Юваль Ной Харари, еще несколько лет назад никому неизвестный израильский историк-медиевист, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, в последние годы стал одним из самых влиятельных интеллектуалов в мире и был возведен в ранг главного футуролога и гуру.
Все это благодаря своему международному бестселлеру, переведенному на 50 языков, проданному в 25 миллионах экземпляров, – “Sapiens: Краткая история человечества”. Эту книгу рекомендовали Марк Цукерберг, Барак Обама, Билл Гейтс.
Вторая книга Харари, “Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня”, также стала бестселлером во всем мире.
Недавно, Юваль Ной Харари был гостем национальной израильской ЛГБТ-конференции в Тель-Авиве. Он открытый гей, живет в браке с мужчиной, и его сексуальная идентичность важна ему. Об этом он говорил неоднократно.
Вашему вниманию предлагается расшифровка его беседы с журналисткой Иланой Даян:
– Чем, на твой взгляд, отличается борьба ЛГБТ-людей за свои права, скажем, от подобных процессов среди женщин, чернокожих, выходцев из восточных стран (в Израиле), представителей бедных слоев населения? Есть нечто изначально другое, непохожее?
Естественно. Каждая борьба такого рода отличается от прочих. Наиболее заметное отличие ЛГБТ-революции заключается в том, что это прежде всего борьба против самоизоляции, против индивидуального одиночества. Этим она не исчерпывается, но это довольно важная часть борьбы. Если ты родилась чернокожей, ты, обычно, растешь в чернокожей семье, в районе, где живут чернокожие люди. Если ты еврейка, ты рождаешься в еврейской семье. Если ты гомосексуальный человек, ты не появляешься на свет в семье геев. Очень часто, особенно в первые годы, самая тяжелая борьба – со своей семьей, с близкими людьми. Ты не являешься частью некоей общины или семьи, которая тебя опекает, поддерживает, где все держатся вместе – против остального мира. Это действительно одна из характеристик, присущих исключительно ЛГБТ-революции. И вновь: первым, наиболее важным, шагом во всем этом является именно признание того, кто ты. Признание самому себе и тем, кто тебя окружает в данный момент. Во всех прочих вариантах борьбы за права подобное осознание является чем-то само собой разумеющимся.
* * *
Видимость, открытость, выход из чулана – любое явление такого рода имеет колоссальное значение в ЛГБТ-революции.
– Назначение Амира Оханы на пост министра юстиции тоже?
Разумеется, и назначение Оханы тоже.
– Даже если речь идет о циничной политической игре, временном назначении?
Да… Потому что… Когда в 1971 году Ури Авнери впервые выдвинул в кнессете предложение об отмене закона, запрещающего сексуальные отношения между мужчинами (Охана родился, в 1976-м, когда гомосексуальные отношения были запрещены)… Ты можешь прочитать протоколы кнессета. Понятно, что Голда Меир никогда бы не назначила министром юстиции открытого гомосексуала – ради любой политической выгоды.
– Я могу тебя удивить, Юваль. Голда не назначила бы и гетеросексуальную женщину.
(смех в зале)
Это верно (смеется)… Но сам факт того….. Я не хочу вдаваться в подробности, я в этом не разбираюсь. Но даже если это назначение предназначено для того, чтобы наскрести какие-то голоса, понравиться какой-то публике… Это само по себе колоссальное изменение. В 1971 году такой политический ход не принес бы вам ни одного голоса и не показался бы милым никакой публике.
Можно привести пример из международной политики. Совсем недавний. Сербия довольно консервативная страна. Там правит партия националистического толка. И там премьер-министром стала открытая лесбийская женщина. Все говорили, что назначение произведено для того, чтобы это выглядело либерально. И тем не менее. Если ты юная лесбийская девушка-подросток, живущая в каком-нибудь отдаленном белградском микрорайоне, то сам факт того, что глава правительства твоей страны открытая лесбийская женщина, имеет для тебя огромный смысл. Я не сторонник пуристского, догматического подхода: либо всё на сто процентов соответствует некоей идеальной линии, либо это вообще не имеет значения.
* * *
Наши попытки выстроить некий упрощенный нарратив развития (мол, все последовательно меняется к лучшему) не имеют отношения к реальности. Улучшение и ухудшение происходят одновременно – как в разных местах, так и в одном и том же месте. Люди склонны легко забывать о прошлом. Мы наблюдаем эту тенденцию в сегодняшнем мире.
