Вина выжившего – это чувство страдания, испытываемое человеком, который пережил травмирующее или стрессовое событие и выжил, в то время как другие люди погибли или с ними случились серьёзные неприятности.
Не все участники трагических событий испытывают это чувство, но по разным оценкам от 20 до 30 процентов выживших испытывают чувства вины и страдания. Однако это не точно, поскольку зачастую человек может не распознавать у себя этого чувства и переживать его бессознательно, что только увеличивает тяжесть его состояния и не даёт ему возможности обратиться за необходимой ему специализированной помощью.
Вину выжившего также могут называть синдром выжившего, либо её могут называть посттравматическим стыдом и виной. В соответствии с современными диагностическими критериями – DSM-V – вина выжившего не является самостоятельным диагнозом, но является симптомом посттравматического стрессового расстройства.
В действительности, вина выжившего может проявиться после совершенно различных ситуаций. Впервые её описали у тех людей, кто пережил Холокост. Затем добавились описания ветеранов, которые пережили войну, в то время как другие солдаты погибли. Часто вина выживших встречается у переживших стихийные бедствия, авиа- и другие транспортные катастрофы, террористические атаки.
Однако встречается она и в других контекстах. Например, она может встречаться среди людей у которых были братья или сёстры, которые погибли в детстве, а они выжили. Также она может встречаться у родителей, у которых по каким-то причинам погибли дети. Если какой-либо человек совершил самоубийство, то у его родственников, друзей или коллег также может встречаться вина выжившего.
Отдельно выделяют вину выжившего у людей, болеющих тяжёлыми заболеваниями, например, раком, а затем исцеляющимися. Часто вина выжившего посещает людей, участвующих в работе групп поддержки для людей с каким-то заболеванием, когда кто-то из их группы умирает от этого заболевания. Но в рамках группы поддержки люди сразу имеют возможность проработать эти свои сложные чувства.
Вина выживших распространена и в контексте выживших в различных эпидемиях. В частности, достаточно хорошо исследовано чувство вины выживших у людей, затронутых эпидемией ВИЧ/СПИДа. При том испытывают его как те, кто имеет ВИЧ-положительный статус и выжил благодаря терапии, так и те, кто имеет ВИЧ-отрицательный статус, но не получил ВИЧ. Сейчас можно говорить о том, что распространяется и вина выжившего среди тех, кто выжил во время эпидемии КОВИД. В частности, это может быть связано с доступностью вакцины. Например, когда человек вакцинировался и выжил, а кто-то из его близких не имел доступа к вакцине или не хотел вакцинироваться и погиб. Человек может чувствовать несправедливость от того, что он получил доступ к вакцине и ответственность за то, что не смог убедить погибшего близкого вакцинироваться.
Вина выжившего также распространена и в сообществе потребителей психоактивных веществ, когда люди становятся свидетелями передозировок своих друзей и знакомых. Либо, когда они могут прекращать употребление ПАВ они могут чувствовать ответственность за те случае, когда кто-то с их подачи начал употребление ПАВ и особенно если с этим человеком что-то случилось.
Также говорят о вине выжившего на рабочем месте. Это касается различных ситуаций увольнения других сотрудников, в то время как «выжившие» сохраняют своё рабочее место. Это достаточно сложный комплекс состояний и эмоций, который влияет как на повседневную жизнь человека, так и на его производительность, отношения с коллегами и с организацией, в которой он работает. Переживающим вину выжившего на рабочем месте также требуется профессиональная помощь, как и переживающим вину выжившего в других контекстах.
Вина выжившего – это настолько естественная психологическая реакция, что к ней широко обращаются и в художественной культуре: литературе, кинематографе, аниме, видеоиграх, музыке (см. обширный список примеров).
Принято выделять три аспекта вины выжившего:
- Человек может испытывать чувство вины за сам факт того, что выжил, в то время как другие погибли или получили очень серьёзные последствия для жизни и здоровья. Человек может чувствовать, что он не заслужил своего выживания, что это не справедливо, что и он также должен был погибнуть или получить какой-то ущерб своему здоровью и состоянию. Это подрывает базовое доверие миру и чувство справедливости.
- Человек может испытывать вину выжившего за то, что «следовало» сделать именно ему, чтобы предотвратить трагедию или для того, чтобы оказать помощь другим и спасти их, что ему следовало больше приложить своих сил для этого. Зачастую это совершенно иррациональное чувство, поскольку в действительности человек ничего не мог сделать или действительно сделал всё, что было в его силах. И чувство вины может усиливаться в том случае, если действия человека оказались неудачными для спасения других.
