«Аутогинефилия»

Предисловие переводчика.

Данная статья является переводом статьи «Autogynephilia: A scientific review, feminist analysis, and alternative ‘embodiment fantasies’ model», название которой я решил заметно сократить, оставив лишь первое слово. (Спасибо «Диме Материалисту» за вычитку текста, – уточняет автор перевода Михаил П.).

Авторкой является госпожа Джулия Серано («Julia Serano»). Её сайт нескромно именует её «истинной женщиной Эпохи Возрождения», перечисляя сферы её деятельности: писательство, активизм, музыка, исполнительство и биология. Интересует она нас в первую очередь как писательница и биолог. За это она и известна, собственно. Этому способствует и образование, полученное в Колумбийском университете — она является докторкой наук в биохимии и молекулярной биофизике. Добавьте сюда ещё 17 лет исследовательской работы в Калифорнийском университете в Беркли в областях генетики, эволюции и биологии развития. Достойно уважения и восхищения.

И раз уж я решил углубиться в личность авторки, окажу ей полную честь и представлю вам её книги. Всего их четыре. Три из них посвящены трансгендерности. «Девушка для битья: транссексуальная женщина о сексизме и бытии козлом отпущения женственности» («Whipping Girl: A Transsexual Woman on Sexism and the Scapegoating of Femininity») — коллекция личных эссе авторки, которые развенчивают мифы и заблуждения людей о транс-женщинах, женственности, гендере и сексизме. 

«Исключённые: делание более инклюзивными феминистическое и квир движения» («Excluded: Making Feminist and Queer Movements More Inclusive») — это сборник эссе, разделённый авторкой на две части. В первой части дана хронология исключения людей из феминизма и квир-активизма на основе сексизма. Вторая же часть описывает анализ причин данной проблемы и предлагает пути решения данной проблемы. 

«Откровенно: десятилетие трансгендерного активизма и транс-феминизма» («Outspoken: A Decade of Transgender Activism and Trans Feminism») — совокупность 48 эссе, посвящённых изменениям в трансгендерном активизме и личному путешествию авторши в нём. Четвёртая книга же является художественным романом об этично не моногамной и бисексуальной «Кэт Катаклизм», которая в абсурдном стиле пересказывает процесс создания книги о своих свиданиях с Эриками, коих было аж 99. У книги соответствующее название — «99 Эриков: фальшивый роман Кэт Катаклизм» («99 Erics: a Kat Cataclysm faux novel»).

На этом знакомство с авторкой и закончим. Перейдём же к самой статье!

Вступление

За последнее десятилетие теория аутогинефилии психолога Рея Блэнчарда всё чаще цитировалась внутри транс-исключающего радикального феминизма. Эта концепция, похоже, впервые вошла в дискурсы транс-исключающих радикальных феминисток («TERF») через тексты Шейлы Джеффрис («Jeffreys, 2005, 2014»). С тех пор это стало постоянной темой разговоров на «гендерно-критичных» веб-сайтах, таких как «4thWaveNow», «r/GenderCritical» (подраздел сайта «Reddit»; примечание переводчика — ныне удалён с сайта «Reddit», но воссоздан на сайте «Ovarit»), «Mumsnet» и других, где на неё обычно ссылаются для указания на то, что транс-женщины — всего лишь «мужчины, страдающие половым извращением». В таких пространствах аутогинефилия обычно преподносится как хорошо устоявшаяся научная догма, хотя в реальности эта теория никогда и не была широко принята внутри сексологии и психологии, а многочисленные последующие исследования опровергли её основные утверждения. Более того, некритичное принятие транс-исключающими феминистками аутогинефилии противоречит длинной истории феминистической науки, критиковавшей научные исследования и теории из-за их чрезмерного редукционизма и их пронизанности андроцентричными и гетеро-нормативными предвзятостями («reviewed in Crasnow et al., 2018; Fehr, 2004»).

В этой статье я рассмотрю научные доводы против теории аутогинефилии и предложу альтернативную модель, которая куда более согласована со всеми имеющимися доказательствами и нынешним мышлением в сферах сексологии и психологии. Кроме того, я продемонстрирую то, что теория аутогинефилии пропитана гендерным эссенциализмом и андроцентричными взглядами на гендер и сексуальность, что делает её несовместимой с феминистическим мышлением.

Аутогинефилия: исторический контекст и научные доказательства

Сегодня широко признано, что гендерная идентичность, гендерная экспрессия, сексуальная ориентация и половые характеристики могут различаться у каждого отдельного человека и что гендерная дисфория (несоответствие между гендерной идентичностью человека и предписанным полом/гендером того же человека) может впервые возникнуть во время детства, юности или зрелости («American Psychological Association, 2015; Coleman et al., 2011; Hidalgo et al., 2013»). Также растёт признание того, что многие сексуальные фантазии или модели возбуждения, которые исторически были категорированы как «сексуальные отклонения» или «парафилии» (то есть, патологические сексуальные интересы), не являются особенно редкими или нездоровыми по своей сути («Joyal et al., 2015; Moser and Kleinplatz, 2006»). В результате, исследователи постепенно отошли от рассмотрения одиночных и добровольных проявлений сексуальности в качестве манифестаций психопатологии («Giami, 2015»). По всем этим причинам, в настоящее время среди специалистов по транс-здоровью установился общий консенсус, что трансгендерные люди разнообразны в своих гендерных экспрессиях, сексуальных ориентациях, сексуальных фантазиях и жизненных путях (равно как и цисгендерные люди, которые отличаются друг от друга в этих аспектах своих жизней).

Но так было не всегда. Большую часть двадцатого века исследования в этих сферах были пропитаны гендерным эссенциализмом и редукционизмом. Считалось, что мужчины и женщины естественно отличались друг от друга в своих гендерах и своих сексуальностях, а люди, которые не вписывались в эту строгую бинарную систему (то есть, ЛГБТК+ люди), были разделены на подтипы в соответствии с поверхностным сходством и предполагаемыми фундаментальными патологиями. Во время этого периода, людей транс-спектра с мужским акушерским полом часто классифицировали в одну из двух подгрупп: транссексуалы или трансвеститы. Транссексуалы — те, кто социально и/или физически совершают переход; сегодня их обычно именуют транс-женщинами и транс-мужчинами — их упрощённо представляли как «мужчин с феминизированным мозгом» и «женщин с маскулинизированным мозгом» соответственно. Учитывая такую концептуализацию, исследователи предполагали, что транс-женщины будут не только идентифицировать себя как женщин, но и будут феминными в своей гендерной экспрессии на протяжении своих жизней и будут сексуально ориентированными исключительно на мужчин; такой архетип иногда именуют «классическим транссексуалом». Примечательно, что исследователи, которые поддерживали этот нарратив «сексуальной инверсии», часто описывали мужчин-геев похожим образом (то есть, феминизированный мозг, следовательно, феминность в гендерной экспрессии и сексуальное влечение исключительно к мужчинам) и считали, что гомосексуальность и транссексуальность представляли собой всего лишь разные исходы одного и того же «типа» человека. Трансвеститов же (которых сегодня часто именуют кроссдрессерами) представляли как в целом «нормальных» (то есть, гетеросексуальных и маскулинных) мужчин, за исключением тех фактов, что они (1) иногда (и чаще всего в тайне) носили типичную женскую одежду и (2) иногда испытывали сексуальное возбуждение, связанное с феминной одеждой и/или воображением себя с половыми характеристиками, ассоциируемыми с женщинами (то есть, с грудью, вульвой). По причинам, которые станут явными позднее, я в совокупности буду называть данные сексуальные переживания «фантазиями женского/феминного воплощения» («FEF» — «female/feminine embodiment fantasies») (Serano, 2010, 2016).