Если попытаться оценить ситуацию на глобальном уровне, через 50 лет после Стоунволла, то можно сказать, что положение никогда не было лучше, чем сегодня. Но при этом положение все еще очень плохое, и ситуация может стремительно ухудшиться и стать даже ужаснее, чем когда бы то ни было в прошлом. Да, следует признать, что положение ЛГБТ-людей лучше, чем в прошлом, следует признать все достижения – иначе это вызывает отчаяние (неужели прошло 50 лет, и ничего не изменилось к лучшему?). Нет, конечно, положение значительно лучше, чем в прошлом – во многих частях света (Европа, Северная Америка, некоторые места в Азии). Но одновременно есть и места, где положение ужасно и становится лишь хуже. Я говорю не только о таких странах, как Иран или Саудовская Аравия, где существует смертная казнь для гомосексуалов. Но и, например, о Восточной Европе, где гомосексуальные люди становятся главными врагами общества. Это то, что происходит в России, Польше, Венгрии. В какой-то степени Протоколы сионских мудрецов сменили протоколы …. не знаю даже каких мудрецов.
– А что насчет Израиля? Ты смотришь на нас немного снаружи. Ты ведь массу времени проводишь за границей.
В этом плане Израиль смотрится неплохо. И действительно было сделано много важного. Даже если вам говорят, что это делается ради того, чтобы получить политические дивиденды. Это прекрасно, что, оказывается, на ЛГБТ-теме можно заработать политические дивиденды. Так и делается политика. В политике редко кто-то делает что-либо за красивые глаза и по доброте сердечной.
– Борьба за права ЛГБТ стала своего рода метафорой гуманистической идеологии, борьбы за права человека. Ты согласен с этим?
Не только и не столько. Это в первую очередь метафора борьбы за право думать, размышлять, подвергать сомнению те или иные установки. Поскольку тиранические режимы выстраивают обычно очень внятную картину мира, в которой проложены четкие границы, определены не подлежащие толкованию идентичности. В таких странах нет места для размышлений и индивидуального выбора. Отнюдь не случайно, что именно ЛГБТ на прицеле у подобных режимов. Ведь они последовательно размывают проведенные тиранией границы. Это противоречит консервативному идеалу – мечте о возвращении в “золотой век”, когда мужчина был мужчиной, женщина женщиной, а чужаки – врагами. При такой ситуации – нет места для размышлений.
Сам факт знакомства, например, с трансгендерным человеком пугает, вносит сумятицу. Ой, теперь я должен думать, размышлять, ведь это не соответствует всему тому, чему меня учили, тому нарративу, который мне навязали. Как я должен обращаться к такому человеку (в женском, мужском роде)? Мозг начинает усиленно работать. Люди этого не любят. С особой неприязнью к этому относятся те, кто убеждены, что люди не должны слишком много размышлять. Оставьте в покое всяческие вопросы сексуальности, обнаженности и пр. Само то, что вдруг необходимо думать о каких-то вещах, которые якобы должны быть однозначными, “естественными”, но не выглядят таковыми, ужасно пугает. Подобные режимы этого не любят.
* * *
– Юваль, я где-то читала у тебя, что ты занимаешься вопросами эволюции, которая как бы тебя не касается. Что это значит?
Нет, конечно, эволюция касается и меня. Нет сомнений, что моя сексуальная идентичность оказывает огромное влияние на мои научные тексты. В международных СМИ часто пишут, что я “israeli scientist”. Я не знаю, что особенно израильского в том, что я пишу. Я намного более “gay scientist”.
– В каком смысле?
Один из тезисов, который находится в центре моих изысканий и книг, это пропасть, пролегающая между историями, в которые верят люди, и реальностью. Я в течение многих лет своей жизни, так сказать, на собственной шкуре, изучал этот разрыв между историями, которые рассказывают люди, и реальностью. И мой вывод ясен, как ученого и как гомосексуала: если существует разрыв между общепринятым нарративом и реальностью, идти вслед за реальностью.
На протяжении многих лет я рос на истории о том, что мир делится на мальчиков и девочек, мальчик любит девочку, девочка любит мальчика. Так устроен мир. Потому, что так велел Господь, или потому, что таковы “законы природы”. Несмотря на то, что реальность, вся моя сущность, весь мой опыт вопили о том, что это глупости. Это неправда. Осознание этого разрыва между вымыслом и реальностью заняло годы – как раз в период формирования личности. Одна часть тебя знает правду, другая живет в вымышленном мире.
– Значит, твоя гомосексуальность сказывается каким-то образом на твоей научной работе?
– Есть вещи, для которых эта часть моей идентичности нерелеванта. Но в определенных вещах она важна. Ну, например, в том, что касается понимания колоссальной важности придуманных историй, способности миллионов людей одновременно верить в некую придуманную историю в то время, как она не имеет ничего общего с действительностью и даже противоречит ей. Придуманная история всегда намного сильнее любой реальности. Это также касается и моей способности испытывать эмпатию к страданиям, к разным видам страдания.
Перевод: Guy Frankovich