- Человек может чувствовать вину выжившего за то, что он совершил. Например, если человек смог найти безопасность и убежище и в результате этого выжил, в то время как другие не смогли найти такую возможность. Либо ему могут казаться действия, которые он предпринял, чтобы спастись эгоистичными или аморальными. Эти люди обычно не хотят вспоминать о трагичном событии, что особенно затрудняет получение ими профессиональной помощи.
Зачастую, если человек не обращается за профессиональной помощью, страдание, вызываемое чувством вины выжившего может подталкивать человека к различного рода практикам самолечения, в том числе с помощью алкоголя, психоактивных веществ, либо каких-то поведенческих практик, которые будут призваны заглушить это его страдание.
Вина выжившего может актуализироваться для человека в любое время: как через несколько дней, так и через несколько месяцев или даже лет после травмирующего события.
Симптомы могут быть как психологическими, так и физиологическими и включать в себя другие симптомы посттравматического стрессового расстройства.
Психологическими симптомами могут быть, в частности:
- Чувство беспомощности
- Навязчивые воспоминания о трагическом событии
- Раздражительность
- Недостаток мотивации
- Стремление к изоляции
- Перепады настроения и вспышки гнева
- Самоповреждающее поведение
- Суицидальные мысли
Некоторые люди на фоне стыда и вины выжившего могут совершать попытки самоубийства. И некоторые из них могут доводить эти попытки до конца.
Некоторые люди имеют большую предрасположенность к развитию стыда и вины выжившего. Если у человека был пережитый травматичный опыт в детстве, если человек уже находился в депрессии, если у человека низкая самооценка, если у человека нет или низкая социальная поддержка, если у человека низкие навыки активировать здоровые копинг-стратегии – это всё может стать дополнительным фактором развития вины выжившего.
Коллективная вина выжившего как травма сообщества
«Стыд и вина выжившего» – тема, которая на русском языке редко обсуждается даже в контексте индивидуального опыта людей. В контексте же коллективного опыта она обсуждается ещё меньше. Тем не менее, если травматичный опыт затрагивает всё или какую-то часть сообщества, то стыд и вина выжившего становится частью коллективной травмы сообщества.
«Исследователи концептуализировали коллективную травму либо как совокупность травм, пережитых членами сообщества, либо как событие, которое затрагивает несколько человек, но имеет структурные и социальные травматические последствия» (Pinderhughes, H., Davis, R. A., & Williams, M. (2015)).
Культурная травма сообщества – это общая эмоциональная реакция на ужасное событие. «Коллективное ощущение, что они подверглись ужасному событию, которое оставляет неизгладимые следы в их групповом сознании, навсегда запечатлевая их воспоминания и меняя их будущую идентичность фундаментальными и безвозвратными способами» (Eyerman, R. и др. (2004)).
Гей-Холокост и эпидемия ВИЧ/СПИДа стали такими одними из самых значимых культурных травма западных ЛГБТ-сообществ. Но это не единственный травматичный опыт, который переживают ЛГБТ-сообщества в гетеросексистском мире.
Сам факт жизни в условиях структурного угнетения является травматичным опытом и производит как индивидуальные, так и коллективные травмы сообщества. Это стало одним из факторов, что зачастую ЛГБТ-сообщества конструируются по тем же принципам, что и другие постравматические сообщества и обращение к опыту травмы становится важным элементом их идентичности.
Естественно, что постоянное обращение к опыту травмы может приводить не только к ретравматизации, но и к культивированию стыда и вины выжившего, в данном случае, коллективных, на уровне всего сообщества.
Большинство ЛГБТ-людей, вовлечённых в медийную повестку ЛГБТ-движения постоянно слышат повторения о том, что ЛГБТ-подростки больше подвержены риску самоубийств, о непропорциональном бремени эпидемии ВИЧ для МСМ и транс-людей, о преступлениях на почве ЛГБТ-фобной ненависти и пр. Эта достоверная, отражающая реальные факты жизни ЛГБТ-людей в условиях гетеросексистского угнетения, информация. Однако она может провоцировать и чувства стыда и вины выжившего у тех ЛГБТ-людей, кто не сталкивался или в меньшей степени сталкивался с ЛГБТ-фобией в своей повседневной жизни.
Взрослые ЛГБТ-люди, что закономерно, берут на себя ответственность за благополучие ЛГБТ-подростков, реализуя проекты, направленные на предотвращение среди них суицидов, и могут требовать структурных изменений для этого. Это важные действия, действительно помогающие сохранить жизни ЛГБТ-подростков, что не исключает формирование вины выжившего у взрослых ЛГБТ. То же самое касается действий и кампаний вокруг запрета конверсионной терапии, которые также могут сочится с формированием вины выжившего у тех, кто прошёл конверсионную терапию с меньшими для себя потерями и, в конечном итоге, смог принять свою сексуальную ориентацию или гендерную идентичность.