На протяжении 1970-х и 1980-х годов дихотомия транссексуалов/трансвеститов подвергалась сомнению, поскольку всё большее количество транс-женщин не соответствовало архетипу «классического транссексуала», так как они не были явно феминными в детстве, (и/или) не испытывали гендерную дисфорию до юности или зрелости, (и/или) были асексуалками, бисексуалками или лесбиянками, (и/или) в прошлом идентифицировали себя в качестве кроссдрессеров, (и/или) испытывали «FEF». Я буду называть таких индивидуалов «неклассическими» транс-женщинами, но не потому, что я верю в то, что они отличаются от «классических» транс-женщин или являются менее настоящими. Скорее, они были «неклассическими» в том плане, что они ставили под сомнение стандарт «классического транссексуала», который поддерживался большинством исследователей и медицинских контролёров того времени. Сегодня же все эти различные результаты (как «классические», так и «неклассические») легко объясняются с точки зрения гендерного и сексуального разнообразия, как я отмечала ранее.

Но в 1989 году, когда практики всё ещё пытались как-то рационально объяснить эти исключения из категорий «классического транссексуала» и «трансвестита», Блэнчард выдвинул новую теорию таксономии и этиологии транс-людей: аутогинефилию («Blanchard, 1989a, 1989b»). Теория утверждала, что существует два принципиально разных типа транс-женщин, каждый из которых характеризуется различными «эротическими аномалиями» («Blanchard, 1989a, p. 322»). Согласно Блэнчарду, «гомосексуальные транссексуалы» являлись транс-женщинами, вписывающимися в архетип «классического транссексуала». Данный ярлык предполагает, что Блэнчард представлял этих индивидов похожими на феминных мужчин-геев, а другие сторонники данной теории (например, Джон Майкл Бейли) предположили, что они совершают переход для привлечения гетеросексуальных мужчин («Bailey, 2003, p. 146»). Блэнчард объединил в группу асексуальных, бисексуальных транс-женщин и транс-женщин лесбиянок (то есть, «неклассических» транс-женщин) с мужчинами-кроссдрессерами под ярлыком «аутогинефилы» на основании того (согласно его теории), что они были мотивированны преимущественно «аутогинефилией» (буквально, «любовью к себе как к женщине»).

Хотя некоторые люди сейчас неуместно используют термин аутогинефилия в манере, аналогичной той, в которой я использую «FEF» — то есть, для обозначения определённого типа сексуальной фантазии или модели возбуждения, которые испытывают некоторые люди — Блэнчард концептуализировал аутогинефилию совершенно иначе. Блэнчард настаивал, что аутогинефилия являлась парафилией, которая появлялась как результат «неверно направленного гетеросексуального сексуального влечения». Иными словами, вместо того, чтобы испытывать влечение исключительно к женщинам (что происходит у большинства людей с мужским акушерским полом), что-то идёт «наперекосяк» у «аутогинефилов» (Блэнчард называет это «ошибкой определения эротической цели» — «see Serano, 2010»). По итогу, их преимущественно привлекает мысль о себе в качестве женщин. Блэнчард также утверждал, что аутогинефилия является одновременно сексуальной ориентаций, которая конкурирует с влечением к другим людям, и причиной гендерной дисфории и желания для совершения перехода у «неклассических» транс-женщин («reviewed in Serano, 2010»).

Другими словами, аутогинефилия это не просто теория, утверждающая существование «FEF». Исследователи уже были хорошо осведомлены об этом феномене, ранее называя его разными именами (например, аутомоносексуализм, фетишистский трансвестизм, кросс-гендерный фетишизм). Скорее, уникальность аутогинефилии состоит в том, что она утверждает о существовании двух принципиально разных типов транс-женщин, каждый из которых обладает определённой сексуальной причиной для своей транссексуальности (то есть, либо гомосексуальность, либо аутогинефилия). Таким образом, теорию следует судить не по тому, существуют ли «FEF» или нет, а по тому, верны ли её таксономические и этиологические утверждения. Или, как выразился Джон Майкл Бейли, классификация транс-женщин на отдельные типы «диагностически имеет смысл только при наличии фундаментальных разниц в причинах их возникновения. В противном случае, почему бы не различать «высоких», «средних» и «низких» транссексуалов или не выделять подтипы «брюнетки» и «блондинки»?» («Bailey, 2003, p. 162»)

Блэнчард разрабатывал теорию аутогинефилии в серии статей, опубликованных между 1989 годом и 1993 годом. Поначалу этой работе уделялось мало внимания, но в начале 2000-х годов, когда её продвинули Энн Лоуренс и книга «Мужчина, который был бы королевой» («The Man Who Would Be Queen») Джона Майкла Бейли, она подверглась тщательной проверке («Serano, 2020»). Среди наиболее распространённых возражений против теории были: (1) общее мнение о том, что транс-женщины довольно разнообразны и не делятся на два строго отдельных подтипа; (2) собственное исследование Блэнчарда показало, что значительное количество «аутогинефильных транссексуалов» (то есть, транс-женщин, испытывающих влечение к женщинам) не испытывали «FEF», тогда как значительное количество «гомосексуальных транссексуалов» (то есть, транс-женщин, испытывающих влечение к мужчинам) испытывали; (3) работы Блэнчарда показали, что многие (если не большинство) «неклассические» транс-женщины сообщали об ощущении гендерной дисфории или о желании быть женщинами до того, как они испытали «FEF», в связи с чем «FEF» не могут быть причиной гендерной дисфории; (4) «неклассические» транс-женщины и мужчины-кроссдрессеры часто сообщали о резком снижении (а порой и о полном отсутствии) «FEF» с течением времени, что указывает на то, что подобные фантазии не являются центральным элементом идентичностей или сексуальностей этих индивидов; (5) Блэнчард и другие часто отвергали все вышеупомянутые исключения из теории, считая их результатом лжи или искажения информации со стороны «аутогинефилов», что фактически сделало теорию нефальсифицируемой (следовательно, ненаучной); (6) Блэнчард не использовал в своих экспериментах контрольную группу — например, он никогда не давал опросы по аутогинефилии цисгендерным женщинам; (7) Блэнчард первоначально обосновывал теорию в значительной степени на предположении о том, что «неклассические» транс-мужчины не существуют, но с тех пор стало ясно, что они на самом деле довольно распространены. Все эти аргументы более подробно рассматривались в критичных обзорах «by Moser (2010) and Serano (2010)». Таким образом, даже без каких-либо последующих исследований представляется, что предложенные Блэнчардом таксономия («гомосексуальные» versus «аутогинефильные») и этиология (что «FEF» являются причиной транссексуальности в «неклассических» транс-женщинах) не поддерживаются его же собственными свидетельствами.

В последующие годы, несколько независимых исследовательских групп проверили теорию аутогинефилии, и их результаты ещё больше опровергли её таксономические и этиологические утверждения. Для начала, каждое последующее исследование показало, что пускай корреляции, описанные Блэнчардом и другими исследователями, в целом верны (то есть, что «FEF» чаще встречаются у «неклассических» транс-женщин по сравнению с «классическими»), вопреки теории Блэнчарда, всегда есть значительное число «классических» транс-женщин, сообщающих о «FEF», и «неклассических» транс-женщин, сообщающих о том, что они никогда не испытывали «FEF» («Nuttbrock et al., 2011a; Smith et al., 2005; Veale et al., 2008»). Эти исследования также ставят под сомнение несколько дополнительных утверждений, необходимых для обоснования теории аутогинефилии, таких как идеи о том, что «FEF» конкурируют с сексуальным влечением к другим людям, что асексуальные транс-женщины преимущественно «аутогинефильные», и что бисексуальные транс-женщины всего лишь «псевдо-бисексуальны» («Nuttbrock et al., 2011a; Veale et al., 2008»).

