.
Алексей: Стоит добавить, что в конце марта нам предложили временное социальное жильё как соискателям убежища, но не в Лионе, а где-то в 100-та километрах от Лиона в городе Руан. Мы тогда отказались, сказав, что уже нашли жильё в Лионе. В связи с этим нас должны были бы лишить пособия или его части за отказ от временного жилья, но мы предоставили бумаги от наших французских ребят — что они помогли с жильём. По итогу нам разрешили остаться в Лионе у французов и мы сохранили пособие в полном объёме.
Ещё у нас есть бесплатный проезд. Мы сразу получили проездные карты на весь общественный транспорт региона — это Лион и его окрестности, вся большая агломерация.
Николай: Ещё есть благотворительная организация “Restaurants du Cœur”, которая собирает еду со всех магазинов и ресторанов.Эта еда уже подходит к окончанию своего срока годности и собирается вот в такую ассоциацию, где в дальнейшем распространяется по нескольким точкам в городе. Люди раз в неделю могут приходить в эти точки и бесплатно получать сбалансированный пакет недельной помощи с едой. Мы тоже его получаем. Но и в продуктовых магазинах мы также покупаем продукты на неделю.
Алексей: В первую очередь это предназначено для беженцев и для нуждающихся, в том числе для нуждающихся французов. То есть если твой доход ниже определённой суммы, то неважно — беженец ты или француз. Ты в любом случае имеешь право на помощь.
Тебе могут помочь и с жильём, и с едой, чтобы ты с голоду не умер. Такая же история и с постоянным социальным жильём, в котором мы сейчас живём. Это жильё для нуждающихся, а таковыми могут быть как беженцы, так и французы тоже.
А что на счет документов и получения статуса беженца?
Алексей: Кейс мы написали в марте, а 9-ого мая в Париже у нас было интервью в миграционной службе на основании нашего кейса. Далее было ожидание решения. Если бы оно было отрицательным, то мы бы продолжили бы процедуру. Надо было бы судиться, потому что мы обратно в Россию не собирались и не собираемся.
Получив положительное решение, у нас началась другая дальнейшая бюрократическая процедура: оформление документов, подача новых запросов (на новое пособие, на социальное жильё и т.д.). К концу 2022-ого года прошли столько всяких разных бюрократических процедур, что когда этот год закончился, мы с облегчением перевернули страницу жизни и выдохнули. Мы за один год сделали столько всего, чего никогда не делали в России.
Николай: Мы действительно успели сделать очень много. И это несмотря на то, что некоторые документы во Франции делают очень долго. Например, если в России никогда нет проблемы получить какую-то банковскую карточку за пару-тройку дней, то здесь нормально ждать от двух недель до месяца. И это нормально, французы никогда не торопятся, нужно время на всё. Мы и сейчас ждём новое свидетельство о рождении, уже французское. Нам было сказано, что этот процесс занимает от 9 до 15 месяцев, так что просто сидите и ждите.
Алексей: Когда вы получаете статус беженца, то французское правительство выдаёт вам французское свидетельство о рождении. И вот его изготовление составляет как раз от 9 до 15 месяцев. Я не знаю, что они за это время делают, но вот так.
Acte de naissance (Свидетельство о рождении) во Франции важный документ, в отличие от России, и оно здесь нужно. Но прикол в том, что вид на жительство на 10 лет нам выдадут после того, как мы получим Acte de naissance, и, соответственно, мы ждём это свидетельство о рождении для того, чтобы, когда мы его получим, продолжить процедуру получения ВНЖ, которая сейчас просто стоит на паузе.
Важно ещё сказать, что во Франции для легально въехавших людей, по сути, нет каких-то лагерей беженцев. Нет шансов того, что ты будешь жить где-то в лагере далеко от города в какой-то деревни в жутких условиях. И это как плюс, так и минус.
С одной стороны есть риски, что какое-то время у тебя может не быть никакого жилья. Как это было, например, у нас, когда мы вышли на улицу и офигели просто. Ты должен сам думать, где ты будешь жить: в гостинице, у друзей или где-то ещё. Но спустя какое-то время тебе всё равно предложат какой-то вариант размещения. Может быть, конечно, не в Лионе, а в каком-то другом городе. Просто для беженцев ищут жильё во всех регионах Франции.
Пока ты соискатель убежища – это одна база социального жилья. Жильё в этом случае может быть не особо комфортным. А когда вы получаете статус беженца, то это уже другая база социального жилья: есть временное жильё, которое предоставляется на 2 года, и есть постоянное жильё. Но тут нужно ждать, когда тебе предложат тот или иной вариант.