Зачастую люди с виной выжившего могут приходить в активизм, социальную работу, равные консультанты. Такие специалисты будут стремиться всех «спасти» и «причинить добро» как можно большему числу людей. С одной стороны, это естественно и до известной степени может помогать людям справляться с их виной выжившего. С другой стороны, нет ничего хорошего в том, что человек использует в качестве условного компресса для своей травмы помощь другим вместо того, чтобы обратиться за психологической помощью для себя. В этом случае велики риски проекции со стороны такого помогающего специалиста и он, сам не желая того, может причинить вред как тому, кому помогает, так и самому себе. Непроработанная вина выжившего для помогающих специалистов – это прямая дорога к глубокому психоэмоциональному выгоранию.
Нарративный фетишизм как вторичная травма и ретравматизация
В условиях, когда сторителлинг стал одним из главных инструментов ЛГБТ-активизма, кинематограф, театр, музыка и литература с удовольствием используют трагические истории камин-аутов, репаративной терапии, преступлений на почве ЛГБТ-фобной ненависти, гей-Холокоста, эпидемии ВИЧ/СПИДа и пр. Также как и большинство публичных рассказов ЛГБТ-людей о себе часто содержит рассказ об опыте страдания и не всегда преодоления этого страдания.
Это является наглядным примером того, «как фетишизируется процесс повествования: потребность повтора неотрефлексированного травматического опыта замещается набором переходных речевых артефактов. … опасность такого «нарративного фетишизма» заключается в том, что он не столько формирует пространство для снятия тревоги, сколько создает иллюзию отсутствия каких бы то ни было причин для тревоги. Нарративная, повествовательная целостность становится самоцелью. Боль как воздух превращается в жанр самодеятельной поэзии. Анализ исторической травмы вытесняется попытками умножить число эмоционально заряженных рассказов о травмах», – описывает это Эрик Сантнер.
Как отмечает Сергей Ушакин, «Объектом критики Сантнера становится тенденция к «нарративному фетишизму» — т.е. стремление «посттравматических» сообществ использовать повествования о травмах прошлого без соответствующих изменений индивидуальных и коллективных идентичностей в настоящем. Будучи стратегией выживания, «нарративный фетишизм» в то же самое время является попыткой свести проработку травматического опыта к истории о травме — серьезный анализ причин травмы и ее последствий подменяется повествованием об утратах и страданиях. Ответа на прошлое в данном случае не происходит; скорее, происходит определенная попытка «реконструировать» прошлое таким образом, чтобы в нем нашлось место для голосов пострадавших».
В результате травма гетеросексизмом не изживается, а фетишизируется, а зритель, читатель, слушатель, если имел подобный опыт либо является достаточно чувствительным, может пережить ретравматизацию, а также у него может произойти актуализация чувств стыда и вины выжившего. В целом, обращение к нарративному фетишизму как активистскому методу не вносит вклад в укрепление психического здоровья и психологического благополучия ЛГБТ-людей и конституирует вину выжившего как коллективную травму ЛГБТ-сообществ.
Освобождение от вины выжившего и нарративного фетишизма: ответственность активистов и психологов
Очевидно, что для того, что ЛГБТ-сообщества освобождались от коллективной травмы вины выжившего должны предприниматься действия на коллективном уровне. Однако начинаться это должно с рефлексии ЛГБТ-активистов, ЛГБТ-инфлюэнсеров и ЛГБТ-культуртрегеров на тему тех методов, которые они используют и сознательному решению прекратить эксплуатировать нарративный фетишизм как метод и вину выжившего как средство мобилизации сообщества. Обращение к вопросу: «А не приведут ли наши действия к ретравматизации сообщества, закреплению сообщества в травме?» – это необходимый шаг, который они должны предпринимать. Но, судя по текущим кампаниям некоторых ЛГБТ-организаций, они регулярно забывают его делать.
Нельзя забывать и об ответственности ЛГБТ-психологов и консультантов, деятельность которых по психопросвещению сообщества, в том числе по вопросам коллективной травмы, выглядит практически невидимой. Безусловно, не все психологи должны работать с коллективным уровнем решения проблем (но практикующие психологи должны осознавать влияние коллективного уровня на индивидуальный и межличностный уровень). Однако многие годы наблюдается однозначный перекос в количестве психологов, работающих с индивидуальным уровнем ЛГБТ-клиентов, против тех, кто работает с коллективной травмой ЛГБТ-сообществ. Возможно, это связано с тем, что основная масса психологов подготовлена для индивидуальной работы. Однако такое, всё ещё не популярное у российских ЛГБТ-психологов, направление как психология сообществ, тем кто захочет, даёт обширный арсенал инструментов как для работы на коллективном уровне, так и для работы с коллективной травмой.