Продолжительная критика теории Блэнчарда заключалась в том, что его подтипы не были получены эмпирическим путём, а, скорее, возникли из его первоначального группирования индивидов на основе их сексуальной ориентации. Таким образом, возникает вопрос о том, делятся ли транс-женщины на подтипы в зависимости от их сексуальной ориентации. В отличие от подобного подхода, «Veale (2014)» выполнила таксометрический анализ ответов своих испытуемых на вопросы, касающиеся их сексуальной ориентации, «FEF» и других аспектов их сексуальности, и пришла к выводу о том, что результаты были пространственными, а не категоричными (иными словами, транс-женщины были скорее на спектре, нежели разделялись на определённые подтипы). В более раннем исследовании с использованием того же набора данных, «Veale et al. (2008)» обнаружила, что когда транс-женщин группировали на основе их опыта с «FEF», они значительно не различались по показателям сексуальной ориентации.

Возможность того, что другие факторы помимо сексуальной ориентации, могут быть причиной «FEF» подтверждаются «by Nuttbrock et al. (2011a, 2011b)», который обнаружил, что «FEF» значительно различаются среди транс-женщин в зависимости от возраста и расы (с самыми высокими уровнями у более взрослых и белых субъектов) и что эти результаты были опосредованы историей феминного одевания наедине. Это открытие значительно поддерживает альтернативные теории о том, что «FEF» возникают из-за социальных факторов (или обостряются ими), таких как скрытый кроссдрессинг и/или необходимости скрывать или подавлять женские/феминные наклонности («Serano, 2007, 2016; Veale et al., 2010»); я обсужу такие теории в последующем разделе.

Как упоминалось ранее, Блэнчард никогда не использовал контрольную цис-группу для своих исследований, предположительно, из-за его представления о том, что «FEF» были уникальным феноменом для транс-женщин/транс-людей феминного спектра. С тех пор две исследовательские группы создали шкалы аутогинефилии (похожие или практически идентичные шкале Блэнчарда) для цисгендерных женщин. «Moser (2009)» обнаружил, что 93% его субъектов (цисгендерных женщин) испытывали «FEF» в определённой степени, а 28% испытывали их часто. «Veale et al. (2008)» также обнаружила, что цисгендерные женщины часто испытывают «FEF», а 52% испытывали их на уровне, сравнимым с «аутогинефильной» группой Блэнчарда («see also Moser, 2010»). Когда примерно 65% цисгендерных женщин отвечают положительно на вопросы «Я была эротически возбуждена, созерцая себя в обнажённом виде» и «Я была эротически возбуждена, созерцая себя в разных видах нижнего белья» («Moser, 2009»), кажется одновременно нелогичным и бессмысленно стигматизирующим выделять транс-женщин как якобы «аутогинефильных» из-за похожих эротических опытов (если, конечно, этот ярлык в первую очередь не предназначен для патологизации сексуальности транс-женщин, даже если эта сексуальность типична для всех женщин).

Помимо цисгендерных женщин, испытывающих «FEF», дальнейшие исследования показали, что и многие цисгендерные люди в целом испытывают сексуальные фантазии, включающие в себя смену пола/гендера. В недавнем исследовании сексуальных фантазий 4175 американцев «Lehmiller (2018)» обнаружил, что почти треть его испытуемых сообщила о сексуальных фантазиях, связанных с ощущением себя «другим полом», а четверть испытывала фантазии, связанные с кроссдрессингом. Блэнчард настаивал, что противоположность «FEF» — что-то названное «аутоандрофилией», но я буду именовать это «фантазиями мужского/маскулинного воплощения» («MEF» — «male/masculine embodiment fantasies») — не существует («Cameron, 2013»), но Lehmiller обнаружил, что 11% женщин в его исследовании испытывали такие фантазии. В отдельном исследовании женских сексуальных фантазий «Dubberley (2013)» посвятила целую главу фантазиям, в которых её испытуемые воображали себя обладательницами пениса и/или мужчинами, не говоря о множестве дополнительных анекдотичных доказательств (большинство из которых онлайн), подробно описывающих цисгендерных женщин (и транс-мужчин), испытывающих «MEF» («Serano, 2016, and references therein»).

Рассматривая это всё совместно, две вещи становятся ясными. Во-первых, фантазии воплощения (то есть, сексуальное возбуждение человека в ответ на своё реальное или воображаемое тело и/или реальные или воображаемые выражения гендера) кажутся довольно распространёнными и существуют в различных комбинациях. (В последующем разделе, я обсужу причины их частоты и интенсивности в определённых субпопуляциях.) Таким образом, будет неискренним утверждение или намёк на то, что они являются транс-женским/транс-феминным феноменом (как утверждает теория аутогинефилии). Во-вторых, представление о том, что «FEF» могут вызывать транссексуальность, является надуманным и не подтверждается доказательствами («Serano, 2010, 2020»). В конце концов, почти треть испытуемых Lehmiller испытывала сексуальные фантазии, связанные со сменой пола/гендера («Lehmiller, 2018, p. 66»), но у подавляющего большинства этих людей никогда не разовьётся гендерная дисфория или желание совершить переход. Более того, большинство «неклассических» транс-женщин никогда не испытывали «FEF» или испытывали «FEF» только после ощущения гендерной дисфории, таким образом исключая возможность того, что «FEF» являются причиной их становления транс-людьми («Serano, 2010»). Наиболее разумным выводом является то, что гендерная дисфория развивается независимо у небольшого процента людей с мужским акушерским полом, и у этой же подгруппы (наряду с подмножеством цисгендерных мужчин и женщин) разовьётся «FEF» из-за других причин, которые я изучу в следующем разделе.

Подводя итог, можно сказать, что многочисленные независимые исследования показали, что основные положения теории аутогинефилии — её таксономия и этиологические утверждения — ложны. Следовательно, концепция аутогинефилии должна быть отвергнута. Правда, некоторые исследователи всё ещё активно продвигают эту теорию и в первую очередь здесь стоит выделить Энн Лоуренс и Джона Майкла Бейли, чьи обзоры и исследования (наряду с работами Блэнчарда) составляют практически всю академическую литературу, неизменно выступающую за аутогинефилию; в других местах я опровергаю многие их попытки отмахнуться от контраргументов, которые я здесь представила («Serano, 2010, 2020»). Другие исследователи по-прежнему негласно поддерживают аутогинефилию (цитируя теорию или изображая её как «спорную, но возможную» модель), возможно, из-за их незнакомства с исследованиями, которые я здесь представила, из-за их уважения к статусам Блэнчарда и Бейли в этой области, и/или потому, что они считают эту теорию совместимой с другими их убеждениями и предвзятостями (которые будут раскрыты в последнем разделе). Наконец, некоторые исследователи стали использовать термин «аутогинефилия» как сокращение для описания «FEF»; этого следует избегать, поскольку «аутогинефилия» неточно описывает эти фантазии как парафилии, специфичные для транс-женщин/транс-феминных людей, как сексуальную ориентацию саму по себе и как причину гендерной дисфории у транс-женщин, испытывающих их.