Ещё важный интересный момент: мы всё-таки не являемся зарегистрированной гей-парой. У нас нет какого-то юридического документа. Мы сознательно, находясь в России, этого не делали. Это мой активистский протест.
Я не хотел регистрировать наш союз ни в Штатах, ни в Нидерландах, ни где-то ещё. Логика такая — если мы не можем это сделать в России, то мы дождёмся, когда будет можно.
А когда мы приехали во Францию и пошли сдаваться, то само собой мы сказали, что являемся. Там есть такой пункт в анкете, который называется “concubinage”, то есть люди, которые совместно ведут хозяйство. И во всех учреждениях, во всех документах мы числимся как семья. Что меня веселит: пособие мы получаем как семья, а вот для налоговой мы уже не являемся парой. При этом если бы мы действительно не были парой, то пособие выделялось бы побольше на каждого человека, в паре пособие поменьше.
Николай: Вся эта процедура получения убежища во Франции отработана. Если человек туда попадает, то ему предоставляется достаточное количество инструкций: как идти, куда идти, с какими бумагами. Инструкции дают с описанием, с адресом, со всеми сопровождающими документами — чтобы человек мог получить всё то, что ему полагается по закону. По крайней мере таким образом это было реализовано здесь, в Лионе. У нас никогда не было такого, чтобы мы потерялись и не знали, куда идти и что делать.
Алексей: Мы понимаем, что мы можем требовать в рамках своего статуса и своих прав. Но мы не считаем, что нам все тут должны и обязаны. Мы понимали до приезда во Францию, что наш социальный статус упадёт и что нам придётся всё начинать заново.
Николай: Но хочется отметить доброжелательность французов. Сейчас в российских медиа можно прочесть страшилки о том, какая в Европе ужасная русофобия, что якобы в этой Европе русских просто ненавидят, и что тут вообще невозможно получить какую-либо помощь. На самом деле, это совсем не так. Мы ожидали, что возможно нарвёмся на какую-то критику и негатив, но французы очень доброжелательно к нам относились.
У нас был случай, когда нас представили одной пожилой даме на улице и сообщили ей, что мы беженцы из России. Тогда её глаза округлились, она схватилась за сердце и сказала: “Вы что, оттуда? А как там? Как вы пережили Путина? А всё ли у вас хорошо? Нужна ли вам какая-то помощь? Вы можете обращаться, если вам что-то понадобится!”. У неё буквально появились слёзы на глазах от осознания того, откуда мы приехали и через что нам, возможно, пришлось пройти.
Николай: Действительно, я это хорошо чувствую – французы очень любят помогать, поддерживать и они очень хорошо настроены к тем людям, кто нуждается в какой-то помощи.
Алексей: В России очень часто, когда встречаешь человека, ты воспринимаешь его изначально негативно, пока он не докажет тебе, что он хороший. Но во Франции к тебе изначально относятся хорошо и считают тебя хорошим, пока ты не докажешь, что ты не очень-то и хороший. То есть изначально перед тобой открыты все двери и тебе будут пытаться помочь.
Расскажите, если ли у вас планы оформлять свои отношения официальным образом? Если да, с чем это связано? Нужно ли вам это или это ваше отложенное желание, которое сложно было исполнить, а сейчас стало просто?
Алексей: Во Франции мы пока юридически не можем оформить наши отношения. Мы ещё не получили на руки французский ВНЖ. Когда у нас будут французские документы, то появится и право оформить отношения. Тогда мы подумаем, взвесим все “за” и “против” и скорее всего заключим PACS (договор между двумя совершеннолетними людьми любого гендера для организации их совместной жизни – прим. ред.).
Николай: Пока что мы ещё над этим не думали. Я, например, для себя точно не могу представить, какие у этого будут юридические последствия. Мы сейчас ждём документов и какой-то острой потребности оформить наши отношения у нас пока нет.
В разговоре вы очень коротко упоминали про визиты ФСБ, про угрозы в России…
Алексей: Были различные угрозы от гомофобных инициатив и угрозы, когда тебя просто узнавали на улице. Или, например, когда ты возвращаешься домой, а там тебя ждут какие-то люди и пытаются тебе что-нибудь поломать. Они такими вещами давали понять, что пора бы уже замолчать, пора бы не высовываться.
В Петербурге были периоды обысков, которые у всех активистов проводили. Ко мне тоже проходили, но мне повезло укрыться. Моя знакомая правозащитница и активистка, Ольга Смирнова, сейчас в ожидании своего 15-летнего срока за своё мнение относительно войны в Украине (приговор по её делу огласят 30-ого августа – прим. ред.).