Таким образом, вина выжившего как коллективная травма ЛГБТ-сообществ напрямую связана с нарративным фетишизмом, который в некоторых случаях является не отрефлексированной стратегией как некоторых активистских групп, так и некоторых мейнстимных культурных ЛГБТ-проектов. Обнаружение этой связи и феномена вины выжившего является первым и необходимым шагом для проработки этой травмы как на коллективном, так и на индивидуальном уровне. Как уже отмечалось, испытывать стыд и вину выжившего – это совершенно нормально, но важно не прятаться и не отрицать эти чувства. С их признания начинается работа по их интеграции. Но интеграция этих чувств не имеет ничего общего с их эксплуатацией – и понимание этого должно влиять на развитие повестки ЛГБТ-движения.
Текст: Тимофей В. Созаев (автор телеграм-канала Заметки на полях )
Автор благодарит Николая Горбачёва (телеграм-канал Пидоры мечты), Ярослава Распутина (телеграм-канал Дневник пидора-провинциала ), Марину Владимирову (телеграм-канал Закрытая тема ), Игоря Синельникова (телеграм-канал Радикальный гей ), Полину Кислицыну, Владимира Коханевича, Маргариту Татарченко, Евгения Писемского за обратную связь по тексту и Терри Каванах за поддержку во время написания текста. За все неточности в тексте несёт ответственность автор.
Литература:
Hutson SP, Hall JM, Pack FL. Survivor guilt: analyzing the concept and its contexts. ANS Adv Nurs Sci. 2015 Jan-Mar;38(1):20-33. doi: 10.1097/ANS.0000000000000058.
Wilson JP, Drozdek B, Turkovic S. Posttraumatic shame and guilt. Trauma Violence Abuse. 2006 Apr;7(2):122-41. doi: 10.1177/1524838005285914.
Murray, H., Medin, E., & Brown, G. (2021). Treatment of survivor guilt after trauma using imagery rescripting: A proof-of-concept study. Behavioural and Cognitive Psychotherapy, 49(1), 124-128. doi:10.1017/S1352465820000715.
Øktedalen T, Hoffart A, Langkaas TF. Trauma-related shame and guilt as time-varying predictors of posttraumatic stress disorder symptoms during imagery exposure and imagery rescripting–A randomized controlled trial. Psychother Res. 2015;25(5):518-32. doi: 10.1080/10503307.2014.917217.
Lindsey Phillips. (2019) Relieving the heavy burden of survivor guilt. Counseling Today. https://ct.counseling.org/2019/06/relieving-the-heavy-burden-of-survivor-guilt
Kendra Cherry. (2021) What Is Survivor’s Guilt? Verywell Mind. https://www.verywellmind.com/survivors-guilt-4688743
Six Strategies for Handling Survivor’s Guilt. (2020) https://www.fortbehavioral.com/addiction-recovery-blog/six-strategies-for-handling-survivors-guilt/
Healing from collective trauma (2021) https://about.kaiserpermanente.org/total-health/health-tips/healing-from-collective-trauma
Diana Raab. (2018) What Everybody Should Know about Survivor’s Guilt. https://www.psychologytoday.com/us/blog/the-empowerment-diary/201801/what-everybody-should-know-about-survivors-guilt
Chang K (2017) Living with Vulnerability and Resiliency: The Psychological Experience of Collective Trauma. Acta Psychopathol. Vol. 3 No. S1: 53. DOI: 10.4172/2469-6676.100125
Lauren Weisner. (2020). Individual and Community Trauma: Individual Experiences in Collective Environments. https://icjia.illinois.gov/researchhub/articles/individual-and-community-trauma-individual-experiences-in-collective-environments
Gail Theisen-Womersley. (2021) Collective Trauma, Collective Healing. Trauma and Resilience Among Displaced Populations. DOI:10.1007/978-3-030-67712-1_6
Pinderhughes, H., Davis, R. A., & Williams, M. (2015). Adverse community experiences and resilience: A framework for addressing and preventing community trauma. Prevention Institute https://www.preventioninstitute.org/sites/default/files/publications/Adverse%20Community%20Experiences%20and%20Resilience.pdf
Eyerman, R., Alexander, J. C., Giesen, B., Smelser, N. J., & Sztompka, P. (2004). Cultural Trauma and Collective Identity. Oakland: University of California Press.
Сергей Ушакин. (2009) «Нам этой болью дышать»? О травме, памяти и сообществах. https://scholar.princeton.edu/sites/default/files/oushakine/files/190-2039942.pdf
Эрик Сантнер. (2014) История по ту сторону принципа наслаждения: Размышления о репрезентации травмы. http://gefter.ru/archive/12124