Фантазии воплощения и трансгендерные, квирные и женские субъективности

Пока что мы рассмотрели только научные доводы против аутогинефилии, но если мы сделаем шаг назад и рассмотрим другие области познания (например, феноменологию, социологию, гендерные исследования), эта теория окажется ещё более подозрительной. Возможно, самым вопиющим её упущением является то, что аутогинефилия целиком игнорирует воплощение — общепринятое в философии и когнитивных исследованиях представление о том, что наши мысли, восприятия и желания не происходят в вакууме, а, скорее, возникают внутри нашего тела и формируются им же.

Практически все сексуальные фантазии и действия включают тела — не только тела наших реальных или воображаемых партнёров, но и наши собственные тела. Хотя сексуальные фантазии не ограничиваются телами (они могут включать в себя определённые обстоятельства, ситуации, позы, поведения, другие предметы и даже замысловатые повествования), они часто включают в себя наши собственные тела, взаимодействующие различными способами с телами других людей («Bettcher, 2014; Dubberley, 2013; Lehmiller, 2018; Leitenberg & Henning, 1995»). Иногда наше внимание может быть более сосредоточенным на теле другого человека: на любовании его физическими характеристиками; на воображении вещей, которые мы хотим хотим сделать его телом или по отношению к его телу. В других случаях мы можем быть более сосредоточенными на наших собственных телах: воображать, что другие люди находят нас желанными; воображать вещи, которые они совершают нашими телами или по отношению к нашим телам, физические ощущения от их действий. Часто оба этих аспекта (наряду с другими элементами) будут задействованы одновременно во время наших сексуальных фантазий и переживаний, но в других случаях один аспект может быть более заметным или даже доминирующим. И равно как мы иногда можем фантазировать о воображаемых сексуальных партнёрах, индивиды нередко могут фантазировать о бытии совершенно иными людьми в своих фантазиях, или «об обладании другими параметрами тела, другими гениталиями или другим типом личности» («Lehmiller, 2018, p. xviii»).

Вот почему я предпочитаю «фантазии воплощения» как непатологизирующий зонтичный термин для таких сексуальных фантазий и моделей возбуждения, фокус которых преимущественно (а в некоторых случаях, исключительно) сконцентрирован на нашем собственном воплощении («Serano, 2010, 2016»). «Bettcher (2014)» с тех пор расширила эту концепцию эротизма воплощения, представив многочисленные примеры, иллюстрирующие многогранность содержания эротики (которое может включать в сюда наше реальное или воображаемое тело, влечение к реальным или воображаемым телам других, взаимодействия между этими телами, дополнительные элементы или сценарии, плюс сексуальное значение, которое мы приписываем всем этим вещам). Работа Bettcher демонстрирует, как теория аутогинефилии сводит это богатое содержание к простому «влечению» к людям и объектам. Это то, что позволяет Блэнчарду искажать фантазии воплощения транс-женщин, определяя их как «неверно направленное гетеросексуальное сексуальное влечение» и «ошибку определения эротической цели» («Bettcher, 2014»).

В более ранней критике аутогинефилии («Serano, 2007, pp. 268–269») я шутливо ввела термин «аутофаллофилия» для описания достаточно обыденной фантазии о оральном сексе от неописанного или безликого партнёра, которую иногда испытывают мужчины. Моё намерение в продвижении данного термина было не в патологизации таких фантазий, а, скорее, в иллюстрации того, что цисгендерные мужчины также испытывают фантазии воплощения, пускай они сами и не думают о них подобным образом. Отчасти причина не рассмотрения этими индивидами (и большинством исследователей, которые могут их изучать) подобных фантазий с точки зрения «аутофаллофилии» или «MEF» заключается именно в их цисгендерности, из-за чего они могут принимать свои половые характеристики как само собой разумеющееся. Наличие пениса будет не вызывающим вопросов фоном для большинства сексуальных фантазий, которые они могут испытать, из-за чего его присутствие в этих фантазиях не будет излишне внимательно рассматриваться. Многие трансгендерные люди (особенно те, кто ещё не совершил переход или находится в стадии перед началом перехода) же, напротив, не могут принимать такие атрибуты как само собой разумеющееся и, скорее всего, будут больше сосредотачиваться на своём воплощении во время своих сексуальных переживаний (как реальных, так и воображаемых) — например, воображая себя обладателями «правильного тела» или обладателями «правильных частей» (то есть, соответствующих гендеру, с которым они идентифицируются). Критики аутогинефилии уже давно указывали на то, что «MEF» и «FEF» являются очевидными механизмами для смягчения гендерной дисфории, и тот факт, что транс-женщины обычно испытывают резкое снижение «FEF» после совершения перехода ещё больше подтверждает данное представление («reviewed in Serano, 2010»).

Другой причиной, по которой многие цисгендерные мужчины могут воспринимать своё тело как должное, является то, что они сами являются мужчинами. Гендерные теоретики отображали, как мужские тела и перспективы обычно рассматриваются как нейтральные и стандартные в нашей культуре, тогда как женские тела и перспективы отмечаются и рассматриваются как «иные» («Bem, 1993; de Beauvoir, 1989»). Социализировавшись в гетеросексуальной андроцентричной культуре, мы все (в разной степени) усвоили то, что феминистки именуют «мужским взглядом» — образ мышления, в котором мужчины рассматриваются как сексуальные субъекты, действующие в соответствии со своими желаниями, тогда как женщины рассматриваются как пассивные сексуальные объекты желаний других людей («Fredrickson & Roberts, 1997; Mulvey, 1975»). В то время как «мужской взгляд» чаще всего обсуждается в отношении к репрезентации в СМИ, он также влияет на наши собственные самоконцептуализации и желания. Например, для многих мужчин (которые преимущественно считают себя сексуальными субъектами) относительно легко думать о сексе строго как о тех людях, к кому они «испытывают влечение». Но многие женщины, помимо их собственных физических влечений к другим людям, будут также хорошо осведомлены о том, как их сексуально оценивают, ценят или объективируют другие люди (будь то незнакомцы, потенциальные партнёры или любовники), что определённо повлияет на их субъектность в сексуальных вопросах («Fredrickson & Roberts, 1997»). Действительно, в своём обзоре исследований о сексуальных фантазиях, «Leitenberg and Henning (1995, p. 484)» сообщили о том, что, как правило, «Мужские фантазии более активны и более сосредоточены на теле женщины и на том, что он хочет сделать с ним, тогда как женские фантазии более пассивны и более сосредоточены на интересе мужчин к их телу»; «Lehmiller (2018)» обнаружил, что данная тенденция сохраняется и сегодня. Данная разница даёт относительно прямолинейное объяснение тому, почему женщины (как цисгендерные, так и трансгендерные, поскольку они все должны ориентироваться в «мужском взгляде») чаще испытывают «FEF», тогда как мужчины менее склоны к ощущению аналогичных «MEF».