Также в России ты не можешь спокойно выйти на улицу на публичные акции, потому что тебя оштрафуют. Ты не можешь как журналист нормально снимать происходящее, потому что ты работаешь на “иностранного агента” (в моём случае на “Радио Свобода” и “Настоящее Время”).
В какой-то момент у меня возникли панические атаки. Это настолько давит, что когда утром 24 февраля 2022 года я услышал, что Путин объявил войну — мне сразу стало понятно, что следом придут уже за мной. По факту, когда мы уехали, пришли за очень многими моими коллегами. И Олю Смирнову посадили, и Женя Литвинова была вынуждена уехать. У всех начались обыски под предлогом подозрения в неком телефонном терроризме — а это тот самый состав, который не надо доказывать.
Ранее вы давали интервью Парни+. В нём вы коротко написали, как вы уезжали, и я зацепилась за фразу о том, что тот протест, каким вы себе его представляли, стал небезопасным. Мне стало интересно, каким вы представляете себе действенный протест в России?
Алексей: В России мне казались действенными публичные мероприятия не только масштабные, но и маленькие. Когда мы выходили на улицы Петербурга в первый раз читать текст Конституции РФ, то нас было всего 8 человек. Уже потом в Москве выходили и по 20, и по 50 человек — и на Арбате, и на Красной площади.
Мне казалось, что даже если выйдут 2 человека, но они умеют взаимодействовать со СМИ, то всегда можно донести до людей необходимую информацию. Публичные мероприятия и креативные акции, например, петербургская акция “Ария Милонова” 2016 года, привлекали внимание многих СМИ, включая зарубежные.
Но в нынешней ситуации в России опасно быть оппонентом режима. Надо как-то соблюдать безопасность и поддерживать друг друга, чтобы не казалось, что ты один.
Николай: Активизм в России уже давно перестал быть безопасным. Любое действие содержит в себе неотъемлемый риск, но несмотря на это нужно не молчать, нужно доносить своё мнение, пускай даже не выходя на улицу, не публичным текстом в соцсетях. Хотя бы просто доносить мнение до ближайших людей, до своего ближайшего окружения.
Совершенно очевидно, что эта власть физически не способна заткнуть или посадить всех. Самый действенный способ – это не молчать и стараться повлиять на тех людей, которые считают себя “вне политики”. Именно аполитичность сейчас убивает Россию. Равнодушные люди, которые молчат и делают вид, что ничего не происходит – именно они убивают Россию.
Я давно не верю в силу мирных протестов, как бы мне не хотелось выйти всей страной с цветами и забросать ими полицию, чтобы на следующий день у нас был другой президент. Я понимаю, что после отравления и посадки оппозиционного политика Алексея Навального методы мирного протеста просто не работают. Придётся с этой политической системой вступать в более агрессивные отношения.
Конечно, я не могу призывать к насилию, но я понимаю, что рано или поздно всё этим закончится. Главный вопрос здесь — что послужит триггером, из-за чего люди выйдут на улицы и каковы будут масштабы жертв. Поэтому единственный доступный активизм – это не молчать и заставлять других людей говорить.
Алексей: Находясь в публичном активизме с 2015 года, я уже начинал говорить о том, что было бы неплохо перестать стоять с плакатиками. Нужно какие-то акции неповиновения проводить. Я не говорю о том, что нужно кидаться гранатами по государственным учреждениям, но акции неповиновения должны быть.
Но сейчас, находясь здесь, я не могу призывать к этому других. Если я сам уехал, значит риски уже слишком высокие. Я понимаю, что грозит другим людям. Я соглашусь с Николаем, что нужно самому не бояться и налаживать поддержку и горизонтальные связи между гражданскими активистами и инициативами. При этом не отсекать и тех, кто уехал. Не все уехали и забыли про Россию. Многие, находясь за пределами страны, хотят и могут выражать своё мнение публично и открыто.
Николай: Во времена митингов, когда они ещё были возможны, многие люди считали, что их это не касается, что они никогда не пойдут на митинг и что делать там вообще нечего. Теперь же, когда проведение митинга – это что-то невероятное, становится жалко, что мы упустили эту возможность и не достучались до людей, которые остались к этому всему равнодушны.
Алексей: Люди, которые остались в России, вызывают у меня уважение. У меня есть друзья, которые не хотят уезжать — и я за них сильно переживаю, потому что часть моих друзей уже сидит, а часть ходит по лезвию ножа. Я дико переживаю, но это вызывает у меня серьезное уважение. Я не считаю всех русских, которые остались – плохими.