Более того, учитывая, что мы живём в культуре, в которой мужчины считаются сексуальными субъектами, а женщины объектами желаний, неудивительно, что женская одежда (и феминная гендерная экспрессия в целом) иногда обладают сексуальными смыслами, тогда как аналогичные предметы маскулинной одежды и маскулинного выражения обычно рассматриваются как утилитарные и лишённые сексуальных подтекстов («Serano, 2007»). Это помогает объяснить причину того, что феномен, исторически известный как «фетишистский трансвестизм» (то есть, сексуальное возбуждение, испытываемое при кроссдрессинге), являлся довольно обычным явлением для транс-женщин/людей транс-феминного спектра, тогда как у транс-мужчин/людей транс-маскулинного спектра он встречался куда реже. К сожалению, столь очевидная связь оставалась скрытой, поскольку исследователи, изучавшие это явление, классифицировали его как парафилию и предполагали, что что-то должно быть изначально неправильным с индивидами, испытывающими его. Если бы исследователи не изучали этот феномен как отдельную психопатологию, а провели бы исследования с контрольной группой («à la Moser, 2009; Veale et al., 2008»), они обнаружили бы, что многие цисгендерные женщины также испытывают сексуальное возбуждение от ношения (или намерения носить) определённые предметы феминной одежды, по крайней мере, в определённых обстоятельствах. В качестве ещё одного доказательства того, что концепция фетишистского трансвестизма в значительной степени сформирована гетеро-нормативной и андроцентричной предвзятостью исследователей, я приведу психолога Роберта Столлера, который заявил, что транс-мужчины не могут испытывать фетишистский трансвестизм на том основании, что «Мужская одежда не имеет имеет никакой эротической ценности; у этих людей нет фетиша на одежду» («Stoller, 1968, p. 195»). Разумеется, некоторых людей привлекает мужественность и маскулинность и подгруппа таких индивидов испытывает сексуальное возбуждение в ответ на маскулинную одежду, что «Bockting et al. (2009)» обнаружил у многих своих испытуемых мужчин (геев и бисексуалов).

Третьим фактором, влияющим на фантазии воплощения, может являться сексуальная ориентация, хотя и не так, как предполагал Блэнчард. В частности, если индивида привлекают женственность и феминность в более общем смысле (то есть, он находит такие качества эротичными в своих партнёрах), то эти же атрибуты могут также иметь сексуальное значение в отношении его собственного воплощения, что приводит к более частым или интенсивным «FEF». (Стоит ожидать похожую корреляцию между влечением к мужественности/маскулинности и «MEF».) Или, если сформулировать это в обратном порядке: если индивида не привлекают женственные или феминные атрибуты в более общем смысле, то вероятность возбуждения от «FEF» или увлечения «FEF» может быть меньшей. Это весьма простое объяснение (которое никогда не исследовалось Блэнчардом) согласуется с корреляциями, обнаруженными исследователями между сексуальной ориентацией и фантазиями о воплощении, но без утверждения причинно-следственной связи.

Пускай сексуальная ориентация частично может объяснить корреляции, о которых сообщали Блэнчард и другие, я не считаю её главным фактором. Скорее, я утверждаю, что частые или интенсивные «FEF», которые испытывают многие «неклассические» транс-женщины до перехода, во многом связаны с тем фактом, что они прошли «стадию кроссдрессинга». Но стоит отметить, что некоторые люди всю жизнь являются кроссдрессерами (для которых это не «стадия»), а гендерная дисфория не является единственной причиной для кроссдрессинга. Мой анализ «стадии кроссдрессинга» здесь конкретно относится к впоследствии самоопределившимся транс-женщинам, и основан на моих многочисленных личных беседах с транс-женщинами об этой конкретной стадии их жизней.

В эссе «Crossdressing: Demystifying Femininity and Rethinking Male Privilege (Serano, 2007)», я подробно описала социальные силы, которые отличают трансгендерную траекторию от других: здесь же я выделю наиболее актуальные для нас утверждения. Для начала, уже хорошо известно, что трансгендерные люди могут испытывать гендерную дисфорию в разном возрасте («Coleman et al., 2011»). Люди, которые осознают свою гендерную дисфорию в раннем детстве, скорее всего, никогда полностью не идентифицируются со своим приписанным при рождении гендером — они часто утверждают, что они являются или должны являться «другим» (бинарным) гендером с раннего возраста. С другой стороны, люди, осознавшие свою гендерную дисфорию в более позднем детстве, могли уже прийти к принятию своего приписанного при рождении гендера, как и принять «гендерное постоянство» (убеждение о том, что гендер никогда нельзя изменить). По итогу, эти «поздно осознавшие» транс-люди могут первоначально самоконцептуализировать себя как «мальчика, который хочет стать девочкой» (или наоборот) какое-то время, прежде чем полностью принять свои гендерно-вариативные идентичности. Этот переходный этап может быть наиболее рискованным для транс-девочек/транс-детей феминного спектра, поскольку феминные мальчики куда сильнее стигматизированы в нашей культуре, нежели маскулинные девочки («Kane, 2006; Sandnabba & Ahlberg, 1999; Sullivan et al., 2018»). Этот строгий контроль гендерной экспрессии фактически вынуждает этих индивидов скрывать или подавлять (если они способны на это) любые свои женственные/феминные склонности, особенно в общественных местах, предаваясь им только наедине, либо посредством мечтаний и фантазий, либо посредством тайного кроссдрессинга — вот почему это и называется «стадия кроссдрессинга». Примечательно, что, похоже, аналогичной стадии кроссдрессинга у транс-мужчин/транс-людей маскулинного спектра не присутствует, поскольку, предположительно, их публичное исследование гендера будет в большей степени допустимым (то есть, другие будут воспринимать их как просто «томбоев»). «Veale et al. (2010)» предложил похожую модель развития кроссдрессера.

В эпоху до-Интернета (когда Блэнчард проводил своё исследование), практически полностью отсутствовала общественная осведомлённость или доступные ресурсы о трансгендерных людях, из-за чего транс-дети и транс-подростки часто были предоставлены самим себе в попытках разобраться в своей ситуации. Для транс-людей в стадии кроссдрессинга, это означало борьбу со своей гендерной дисфорией в среде, где (1) андроцентризм гарантировал, что опыты и перспективы девочек/женщин будут «иными» (из-за чего они могут казаться «незнакомыми» и «экзотичными»); (2) «мужской взгляд» поощрял общую объективацию женственности и феминности; (3) эти индивиды могли впервые испытывать сексуальное влечение к девочкам/женщинам (независимо от их гендерной дисфории). Учитывая данный набор обстоятельств, можно понять то, почему транс-индивиды на стадии кроссдрессинга могут испытывать «FEF» (в разной степени, а в некоторых случаях очень интенсивно) в связи с их ранними исследованиями женской гендерной идентичности и феминной гендерной экспрессии.

Как я уже говорила в этом разделе, фантазии воплощения могут принимать разные формы. Некоторые фантазии воплощения сосредоточены на нас самих: мы в них являемся тем же самым человеком, что и в повседневной жизни, просто фокус эротического внимания сконцентрирован на нашем же теле. Другие же фантазии воплощения связаны с превращением нас в кого-то другого или с тем, что мы являемся в них кем-то другим. Возможно, мы разделяем некоторые общие качества с этими «другими людьми» — например, они могут быть в целом нами, но более привлекательными. В других случаях мы можем представить себя кем-то, кого мы считаем (или как нас научили считать) совсем непохожим на нас. Если мы не можем с лёгкостью найти что-то общее с этим «кем-то другим», мы можем сильно опираться на стереотипы. И в тех случаях, когда мы не должны (не говоря уже о желании) быть этим «кем-то другим», эти фантазии воплощения могут ощущаться запретными и табуированными. Очевидно, что «FEF» и «MEF» могут подпадать под категорию «фантазий воплощения в виде другого», пускай и в разной степени. Учитывая, что мужские переживания и перспективы являются центральными в англо-американской культуре, кажется вполне возможным для цисгендерной женщины представлять себя мужчиной в её фантазиях. Но из-за того, что переживания и перспективы женщин считаются «иными», цисгендерные мужчины могут считать «FEF» особенно экзотичными (что феминистки и пост-колониальные теоретики именуют «экзотизацией иного»). Кроме того, поскольку женственность/феминность ценится меньше мужественности/маскулинности в нашем обществе, цисгендерные мужчины могут испытывать чувство стыда или «морального несоответствия» из-за нахождения «FEF» особенно приятными или эротичными, что ведёт к обеспокоенности из-за собственного поведения («Grubbs & Perry, 2019; Serano, 2020»)

Переживания некоторых транс-женщин с «FEF» могут частично совпадать с опытом цисгендерных мужчин с «FEF», особенно если они в стадии кроссдрессинга (когда они вынуждены публично идентифицировать себя как мужчин и подавлять свои женственные/феминные склонности). Другими словами, их «FEF» на этом этапе могут быть преимущественно «фантазиями воплощения в виде другого», характеризующимися экзотизацией, стереотипами и чувством стыда. В случае с цисгендерными мужчинами, эта динамика может никогда не измениться. Но, как я описывала в своём вышеупомянутом эссе «Crossdressing: Demystifying Femininity and Rethinking Male Privilege», эта динамика постепенно меняется для транс-женщин (как и для многих кроссдрессеров), поскольку их гендерная дисфория побудит их к исследованию и экспериментированию с гендером в реальной жизни, а не только в фантазиях («Serano, 2007, 2010»). Со временем, женственность и феминность станут для них «демистифицированными» и они начнут объединять «режим мальчика» и «режим девочки» в одном человеке. Они перестанут стыдиться своей трансгендерности, квирности, женской и/или феминной идентичности и они могут начать открыто выражать их в обществе. По мере того, как они будут это делать, они начнут откликаться на переживания и перспективы женщин, особенно когда они сами начнут двигаться по миру в качестве женщин. Когда это произойдёт, «FEF» всё ещё могут возникать на определённом уровне (как и у цисгендерных женщин), но они перестанут ощущаться как «фантазии воплощения в виде другого» в прошлом. Вместо этого они в значительной степени станут «фантазиями воплощения самой себя», основанными на собственном теле и самопонимании. Блэнчард так и не смог адекватно объяснить резкое снижение распространённости «FEF», которое в конечном итоге испытывают многие транс-женщины — он даже предположил, что это связано с тем, что эти индивиды сформировали «сильную (считай, любовную) связь» со своей женской версией («reviewed and critiqued in Serano, 2010»). Но человеческая сексуальность не статична и самоконцептуализация транс-людей, их субъективность и желания могут со временем развиваться.

Современные сторонники аутогинефилии, похоже, полагают, что только из-за того, что Блэнчард определил «два подтипа» транс-женщин в канадской клинике гендерной идентичности в 1980-х годах, эти же самые две подгруппы должны существовать в той же самой форме и сегодня (предположительно, всегда). Это игнорирует большое количество исследований, демонстрирующих, что хотя гендерные и сексуальные меньшинства существуют во всех культурах, их конкретная идентичность и поведение часто формируется локальными нормами и социальным давлением, и что даже внутри одной конкретной культуры, разные поколенные когорты ЛГБТК+ людей часто демонстрируют кардинально разные самопредставления, жизненные пути и сексуальные истории («Hammack, 2005»). За 30 с лишним лет с момента проведения Блэнчардом своего первоначального исследования, произошли огромные сдвиги в осведомлённости о транс-людях, в их видимости, в их юридическом признании и в их доступе к здравоохранению и прочим ресурсам. Сегодня «поздно осознавшие» транс-женщины необязательно вынуждены проходить стадию кроссдрессинга, поскольку они могут легко получить доступ к информации о жизни транс-людей через Интернет или у транс-сверстников. Вместо того, чтобы заниматься тайным кроссдрессингом или фантазиями, многие из этих индивидов заявляют о себе как о небинарных, гендерфлюидах, транс-дайках или квир-женщинах, и они часто начинают представлять себя феминно и/или совершать социальный переход в подростковом периоде или в молодости. И это отсутствие тайной «стадии кроссдрессинга» во многом объясняет то, почему эти молодые транс-женщины испытывают куда меньше «FEF» по сравнению с транс-женщинами из предыдущих поколений («Nuttbrock et al., 2011a, 2011b»).

Сексологи современности перестали рассматривать людей, которые имеют одинаковую сексуальную ориентацию или схожие сексуальные фантазии, как людей определённого «типа» или страдающих от одной «парафилии». Фантазии воплощения бывают разными и люди могут испытывать их по разным причинам. Как и все сексуальные фантазии, фантазии воплощения не являются постоянным состоянием — они могут появляться, исчезать, появляться вновь, усиливаться, ослабевать, развиваться или сдвигаться с течением времени. Любое будущее исследование фантазий воплощения должно признавать всю широту этого феномена, а не искажать его как некую психопатологию, специфичную для транс-людей.

Аутогинефилия продвигает андроцентризм, гендерный эссенциализм и сексуализацию транс-женщин

На данный момент я рассмотрела научные доводы против аутогинефилии и предложила альтернативную модель «фантазий воплощения», которая согласуется со всеми доступными данными и современными представлениями о гендерном и сексуальном разнообразии. Впрочем, сомневаюсь, что приведённые здесь аргументы (какими бы убедительными они не являлись) убедят наиболее убеждённых её защитников. По моему опыту, принявшие аутогинефилию люди часто это делают не из-за того, что она соответствует доказательствам, а из-за идеологических или социологических причин. В этом заключительном разделе я хочу рассмотреть эти доводы, поскольку они предоставляют лучшее понимание дискурса вокруг аутогинефилии.

Многие люди придерживаются гендерного эссенциализма — например убеждения, что феминность и влечение к мужчинам по своей сути являются женскими, а маскулинность и влечение к женщинам по своей сути являются мужскими («Budge et al., 2018»). Сталкиваясь с исключениями из этого «правила», сторонники гендерного эссенциализма нередко пытаются объяснить их предположением о том, что эти индивиды («исключения») должны быть «феминизированными мужчинами» или «маскулинизированными женщинами» — предположением, которым неизменно объединяют гендерную экспрессию и сексуальную ориентацию («Budge et al., 2018»). Аутогинефилия – это гендерно-эссенциалистская теория, поскольку она патологизирует трансгендерных людей за неспособность соответствовать (цис)гендерным ожиданиям. Но из двух её подтипов «гомосексуальная» группа Блэнчарда согласуется с упрощённым нарративом о «феминизированном мозге», а потому она получила относительно мало рассмотрения и изучения в его работах. С другой стороны, транс-женщины, которых не привлекают исключительно мужчины и/или которые не были особенно феминными в детстве, требуют какого-то экстраординарного объяснения согласно Блэнчарду, для чего он и придумал аутогинефилию. Характерно, что «Bailey and Blanchard (2017)» недавно расширили типологию Блэнчарда, включив в неё пять подтипов трансгендеров, два из которых предназначены для объяснения существования «неклассических» транс-мужчин (существование которых Блэнчард первоначально отрицал, «see Blanchard, 1989a»). Кажется неэффективным и научно-сомнительным изобретать новые подтипы транс-людей (каждый со своей этиологией) всякий раз, когда возникает новая демографическая группа, не соответствующая стереотипам гендерного эссенциализма. Куда более лаконично признать (как сейчас и делают многие исследователи) то, что гендерная идентичность, гендерная экспрессия и сексуальная ориентация могут отличаться друг от друга (и от пола, назначенного при рождении) у любого конкретного индивида.