Большая часть населения России живёт в бедности и недостаточно образована. В этом причины и гомофобии, и отсутствия критического мышления, из-за которого люди подвержены пропаганде из телевизора. Эти люди привыкли доверять телевизору и отвергают другие источники информации.
В прошлом году я купил бабушке книгу Максима Каца “История новой России. От коммунизма через демократию к автократии”. Бабушка прочитала и сказала: “Книга классная, на многое глаза открывает, но ведь она против Путина!” И хотя бабушка не была ярым сторонником режима Путина, у нас возникли разногласия на его счёт.
Я давно не спорю с родными, я стараюсь подсовывать им книги или статьи. Сделать так, чтобы они сами подумали. Как говорит Алексей Пивоваров из “Редакции”: “Мы предоставляем информацию, а вы сами делаете выводы.” Нужно просвещать людей, насколько это возможно.
Что делать молодым людям в России, которые окажутся без всякой информации, поддержки и принятия? Ведь сейчас многие ЛГБТ-организации прекратили своё существование. Возникает ощущение, что у подростков и молодых людей просто не будет шансов получать адекватную информацию. Что делать?
Алексей: Я бы повторил то, что я говорил ранее. Первое – это не доверять ничему и развивать критическое мышление. Второе – это искать альтернативные источники информации и озадачиться поиском VPN, чтобы иметь доступ к информации за пределами “великой Родины”. Это очень поможет получить информацию. Третий пункт – любить себя. Когда ты уважаешь себя, ты не позволишь себе какие-то необдуманные действия.
Николай: Я бы сказал, что первое, что нужно сделать – это установить VPN. Второе – обязательно учить иностранные языки, чтобы читать зарубежные статьи и ресурсы, заводить друзей, развивать в себе космополитичное мышление и иметь возможность получать образование в Европе. Это самый лучший путь для молодых людей сейчас в России. И, конечно, разбираться в политике, чтобы понимать, что происходит вокруг.
Что должно произойти в России, чтобы вы приняли решение вернуться? Если такой поворот событий возможен.
Алексей: Чтобы вернуться в мой любимый Петербург, мне нужно понимать, что мы не сядем в тюрьму. Пока на дверях квартир рисуют буквы Z, я не уверен, что мне хочется возвращаться.
Николай: Мне кажется, для того, чтобы вернуться, в России должны установиться демократические институты и верховенство закона.
Алексей: Опять же, тут есть некое наше собственное малодушие. С одной стороны можно вернуться, самому за всё бороться и говорить потом, что я принимал в этом активное участие. А тут выходит, что мы вернёмся на всё “готовенькое”. Я успокаиваю себя тем, что я уже за годы активистской деятельности многое сделал. Как минимум 7 лет в правозащитной деятельности и в активизме. То, что я хотел сделать – я сделал. Сейчас я готов помогать только из вне. Вернуться я могу только тогда, когда произойдут какие-то изменения.
Расскажите, когда вы смотрите друг на друга, что вы цените в любимом человеке? Хочется задать отвлеченный вопрос, чтобы не заканчивать разговор на том, как быстро нас всех посадят.
Алексей: Мы познакомились с Николаем 6-ого декабря 2019-ого года в Москве в Сахаровском центре на Семейной ЛГБТ-конференции. Изначально я не горел желанием знакомиться с кем-либо.
Но моя подруга Злата Семёнова сказала: “Я сейчас тебя познакомлю с таким молодым и умным парнем, что ты просто вообще прям… надо! надо познакомиться!”
Помню, что Злата подвела Николая ко мне, я посмотрел на него и сказал: “Ой, что за красота здесь рядом возникла?”. В Николае я ценю то, что он умный, всё время чему-то учится, занимается психологией, у него хорошо идёт изучение языков. Называю его “мой учёный”.
Я старый и занудный, а он молодой и перспективный — смотрю на него и думаю: “О, так я могу ещё много чего поделать, моя жизнь не остановилась”. Николай постоянно к чему-то движется, заставляет себя шевелиться.
Николай: Я думаю о том, что Алексей для меня есть олицетворение неиссякаемого оптимизма, жизненной энергии и, вместе с тем, теплоты, заботы и какого-то чувства безопасности. Без Алексея в такие трудные времена я не знаю, как бы я всё это пережил и что вообще произошло бы.
Выражаем благодарность за предоставленный материал
журналисту Валерию Клепкину и фотографу Никите Эрфену