И раз уж мы говорим о стереотипах, согласно лору аутогинефилии, Блэнчард «обнаружил» существование «двух типов» транс-женщин, каждый из которых обладает своей сексуальной мотивацией. На самом же деле, эти два типа существовали ещё до работы Блэнчарда, поскольку они являются привычными стереотипами, существовавшими в воображении цисгендерных людей уже продолжительное время. Обозревая медиа-изображения, связанные с транс-людьми, накопившиеся за половину века — подавляющее большинство которых было создано без какой-либо информации о реальных транс-людях или теории Блэнчарда — я идентифицировала два повторяющихся стереотипа о транс-женщинах: транссексуалы «обманщики» и «жалкие» транссексуалы («Serano, 2007»). В независимом анализе реакций обывателей на транс-женщин, «Bettcher (2007)» описала те же стереотипы в категориях «обманщики» и «притворщики». Эти стереотипы отличаются друг от друга в первую очередь способностью транс-женщин «восприниматься» как цис-женщины и приписываемой каждой группе мотивацией, коя отображает наивные предположения цис-людей о том, почему «мужчина» может пожелать «стать» женщиной. Возможно, поскольку они внешне феминны (что также является распространённым стереотипом о мужчинах-геях), «обманщики» обычно считаются мужчинами-геями, которые становятся женщинами для сексуального привлечения гетеросексуальных мужчин. Стереотип «жалкий/притворщик» обычно применяется к транс-женщинам, которые не способны «восприниматься» как цисгендерные женщины (и, следовательно, неспособны «обмануть» мужчин), потому наиболее распространённый скрытый мотив для них заключается в том, что они становятся женщинами для реализации каких-то причудливых сексуальных фантазий. Эти стереотипы обладают очевидным сходством с «гомосексуальными» и «аутогинефильными» подтипами Блэнчарда соответственно. Учитывая, что эти стереотипы постоянно появлялись в медиа с 1960-х годов («Serano, 2007, 2009»), кажется вероятным возможность их влияния на таксономию Блэнчарда. И, возможно, причиной убедительности теории аутогинефилии для людей, несмотря на неопровержимые доказательства против неё, является то, что она подтверждает их ранее существовавшие стереотипы касательно транс-женщин.

Хотя медиа (и воображение цисгендерных обывателей) постоянно воспроизводят эти два сексуально-мотивированных стереотипа о транс-женщинах, они также постоянно упускают из виду существование транс-мужчин. В редких случаях, когда транс-мужчины всё же представлены, это обычно не делается в сексуально-возбуждающей манере (как с транс-женщинами), а переход транс-мужчин обычно не изображается как сексуально-мотивированный. Трудно не провести здесь параллели с утверждением Роберта Столлера о том, что «мужская одежда не обладает никакой эротической ценностью» или с утверждением Блэнчарда о том, что «аутоандрофилии/MEF» не существуют. Я утверждала, что это несоответствие — то есть, утверждение о том, что мотивация транс-женщин должна быть сексуальной, тогда как мотивация транс-мужчин определённо не может быть сексуальной — проистекает из-за разных ценностей, назначаемых нами (как обществом) мужчинам и женщинам («Serano, 2007, 2009»). В андроцентричном обществе идея о том, что кто-то может захотеть стать мужчиной кажется в определённой степени понятной, тогда как обратный гендерный переход сбивает с толку большинство людей. В связи с этим люди склонны предполагать, что транс-женщины совершают переход для получения того типа «власти», которым обычно обладают женщины: способностью быть объектами мужского гетеросексуального желания. Другими словами, широко распространённое предположение о том, что транс-женщины совершают переход из-за сексуальных причин, коренится в мизогинном убеждении, согласно которому женщины в целом не обладают ценностью помимо их возможности подвергаться сексуализации. («Serano, 2007, 2009»).

Наконец, помимо андроцентризма и гендерного эссенциализма, некоторые люди принимают теорию аутогинефилии (несмотря на все контраргументы) из-за своей подозрительности к транс-людям или идеологического противостояния транс-людям. Аутогинефилия является особенно полезным инструментом в этом отношении, поскольку она не только обесценивает гендерную идентичность транс-женщин (неверно представляя их как «мужчин», страдающих от психопатологий), но и сексуализирует их — низводит транс-женщин до их предполагаемых сексуальных поведений и мотиваций, исключая другие характеристики («Serano, 2009»). Существует множество доказательств того, что сексуализированные женщины (часто через «слат-шейминг») рассматриваются не как люди (воспринимаются хуже «нормальных людей»), не воспринимаются всерьёз и рассматриваются с меньшей эмпатией, из-за чего они сталкиваются со стигматизацией и с социальной изоляцией («American Psychological Association Task Force, 2007; Armstrong et al., 2014; Vrangalova et al., 2013»). Аналогичным образом другие маргинализированные группы — включая представителей других рас (не «белых»), иммигрантов и сообщества ЛГБТК+ людей — также обычно изображаются как гипер-сексуальные или сексуально-извращённые, из-за чего они являются потенциальными угрозами для женщин и детей (кои не являются представителями меньшинств) («Casares, 2018; Collins, 2000; Fejes, 2008; Frank, 2015; Stone, 2018»).

Учитывая, что сексуализация — это испытанная и проверенная тактика дегуманизации и социального исключения маргинализированных групп, неудивительным является то, что социальные и религиозные консерваторы, регулярно осуждающие женщин и ЛГБТК+ людей за несоблюдение ими гендерных и сексуальных норм, всё чаще ссылаются на аутогинефилию в попытках опорочить трансгендерных людей («cf. Fitzgibbons et al., 2009»). Феминистки же, с другой стороны, исторически противостояли андроцентризму, гетеро-нормативности и гендерному эссенциализму. Учитывая долгую историю слат-шейминга женщин и ложного обвинения гендерных и сексуальных меньшинств (в частности, лесбиянок) в сексуальных извращениях и преступности, лицемерным является использование похожих тактик (через теорию аутогинефилии Блэнчарда) для попыток исключения трансгендерных людей любыми людьми, провозглашающими себя феминистками.

…

Используемые в статье работы

1) American Psychological Association. (2015). Guidelines for psychological practice with transgender and gender nonconforming people. American Psychologist, 70(9), 832–864.

2) American Psychological Association Task Force on the Sexualization of Girls. (2007). Report of the APA Task Force on the sexualization of girls.

3) Armstrong, E. A., Hamilton, L. T., Armstrong, E. M., & Seeley, J. L. (2014). ‘Good girls’: Gender, social class, and slut discourse on campus. Social Psychology Quarterly, 77(2), 100–122.

4) Bailey, J. M. (2003). The man who would be queen: The science of gender-bending and transsexualism. Joseph Henry Press.

5) Bailey, J. M., & Blanchard, R. (2017). Gender dysphoria is not one thing. 4thWaveNow. (accessed 20 August 2018).

6) Bem, S. L. (1993). The lenses of gender: Transforming the debate on sexual inequality. Yale University Press.

7) Bettcher, T. M. (2007). Evil deceivers and make-believers: On transphobic violence and the politics of illusion. Hypatia, 22(3), 43–65.

8) Bettcher, T. M. (2014). When selves have sex: What the phenomenology of trans sexuality can teach about sexual orientation. Journal of Homosexuality, 61(5), 605–620.

9) Blanchard, R. (1989a). The classification and labeling of nonhomosexual gender dysphorias. Archives of Sexual Behavior, 18(4), 315–334.

10) Blanchard, R. (1989b). The concept of autogynephilia and the typology of male gender dysphoria. Journal of Nervous and Mental Disease, 177(10), 616–623.

11) Bockting, W., Benner, A., & Coleman, E. (2009). Gay and bisexual identity development among female-to-male transsexuals in North America: Emergence of a transgender sexuality. Archives of Sexual Behavior, 38(5), 688–701.

12) Budge, S. L., Orovecz, J. J., Owen, J. J., & Sherry, A. R. (2018). The relationship between conformity to gender norms, sexual orientation, and gender identity for sexual minorities. Counselling Psychology Quarterly, 31(1), 79–97.

13) Cameron, L. (2013). How the psychiatrist who co-wrote the manual on sex talks about sex. Motherboard. (last accessed 8 June 2020).

14) Casares, C. (2018). Trump’s repeated use of the Mexican rapist trope is as old (and as racist) as colonialism. NBCNews.com. (accessed 3 November 2018).

15) Coleman, E., Bockting, W., Botzer, M., Cohen-Kettenis, P., DeCuypere, G., Feldman, J., Zucker, K. (2011). Standards of care for the health of transsexual, transgender, and gendernonconforming people, version 7. International Journal of Transgenderism, 13(4), 165–232.

16) Collins, P. H. (2000). Black feminist thought: Knowledge, consciousness and the politics of empowerment. Routledge.

17) Crasnow, S., Wylie, A., Bauchspies, W. K., & Potter, E. (2015). Feminist perspectives on science. The Stanford Encyclopedia of Philosophy. (last accessed 8 June 2020).

18) de Beauvoir, S. (1989). The second sex. Vintage Books

19) Dubberley, E. (2013). Garden of desires: The evolution of women’s sexual fantasies. Black Lace.

20) Fehr, C. (2004). Feminism and science: Mechanism without reductionism. NWSA Journal, 16(1), 136–156.

21) Fejes, F. (2008). Gay rights and moral panic: The origins of America’s debate on homosexuality. Palgrave Macmillan.

22) Fitzgibbons, R. P., Sutton, P. M., & O’Leary, D. (2009). The psychopathology of ‘sex reassignment’ surgery. National Catholic Bioethics Quarterly, 9(1), 97–125.

23) Frank, G. (2015). The anti-trans bathroom nightmare has its roots in racial segregation. Slate. (accessed 3 January 2019).

24) Fredrickson, B. L., & Roberts, T.-A. (1997). Objectification theory: Toward understanding women’s lived experiences and mental health risks. Psychology of Women Quarterly, 21(2), 173–206.

25) Giami, A. (2015). Between DSM and ICD: Paraphilias and the transformation of sexual norms. Archives of Sexual Behavior, 44(5), 1127–1138.

26) Grubbs, J. B., & Perry, S. L. (2019). Moral incongruence and pornography use: A critical review and integration. The Journal of Sex Research, 56(1), 29–37.

27) Hammack, P. L. (2005). The life course development of human sexual orientation: An integrative paradigm. Human Development, 48(5), 267–290.

28) Hidalgo, M. A., Ehrensaft, D., Tishelman, A. C., Clark, L. F., Garofalo, R., Rosenthal, S. M., Spack, N. P., & Olson, J. (2013). The gender affirmative model: What we know and what we aim to learn. Human Development, 56(5), 285–290.

29) Jeffreys, S. (2005). Beauty and misogyny: Harmful cultural practices in the West. Routledge.

30) Jeffreys, S. (2014). Gender hurts: A feminist analysis of the politics of transgenderism. Routledge.

31) Joyal, C. C., Cossette, A., & Lapierre, V. (2015). What exactly is an unusual sexual fantasy? The Journal of Sexual Medicine, 12(2), 328–340.

32) Kane, E. (2006). ‘No way my boys are going to be like that!’ Parents’ responses to children’s gender nonconformity. Gender and Society, 20(2), 149–176.

33) Lehmiller, J. J. (2018). Tell me what you want. De Capo Press.

34) Leitenberg, H., & Henning, K. (1995). Sexual fantasy. Psychological Bulletin, 117(3), 469–496.

35) Moser, C. (2009). Autogynephilia in women. Journal of Homosexuality, 56(5), 539–547.

36) Moser, C. (2010). Blanchard’s autogynephilia theory: A critique. Journal of Homosexuality, 57(6), 790–809.

37) Moser, C., & Kleinplatz, P. J. (2006). DSM-IV-TR and the paraphilias: An argument for removal. Journal of Psychology & Human Sexuality, 17(3–4), 91–109.

38) Mulvey, L. (1975). Visual pleasure and narrative cinema. Screen, 16(3), 6–18.

39) Nuttbrock, L., Bockting, W., Mason, M., Hwahng, S., Rosenblum, A., Macri, M., & Becker, J. (2011a). A further assessment of Blanchard’s typology of homosexual versus non-homosexual or autogynephilic gender dysphoria. Archives of Sexual Behavior, 40(2), 247–257.

40) Nuttbrock, L., Bockting, W., Rosenblum, A., Mason, M., & Hwahng, S. (2011b). Sexual arousal associated with private as compared to public feminine dressing among male-to-female transgender persons: A further response to Lawrence (2011). Archives of Sexual Behavior, 40(6), 1093–1096.

41) Sandnabba, N. K., & Ahlberg, C. (1999). Parents’ attitudes and expectations about children’s cross-gender behavior. Sex Roles, 40(3–4), 249–263.

42) Serano, J. (2007). Whipping girl: A transsexual woman on sexism and the scapegoating of femininity. Seal Press.

43) Serano, J. (2009). Psychology, sexualization and trans-invalidations. Keynote lecture presented at the 8th Annual Philadelphia Trans-Health Conference. (last accessed 8 June 2020).

44) Serano, J. M. (2010). The case against autogynephilia. International Journal of Transgenderism, 12(3), 176–187.

45) Serano, J. (2016). Reconceptualizing ‘autogynephilia’ as female/feminine embodiment fantasies. In Serano, J., Outspoken: A decade of transgender activism and trans feminism (pp. 151– 155). Switch Hitter Press.

46) Serano, J. (2020). Autogynephilia, ad hoc hypotheses, and handwaving. Medium. (last accessed 8 June 2020).

47) Smith, Y. L. S., van Goozen, S., Kuiper, A., & Cohen-Kettenis, P. T. (2005). Transsexual subtypes: Clinical and theoretical significance. Psychiatry Research, 137(3), 151–160.

48) Stoller, R. J. (1968). Sex and gender: On the development of masculinity and femininity. Science House.

49) Stone, A. L. (2018). Frame variation in child protectionist claims: Constructions of gay men and transgender women as strangers. Social Forces, 97(3), 1155–1176.

50) Sullivan, J., Moss-Racusin, C., Lopez, M., & Williams, K. (2018). Backlash against gender stereotype-violating preschool children. PLoS ONE, 13(4), e0195503.

51) Veale, J. F. (2014). Evidence against a typology: A taxometric analysis of the sexuality of male-to-female transsexuals. Archives of Sexual Behavior, 43(6), 1177–1186.

52) Veale, J. F., Clarke, D. E., & Lomax, T. C. (2008). Sexuality of male-to-female transsexuals. Archives of Sexual Behavior, 37(4), 586–597.

53) Veale, J. F., Lomax, T. C., & Clarke, D. E. (2010). The identity-defence model of gender-variant development. International Journal of Transgenderism, 12(3), 125–138.

54) Vrangalova, Z., Bukberg, R. E., & Rieger, G. (2013). Birds of a feather? Not when it comes to sexual permissiveness. Journal of Social and Personal Relationships, 31(1), 93–113.

…

Ps. Обложкой данной статьи является арт японского художника «Avogado6» — «Секретный Комод»